В недельной главе «Лех-леха» среди прочего рассказывается о приоткрытии Авраму будущего на многие столетия вперед: «И сказал Он Авраму: знай, что пришельцами будут потомки твои в земле не своей, и поработят их, и будут угнетать их четыреста лет. Но и над народом, которому они служить будут, произведу Я суд, а после они выйдут с большим имуществом. А ты отойдешь к отцам твоим в мире, будешь погребен в старости доброй. Четвертое же поколение возвратится сюда, ибо доселе еще не полна вина Эморийца». (15:13-15).
Как следует понимать природу такого предвидения? Каким образом может осуществляться прозрение событий человеческой истории, которые еще не произошли?
Вопрос этот поистине темен. Насколько нам понятен прогноз траектории движения небесных тел, настолько же нам непонятно предвидение человеческой истории.
Между тем многочисленные легенды народов, и даже авторские сказания (начиная «Эдипом» Софокла и кончая «Песней о вещем Олеге» Пушкина) основываются на вере в то, что, во-первых, будущее жестко распланированно, а во-вторых, что план этот неотвратим: даже прозрение судьбы неспособно эту судьбу изменить!
Казалось бы, приведенные выше слова Торы о четырехсотлетнем рабстве, ожидающем потомков Авраама, полностью укладываются в этот подход.
Но это не так. Как объясняет Магараль в «Гвурат Ашем», Всевышний предложил Аврааму выбрать, какое наказание он для своих потомков предпочитает – гееном, или галут; загробные мучения или земное рассеяние. Всевышний показал Аврааму картины, среди которых тот выбирал, и выбрал галут.
Все пророчества ТАНАХа предполагают возможность выбора. Вот, например, в каких словах Всевышний предрек царю Шломо судьбу возведенного тем Храма: «Посвятил Я этот дом, который ты построил, пребыванию имени Моего там вовеки; и будут очи Мои и сердце Мое там во все дни… Если же вы и сыновья ваши отступите от Меня, то Я истреблю Израиль с лица земли, которую Я дал ему; и дом, который Я посвятил имени Моему, отвергну от лица Моего… Дом этот, который был так высок для каждого проходящего мимо него, будет разрушен» (1-я кн. Малахим 9:6-8)
Все пророческие книги держатся на слове «если», а из различных талмудических притч мы ясно видим, что прозреваемое пророком или ясновидцем будущее может быть радикально изменено человеком. Причем это не будет ошибкой в прогнозе, это будет именно свидетельством неоднозначности будущего.
Между тем даже в еврейский мир проникло представление о будущем как о чем-то неотвратимом и как бы уже свершившемся. Так, раби Моше Хаим Луцато пишет: «Он знает все, и в Его знании, вообще нет никакого недостатка, будь то о будущем, о настоящем или прошлом; и все, что было и будет, уже провидено Им извека, и не скрыто от Него ничего» (Часть 2 Гл 5.2)
Такое понимание основывается на высказывании раби Акивы: «все предвидено, но свобода дана».
Менее всего желая оспорить это парадоксальное утверждение, я бы в то же время поостерегся трактовать его в том смысле, что будущее уже наличествует.
Действительно, существует взгляд, что для Бога «все времена существуют сразу», и то будущее, в котором нам еще только предстоит совершить свой поступок, для Него есть некоторое настоящее, в котором Он наблюдает, как мы уже поступили.
Но если прошлое, настоящее и будущее каким-то образом сосуществует «сразу», то настоящее превращается в фикцию.
В этом случае настоящее – это лишь волна, которая неизвестно зачем пробегает по безбрежному морю вечности, причем, к вящей абсурдности, возможно, проделывая это многократно! У древних греков это именовалось «вечным возвращением».
Но главное, опережающее мой собственный поступок внешнее знание о нем, лишает этот поступок всякого смысла. Человек в человеке не терпит именно этого самого внешнего «знания» о себе.
Михаил Бахтин обнаружил, что такого знания о себе не переносят не только живые люди со стороны других живых людей, но даже литературные персонажи со стороны писателей!
Бахтин пишет: «Особенно возмутило Девушкина, что Акакий Акакиевич так и умер каким был. Девушкин увидел себя в образе героя «Шинели», так сказать, сплошь исчисленным измеренным и до конца определенным… Он почувствовал себя безнадежно предрешенным и законченным, как бы умершим до смерти, и одновременно почувствовал и неправду такого подхода. Этот своеобразный «бунт» героя против своей литературной завершенности дан Достоевским в примитивных формах сознания и речи Девушкина… Смысл этого бунта можно выразить так: нельзя превращать живого человека в безгласный объект заочного завершающего познания. В человеке всегда есть что-то, что только сам он может открыть в свободном акте самосознания и слова, что не поддается овнешняющему заочному определению. В «Бедных людях» Достоевский впервые пытался показать… нечто внутренне незавершимое в человеке, чего Гоголь и другие авторы «повестей о бедном чиновнике» не могли показать со своих монологических позиций… В последующих произведениях Достоевского герои уже не ведут литературной полемики с завершающими заочными определениями человека, но все они яростно борются с такими определениями их личности в устах других людей. Все они живо ощущают свою внутреннюю незавершенность, свою способность как бы изнутри перерасти и сделать неправдой любое овнешняющее и завершающее их определение».
Однако эта гипотеза предвидения вступает в явное противоречие не только с общими ценностями и со здравым смыслом, но и с определенными положениями иудейской веры. Например, из признания будущего как свершившегося факта вытекает полная тщетность молитвы. Галаха запрещает молиться относительно свершившихся, хотя нам еще и неизвестных событий. Например, человек, получивший известие о том, что в его селе погиб какой-то ребенок, не может воззвать к Создателю: «Господи, только чтобы это был не мой сын». Но согласно приведенной гипотезе предвидения, все события являются уже свершившимися, а значит всякая молитва – не только напрасна, но является заведомой профанацией!
Кроме того, существует, наконец, не только ценностные, но и эмпирические данные, отрицающие равный онтологический статус прошлого и будущего. В самом деле, очевидно, что согласно этой теории, умершие души должны были бы встречаться в том вечном — т.е. «сразу»-мире — с еще не родившимися душами, так, как если бы, те уже свои жизни прожили.
Между тем мировой мистический опыт не знаком с такими явлениями. Люди иногда действительно видят картины из будущего, но статус этого будущего явно иной, чем статус прошлого. Ясновидцы, наподобие Нострадамуса, прозревают исторические роли, прозревают политические фигуры, а не души людей, с которыми они бы могли вступить в диалог. Тысячи людей, пережившие клиническую смерть, рассказывают о своих встречах лишь с прежде жившими людьми.
Во всех такого рода книгах мне попалось лишь одно описание случая прозрения будущего. Один человек, переживший в десятилетнем возрасте клиническую смерть, рассказывает: «Я имел живое воспоминание – видение себя, сидящего в кресле, откуда я мог видеть двух детей, играющих на полу передо мной. И я знал, что я женат, хотя в видении не было и намека на ту, на которой я женат. … Но это не есть видение будущего в обычном смысле, это «пережитое будущее». В моем случае «будущее было сейчас». В своем «опыте» я смотрел прямо перед собой и чуть вправо. Я не мог видеть левую сторону комнаты, но знал, что та, на которой я женат, сидит там. Играющим на полу детям было около четырех и трех лет, старшая девочка была темноволосой, а младший ребенок – белокурый, хоть и мальчик. Правда, оказалось, что оба ребенка – девочки. И еще я сознавал, что за стеной… есть там что-то странное, мне совершенно непонятное… Это «воспоминание» внезапно стало настоящим в 1968 году, когда я сидел в кресле и, читая книгу, случайно взглянул на детей… Я осознал, что это было «воспоминание» из 1941 года. А затем до меня стало доходить, что самым странным в воспоминании было нечто за стеной, оказавшейся ничем иным, как воздушным вентилятором-обогревателем. Такие обогреватели ни в 1941 году, ни сейчас не использовались и не используются в Англии».
Как разительно отличается эта картина от картин потусторонних встреч с уже прожившими свои жизни душами! Мы буквально видим, что речь идет – пусть об очень живом, близко-присутствующем — но все же проекте, в котором можно даже кое-что заменить, в том числе пол ребенка.
ТАНАХический образ будущего, предполагающий его принципиальную открытость, представляется наиболее приближенным к действительности.