Эта история началась с прогулки группы подростков из Ариэля в сопровождении одного взрослого человека в нескольких десятках метров от забора, окружающего город. Внезапно из близлежащей деревни появилась многочисленная группа арабов, вооруженных камнями, дубинками и топорами. Стало ясно, что детям угрожает смертельная опасность. Это обстоятельство заставило нашего героя принимать решения, которые были направлены на максимальную защиту детей. Даже если принять предположение, что каждый инцидент, приводящий к убийству человека, требует проверки полицией, то в сюжете этой истории нет ни малейших оснований на умышленное намерение со стороны А. или его желание совершить террористический акт против араба, как приписывали А. в ходе расследования сотрудники ЕО ШАБАКа. Во–первых, всем сторонам изначально было ясно, что столкновение между детьми и сопровождавшим их взрослым жителем – и арабами из близлежащей деревни – было инициировано нападавшими. Кроме того, тот, кто покидает свой дом из желания причинить вред арабам, обычно не берет с собой 17 подростков и не выходит с ними безоружным в поле. Да и полиция подтвердила то, что ранее было указано «Коль Йегуди«: часть арабов, напавших на еврейских мальчиков, были активистами ХАМАСа.
Это история 44–летнего мужчины, отца троих маленьких детей, который пытался защитить себя и группу детей от арабских бунтовщиков – и, в итоге, обнаружил, что Служба безопасности Израиля относится к нему как к террористу-убийце. Герой этого чудовищного рассказа (некто А.) рассказывает свою историю журналисту Кальману Либскинду 12/11/2022
Вот некоторые узловые эпизоды из этого рассказа.
За забором Ариэля, рядом с университетом, дети вышли на экскурсию поговорить о любви к Земле Израиля, послушать что–то из Торы, сделать небольшую работу по прополке, чтобы почувствовать, что они могут что–то сделать своими руками, и вернуться домой. Они очистили небольшой участок, может быть, прошло минут пять, и один подросток сказал: «Вот еще несколько мальчиков идут к нам на помощь». Однако это были не их ребята, а группа арабов, может быть, человек 40, направлявшихся из–за деревьев к детям. Были слышны их крики и то, что они были сильно возбуждены.
«В тот момент мое сердце упало, я понимал, что сейчас начнется: я нахожусь в меньшинстве, безоружен, и рядом со мной дети, о которых мне нужно заботиться. «Дети испытывают стресс. Некоторые из них плачут. И я вижу двух парней с топорами, которые приближаются к нам … Первая мысль заключалась в том, чтобы как можно быстрее вернуться в деревню, примыкавшую к городскому забору, однако «арабы пришли со стороны ворот Ариэля и блокировали наш выход. А у меня 17 детей. А арабы кричат, и они не с пустыми руками…Молодые парни с горячими головами приближаются к нам, и … мы идем назад.
В этот момент их группа распалась. Большинство – осталось где–то позади. К нам вышли четверо, ближе всего – двое с маленькими топорами, один – с ножом и один с железным шампуром, а позади них – четверо других».
Мы отступаем к полям, удаляясь от уже невидимых нами ворот Ариэля, примерно на 250 метров назад.
Всякий, кто прочитает тревожные, панические сообщения в WhatsApp, не сможет понять, на каком основании Служба безопасности арестовала А. и приписала ему акт терроризма на расовой почве: он, якобы, отправился на поиски арабов, чтобы намеренно убить их.
Идет поток телефонных звонков от друзей А. Появляется слабая надежда, что через короткое время они свяжутся с ним, но ситуация обостряется: дети и их сопровождающий уже глубоко в поле, и кто знает, сколько времени потребуется, чтобы кто–то из друзей добрался до детей. «Тем временем арабы все время теснят нас, и я отступаю. Все это длится около 20 минут. Передо мной в основном три группы. Четыре человека, вооруженные холодным оружием, не оставляют меня и изредка бросают камни. В нескольких метрах позади них находятся еще около четырех. А еще есть группа из примерно 40 человек, которые на время исчезли, но я предполагал, что они могут встретиться с моими парнями, когда те приедут выручать нас из беды. Я понял, что не смогу оценить реальность их присоединения к нам и возможность спасения группы. Дети были позади меня, я шел, повернувшись к ним лицом, чтобы не потерять зрительный контакт, и в любой момент ждал нападения…
… пытаясь задержать их, я делаю движение, как будто держу пистолет за поясом, и собираюсь его вытащить. Сначала это сработало, и они действительно отпрянули, но потом увидели, что у меня ничего нет, и снова двинулись к нам…
Убийство горело в их взглядах. И я понимаю, что у меня больше нет никаких «трюков», и мы в тупике. Дети за мной остановились у забора и вцепились в него, возможно, потому, что увидели координатора безопасности Ариэля, идущего к нам с другой стороны забора. Он видел меня, но я его не видел. Он был в нескольких десятках метров от нас. Затем он также выстрелил в воздух, пытаясь помочь нам… я понимаю, что выбора нет, перестаю идти назад и решаюсь вызвать огонь на себя. Это мгновенное решение: бежать некуда, и лучше им возиться со мной. Когда вы видите топоры, нож и глаза убийц, вы понимаете, что это не может закончиться хорошо…«Я все время знал, что у меня в кармане лежит острый инструмент, который я беру с собой, когда выхожу в поле. Это не перочинный нож, а своего рода острый инструмент, который я использую, чтобы резать провода и прочие вещи. И я не вынимаю его и не дотрагиваюсь до него, потому что мне ясно: он только вызовет их ярость. И вот я совсем близко к ним и осознаю, что надо драться с четырьмя бандитами, и шансы победить не в мою пользу, особенно когда они так оснащены.»
Он закричал: «Дети, защищайтесь», и понял, что если арабы убьют его, некому будет защитить детей. Дети начали бросать камни в арабов, когда те приблизились ко мне. В тот момент это действительно спасло меня. Четверка наступающих распалась. Они старались отбежать в сторону, чтобы избежать камней. «Самый близкий ко мне араб бросил в меня камень, который просвистел около моей головы, чудом не разбив мне лицо … он промахнулся, но успел одной рукой ухватить меня, а другой – вынимает нож, и я в ответ достаю мой инструмент, который лежал у меня был в кармане, и, обороняясь, ударяю его и отталкиваю от себя. Это одна секунда, которая спасла мне жизнь. Нападавший сразу упал на землю и издал крик боли, и в одно мгновение, все трое и все те, кто был за ними, – все остановились, оставили нас в покое и бросились к нему, чтобы позаботиться о нем. (ПОГИБШИЙ ОКАЗАЛСЯ ВЫСОКОПОСТАВЛЕННЫМ БАНДИТОМ ИЗ ИЗВЕСТНОГО ТЕРРОРИСТИЧЕСКОГО КЛАНА — выше, на фотографии вывеска-плакат с портретом известного террориста, украшающая вход в террористическую деревню Искака — איסכאכא. Отсюда вышли арабские погромщики, жаждущие линча).
Вся история закончилась в одно мгновение. Мы были вне опасности. Позже следователь из Специального полицейского подразделения спросил меня, почему я не убежал. Я сказал ему: «Слушай, любой из этих 12-летних детей мог быть моим собственным ребенком. Вы бы оставили своего ребенка и убежали?». Я ни на секунду не мог себе представить, что мог бы оставить детей».
Только через некоторое время А. пришел в себя. К нему вернулись силы, и весь инцидент завершился. Когда А. покинул район нападения, то даже не знал, что убил человека. Он думал, что бандит ранен. Хотя там было много людей, полиции, армии, – никто из арабов не был арестован.
Мы вышли оттуда, офицеры забрали мое удостоверение личности, спросили меня, что случилось, я рассказал им, записал свои данные, и мне сказали: «Идите домой, если нам нужно, мы вам позвоним». А. отвез детей в Ариэль, спустился к дому, а затем ему позвонил кто-то из друзей и сказал, что «тот парень» мертв. То, как он сказал это, заставило сердце А. дрогнуть. Неважно, что погибший – террорист и пришел, чтобы убить нас, но сам факт того, что вы убиваете кого-то, пережить нелегко.
А. пытался успокоиться, хотя вернулся домой очень расстроенным. Он начал представлять себе то, что его ждало, и не мог заснуть всю ночь. Все это время мысленно он возвращался туда, в поле, и снова переживал случившееся и то, что все они были на волосок от смерти. Утром А. позвонили из полиции и сказали ехать на станцию Ариэль. «Я, с самыми чистыми чувствами, прибываю на станцию и планирую рассказать им все, что я вам сказал». Но полицейские не собираются его допрашивать, и три или четыре парня из Cлужбы безопасности отправляют его на место допроса.
Так А. оказался под стражей в течение двух недель в качестве подозреваемого в терроризме на националистической почве – подследственного подвергли самым жестоким допросам. В течение 6 дней из двухнедельного ареста – не позволяли встретиться с адвокатом. А. отвезли в Ашкелон, в следственный изолятор. На руки надели наручники, на ноги – кандалы На тело – арестантскую робу, как у М. Баргути… Он переживал «неописуемое унижение».
«Я был в этом учреждении в течение двух недель, но не знаю, как оно выглядит. Вне камеры или допроса, мне завязывают глаза. Там были тюремные клетки столетней давности. Серый, вонючий подвал. Нет душа, нет кровати, подследственный спит на матрасе на полу. Следователи приходят и уходят. Они не дают ему спать. Каждый раз, после окончания допроса, его возвращают в камеру, чтобы он поел, и снова забирают на «дознание». Следователь сообщает А., что его подозревают в убийстве». Цель допросов – обнаружить связь совершенного А. убийства с террористической организацией.
Кальман Либскинд спрашивает А., почему он не рассказал следователям о том, что с ним произошло? – «У вас есть понятная и простая история самообороны». «Для меня невозможно разговаривать с людьми, которые связывают меня с террористической организацией», — отвечает он. «Я сказал им, что хочу встречи с адвокатом и разговора с израильской полицией. Потому что, когда вы разговариваете с полицейским, он печатает все, что вы говорите, и вы читаете каждое сказанное слово. В Службе Шин–бэт это не так. Они пишут, что хотят и когда хотят. Я сказал им: «Вы необоснованно обвиняете меня в терроризме, хотя у вас есть показания детей с места событий, и я не могу сотрудничать с вами… Я боялся, что ШАБАК исказит все факты. Я не смогу контролировать то, что они напишут. Я очень ценю Службу безопасности, но здесь они относятся ко мне как к террористу, и разговаривать с ними бесполезно».
«… Эти люди оказывали на меня ненормальное давление. Прежде всего, это пыточное кресло для допросов. У них есть стул, прикрепленный к полу, к которому вы прикованы ногами, со связанными руками за спиной. Это особенный стул: через пять минут, после того, как вас посадили на него таким образом, вы чувствуете токи в своих костях и ягодицах, и острая боль распространяется на все позвонки в спине, а также на ноги и шею. Вы чувствуете, что тело разваливается. Я сидел в таком положении каждые семь или восемь часов. От еды к еде. Вас допрашивают без остановки. И это кресло — это только начало. После пыток на кресле наступили более сложные дела. И я не могу рассказывать вам обо всем, через что я там прошел. Мне стыдно. Есть вещи, которые я держу при себе, о них я не могу рассказать даже моей жене, она об этом не знает. Вас мучает недостаток сна, вы истощены, и реальность такова, что тело больше не слушает вас».
В пятницу вечером его взяли на еще один мучительный допрос. «Внезапно я слепну. Моя грудь начинает гореть, будто полуторатонный грузовик давит на меня сверху. В нашей семье много сердечников. Мои родные умирали от болезней сердца. И я прошу следователя отвести меня к врачу». Но он не слышит меня и обвиняет в розыгрыше. «Я падаю … у меня сердечный приступ». А. соскальзывает с кресла, следователь смеется над ним и снова с силой вбивает в стул. Но он опять скользит и падает. Затем «дознаватель» звонит двум подчиненным и велит отвести А. к врачу. Но тот не может стоять. Они берут его за руки и волокут к врачу по полу, около 200 метров. А. пытается встать и помочь им, но не может.
Врач делает А. ЭКГ и сообщает сопровождающим, что у подследственного «пограничное состояние». Но они не верят врачу. Его снова тащат полуголым по полу, и нет никакой пощады от мучителей…
«Я боялся, что умру там от сердечного приступа , и никто не узнает правды, и они расскажут обо мне какую–то мерзкую историю. Поэтому, когда суд продлил срок моего содержания под стражей, для меня было важно рассказать об этом судье. Пусть он услышит. Пусть это будет записано в протоколе. После того, как я сказал в суде, через что мне пришлось пройти, что меня тащили по полу с фекалиями на теле, на следующем допросе в комнату вошли четыре следователя. Они завопили: «Тебе не стыдно? Ты смеешься над нами? Мы тебя похороним».
Адвокат Ади Кедар (Хонейну) подает жалобу на ШАБАК в связи с методами расследования обстоятельств смерти арабского бандита в районе Ариэля. В жалобе сказано, что жизнь израильтянина, защитившего группу еврейских подростков от арабского линча, находится в опасности, из-за незаконных пыток; также ему не дают справлять нужду в туалете и вынуждают ходить под себя; следственные действия довели арестованного до сердечного приступа…
На жалобу адвоката Ади Кедара последовал официальный ответ от Службы безопасности: «Это серьезный инцидент, в котором палестинец был убит в результате ножевого ранения в грудь, арестованный А. подозревался в нападении на араба по националистическим мотивам. Когда в ходе расследования стало ясно, что инцидент по данным причинам не планировался, Шабак рекомендовал передать расследование полиции для дальнейшего рассмотрения. Утверждение об отказе в правах задержанному и описание насилия, приписываемого следователям Шин-Бэт, являются необоснованными и полностью лживыми … Служба безопасности Израиля есть государственная организация, и ее деятельность, и расследования проводятся в соответствии с положениями Закона и прецедентного права и подлежат надзору со стороны Генерального прокурора, Государственной прокуратуры и судов».
Цинизм ЕО ШАБАКа – зашкаливает. Перед нами поведение следователей, сопоставимое разве что с деятелями НКВД. Однако «правовая» ширма выставлена в привычном духе подлейшего государственного лицемерия. Стоит ли удивляться тому, как оговаривают себя под пытками безвинно осуждаемые? Например, Амирам бен Улиэль? Признание (самооговор) обвиняемого в результате пыток не может быть «царицей доказательств» в демократическом государстве. Это прямой результат издевательств над допрашиваемыми и произвола Власти, возможного только в условиях полного отсутствия контроля со стороны Генпрокуратуры. Перед нами совершенно дикая, какая-то средневековая чудовищная картина. И это, увы, абсолютно израильская история, замешанная на мифах о «еврейском терроризме».
Знакомая охота на ведьм продолжается. ШАБАК всего лишь выполняет заказ Правительства и, в первую очередь, премьер–министра и министра обороны Бени Ганца на уничтожение инакомыслящих. Если поселенцы объявлены Врагами, тогда партнером Власти становятся арабы Израиля и Палестинской автономии. Они в этой истории, как и во множестве других, совершенно безнаказанны. Нет на них справедливого суда.
Д-р Нат.Гельман, Иерусалим, 2022-11-15
Оцените пост
(голосовало: 13, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
В Израиле вслед за Россией проводится героизация НКВД. Выходцы из неё получают надбавки к пенсиям и прочие льготы, они защищены от экстрадиции за совершенные военные преступления. Яд Вашем прославляет имена НКВДшных «героев», в районе Латруна строится целый музей в честь евреев, служивших в НКВД и прочих сталинских силовых структурах.
Закономерно, что воспитанные в духе НКВД израильские спецслужбы и ведут себя соответственно.
Проблема евреев в том, что нет лидера, который озвучит очевидный факт >>
победитель в освободительной войне не дарит свою землю разбитым врагам, не наделяет агрессоров правами и не дает им представительства в парламенте.
Евреи не должны арабо-палестинцам ни пяди земли, ни одного рабочего места, ни одного шекеля пособий.
То что очевидно для греков, чехов, японцев, хорватов, армян, поляков, ирландцев, венгров, финнов. . . почему-то непонятно половине евреев и особенно тем, кто сидит в Кнессете.
Лидеры такие есть, но их поддержка — несколько процентов, а сидеть в Кнессете им запрещает Багац.