Дмитрий Шостакович и eвpeйский вопрос
Великий композитор ХХ века Д.Д.Шостакович относился к евреям так, словно сам был евреем. О еврейской (идишской) музыкальной культуре отзывался с неизменным восхищением. Среди его друзей много евреев: это Матвей Блантер, чье фото висело в квартире Шостаковича рядом с портретом Бетховена, Моисей Вайнберг, считавший его своим учителем, Давид Ойстрах, исполнявший его произведения, Соломон Михоэлс, чьей гениальной игрой композитор восхищался. Много лет творческое содружество связывало его с виолончелистом Валентином Берлинским, который возглавлял Квартет им. Бородина. Этот коллектив, состоявший из трех евреев и одного русского, блестяще исполнил и записал все квартеты, написанные Шостаковичем. И, наконец, самый близкий друг — замечательный пианист, профессор Санкт-Петербургской консерватории Исаак Гликман, сохранивший много писем композитора с откровениями на разные темы, в том числе и об отношении к так называемому еврейскому вопросу. Их нерушимая дружба длилась больше сорока лет. Опубликованные после смерти композитора письма к другу содержат 300 посланий. С таким другом Шостакович мог быть откровенным. К тому же Дмитрий Дмитриевич великолепно владел эзоповским языком, который отлично понимал Исаак Давидович. Мог себе позволить поиздеваться над организацией праздничных мероприятий, происходящих в стране Советов. Например, описывая с «восхищением» первомайскую демонстрацию, он называл одно за другим имена, отчества и фамилии вождей, портреты которых несли демонстранты. А в конце заключал, что получил огромное удовлетворение, созерцая проявление любви народа к своим избранникам.
Всю свою жизнь он боролся со Сталиным, с той системой власти, которую тот выстроил, системой, подавляющей человека, уничтожающей его право мыслить свободно. Об этой борьбе рассказал в своей замечательной книге «Шостакович и Сталин» Соломон Волков — писатель, публицист и музыковед. Волков, многие годы друживший с композитором, считал, что невозможно говорить о музыке Шостаковича, не соотнося ее с жизнью страны. Музыка была и продолжает быть его оружием в борьбе с тиранией, с желанием тирана превратить граждан в безгласных рабов. О, как выразительно рисуют музыкальные краски безрадостную картину: слушаешь и видишь — идет строй болванчиков, а кто-то сверху постукивает молоточком, чтобы ни один из строя не выбивался. Так, в Пятой симфонии есть вроде бы счастливый финал, но вот откровения Шостаковича, записанные С.Волковым: «Я думаю, каждому ясно, что происходит в Пятой. Ликование в ней вынужденное и вызвано угрозами… Все равно что кто-то бьет вас палкой и приговаривает: «Ты должен ликовать, ты должен ликовать», и вы, пошатываясь, поднимаетесь и маршируете, бормоча: «Мы должны ликовать, мы должны ликовать…»
Откуда у Дмитрия Дмитриевича его философский подход, способность глубоко и самостоятельно анализировать происходящее? Его смелость на фоне такого количества жертв сталинского режима. Жертв не только физических, но и духовных. Людей ломали, заставляя предавать друзей и родных, поступаться своими принципами. Потеря самоуважения, парализующий страх. Хочу привести пример записи в дневнике одной женщины, интеллигентной жительницы Ленинграда: «Все это похоже на кошмар и абсурд. Каждый день кого-то забирают без причины, без малейшего повода. И все ждут прихода, и у меня тоже готов узелок»
11 июня 1937 года была приговорена к расстрелу группа видных военных во главе с маршалом Михаилом Тухачевским. Расстрелу предшествовало следствие. Вызывали всех, кто был знаком с главным обвиняемым. Однажды в связи с делом Тухачевского с таким вот узелком, попрощавшись с женой и детьми, в ужасе от того, что предстоит, пришел к своему следователю на второй допрос и Шостакович. Во время первого допроса ему задавали только один вопрос: «Вы слышали о покушении, которое готовили на Сталина». Разумеется, композитор все отрицал. Следователь, не добившись от Дмитрия Дмитриевича компромата на Тухачевского, очень настойчиво посоветовал припомнить факты, необходимые для предъявления обвинения, и через два дня прийти еще раз. К счастью, как раз накануне и следователь был объявлен врагом. Об этом сообщил Шостаковичу вахтер, видевший, как тот сидит у закрытой двери кабинета своего мучителя. Сидит и мается в ожидании вызова. Вахтер его поторопил: «Идите! Идите! Вам повезло!» Как говорится: Бог спас!
Отношение к евреям служило композитору лакмусовой бумажкой при определении нравственности человека. Это то, что Дмитрий Шостакович усвоил еще в детстве: «Мои родители считали антисемитизм постыдным пережитком. И в этом смысле мне было дано исключительное воспитание… В те времена насмехаться над евреями считалось почти хорошим тоном».
Еврейские народные мелодии присутствуют во многих произведениях композитора: «Вокальный цикл на стихи еврейских поэтов», фрейлехс в финале Восьмого квартета, наконец, Тринадцатая симфония, посвященная памяти трагедии Бабьего Яра. Предоставим слово самому композитору: «Вся народная музыка прекрасна, но … еврейская уникальна»
И далее: «Если говорить о музыкальных впечатлениях, то самое сильное произвела на меня еврейская народная музыка. Я не устаю восхищаться ею, ее многогранностью. Она может казаться радостной, будучи трагичной. Почти всегда в ней — смех сквозь слезы. Это качество еврейской народной музыки близко моему пониманию того, какой должна быть музыка вообще. В ней всегда должны присутствовать два слоя».
Однажды в маленьком киоске, что находился на платформе станции Малаховка, он купил тоненький сборник стихов, переведенных с идиш. Именно тогда у него возникла идея вокального цикла. В то время — 1948 год — надо было иметь смелость, чтобы сочинять музыку к стихам еврейских поэтов, писавших на языке идиш, языке, ставшем, как и его носители, гонимым. Премьера состоится позднее, после убийства Соломона Михоэлса, после «Дела врачей» и смерти Сталина. На премьере, состоявшейся в Малом зале консерватории в 1955 году, в одной из песен прозвучали слова: «Врачами, врачами станут наши сыновья». Понятно, что в зале у многих сжалось сердце и перехватило дыхание, ведь только два года тому назад было «Дело врачей»! Об этом вспоминает замечательный музыкант и дирижер Владимир Спиваков. Его мама, он в то время был еще ребенком, привела его на премьеру. Он помнит и то, как двусмысленно прозвучали слова другой песни: «Всей стране хочу поведать я: звезда горит над нашей головой, ой, вей, ой-ой!»
В зале — гробовая тишина. Многим казалось, что сейчас в зал войдут люди в сером. Эти волнующие впечатления описаны в статье Владимира Спивакова «Голос всех безголосых».
1948 год — это тяжелый год для всей советской интеллигенции: разгром литераторов — критика произведений авторов, считавших, что литература вне политики, гонения на композиторов: Прокофьева, Хачатуряна, Шостаковича, писавших, по мнению Сталина и его прислужников, музыку не для народа. Но самые страшные репрессии пришлись на еврейских деятелей культуры. 12 января 1948 года убили Соломона Михоэлса. Потрясенный Шостакович немедленно прибежал в дом дочери покойного артиста — гениального, возможно, лучшего короля Лира, обнял Наталью Соломоновну и ее мужа (своего друга и ученика) Моисея Вайнберга, и сказал: «Как я ему завидую». Это было 13 января, когда Восьмая симфония Шостаковича была объявлена в официальной прессе формалистической и декадентской. Позднее, 28 ноября 1948 года, Сталин подписал секретное решение бюро Совета министров СССР «Еврейский антифашистский комитет немедля распустить, органы печати этого комитета закрыть, дела комитета забрать». Из двадцати членов президиума арестовали семнадцать. Не тронули Илью Эренбурга, Давида Ойстраха и Самуила Маршака. С остальными расправились в сталинских застенках, расправились с особой жестокостью. А ведь это были достойные талантливые люди, много сделавшие для победы. Так закончился короткий период после войны, когда люди, победившие фашизм, испытывали чувство гордости за себя и за свою страну, многие верили в светлое будущее. Иосиф Сталин принялся закручивать гайки и делал это, как безжалостный палач. Композитор Д.Д.Шостакович чувствовал, что он тоже в опале, но больше, чем за себя, испугался за внучку Соломона Михоэлса.
Он ни на минуту не сомневался в том, что это было убийство, осуществленное опричниками Сталина. К тому же знал ужасающую и позорную практику: родных «врага народа» отправляли в лагеря, а детей — в детский дом. Тиран был мстителен. Именно поэтому Шостакович (об этом рассказал сын композитора — Максим) предложил своим друзья — Наташе и Моисею — в том случае, если их заберут, удочерить малышку Викторию, внучку Соломона Михоэлса. Слава Богу, тогда их не тронули.
Что касается Шостаковича, то его предчувствия оправдались: 10 февраля все того же 1948 года в газете «Правда» опубликовали Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) об опере Вано Мурадели «Дружба народов» В этой публикации, кроме Мурадели, упомянуты Прокофьев, Мясковский, Шебалин и Шостакович. Фрагмент из Постановления: «Еще в 1936 году, в связи с появлением оперы Д.Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда», в органе ЦК ВКП(б) «Правда» были подвергнуты острой критике антинародные, формалистические извращения в творчестве Д.Шостаковича и разоблачен вред и опасность этого направления для судеб развития музыкального искусства».
Далее было сказано о том, что композиторы разучиваются писать для народа, что они полагают, что народ не дорос еще до понимания их сложной музыки. Утверждалось, что эти композиторы оказывают пагубное влияние на подготовку и воспитание молодых композиторов в наших консерваториях. Лидия Чуковская метко сказала о Постановлении: «Из каждого абзаца торчат августейшие усы».
Трудно себе даже представить, как убийственно реакция властей сказалась на жизни Дмитрия Дмитриевича, какое унижение он пережил: его музыку перестали исполнять, уволили из консерватории, отключили от возможности лечиться в «Кремлевке». В письме к Исааку Гликману он с грустью говорит: «Двенадцать лет назад я был моложе и легче переносил всякие встряски. Старею, сдаю»…
Вернемся в 1936 год, когда до этого сравнительно благополучная карьера Шостаковича в первый раз испытала тяжесть руки Сталина. Вождь считал, что только он определяет, что есть истинное искусство, а что пошлость, порнография, дурной вкус. Он присутствовал на премьере оперы композитора в Большом театре, но и до середины не дослушал. Похоже, его задело, что в музыке много чувственности, тяжелой страсти. Митя Шостакович с юности хотел заниматься классической музыкой, но жизнь выдвигала свои требования. Ему пришлось для заработка писать музыку и для спектаклей, и для кинофильмов. Режиссеры любили с ним работать. Григорий Козинцев пригласил его написать музыку к трилогии о Максиме. И обаятельный Максим-Чирков распевает, естественно, с русским текстом, еврейскую песенку «Крутится, вертится шар голубой» А в фильме «Встречный» радостно звучит музыка на оптимистичные строки поэта Б.ориса Корнилова. Его, комсомольского вожака, поэта и просто хорошего парня, расстреляли в 1938 году, как антисоветчика-троцкиста. Давайте вспомним слова песни, которую неизменно распевали участники первомайских шествий. И я ее пела вместе со всеми:
Нас утро встречает прохладой,
Нас ветром встречает река.
Страна встает со славою
На встречу дня.
Так вот, когда Сталин был в ярости от оперы «Леди Макбет Мценского уезда», нашлись люди, которые попробовали защитить молодого композитора. Авторитетным являлось мнение популярного музыковеда Ивана Ивановича Солертинского. Он, вдохновенный оратор, эрудит, был глубоким знатоком опер и симфоний. Его особо высокой оценки удостаивались мастера, в творчестве которых отражался окружающий мир. К таким он причислял Брукнера, Малера, Шостаковича. Он приветствовал успешную премьеру оперы Шостаковича в Ленинграде. «Солертинский был борцом за советскую музыкальную культуру, он поддерживал творческие искания Шостаковича, его дерзкую буффонаду в опере «Нос» и, в особенности, в «Леди Макбет Мценского уезда» — одно из высших завоеваний советской оперы, сильной своей органической близостью к великой традиции Мусоргского». Это из статьи А. Гозенпура «Художник и ученый» Увы, вместе с Шостаковичем попал в опалу и защитник-музыковед. Сталин явно не читал изречение А. Блока, переписанное Солертинским в свой дневник: «Новое всегда тревожно и беспокойно. Тот, кто поймет, что смысл человеческой жизни заключается в беспокойстве и тревоге, тот перестанет быть обывателем!»
Значительно больший успех имела защита Шостаковича, продуманная наркомом кинопромышленности Борисом Зиновьевичем Шумяцким. Он, заступаясь за Шостаковича, напомнил вождю о песенке из фильма «Встречный», а песенка эта Сталину очень нравилась, так же, как и музыка к трилогии о Максиме. «Вот ведь: может, когда захочет», — примерно так высказался вождь. И тут умный политик Шумяцкий осторожно подсунул ему мысль, что полезнее не наказывать способных деятелей искусства, а направлять. Иосифу Сталину эта мысль пришлась по душе. Веревку, накинутую на шею композитора, ослабили. Хотя Четвертая симфония была по-прежнему под запретом, но Пятую симфонию признали удавшейся.
Увы, И. И. Солертинский не дожил до 1948 года, он неожиданно скончался на 42 году жизни. Не было в живых и Шумяцкого, он бы непременно напомнил вождю о колоссальной роли, которую сыграла написанная 35-летним композитором в 1941 году Седьмая — Ленинградская симфония. Партитуру симфонии тогда же отправили на специальном самолете за границу для того, чтобы ее услышали в странах-союзницах. Умнейшего человека, защитника Шостаковича в 1936 году, Сталин приказал расстрелять, не простив многолетнему соратнику по партии большевиков неуважительное обращение «Коба» и отказ выпить за здоровье вождя. Семья Б.З. Шумяцкого, соответственно, оказалась в лагере. Это был 1938 год. До четырех лет внук Шумяцкого, названный в честь деда, помнил себя стоящим у колючей проволоки. Знаю это от самого Бориса Лазаревича Шумяцкого, с которым мы дружили. Ученый и искусствовед, он часто писал о художниках, по его просьбе, я редактировала его статьи — мне много дало наше общение. Но вернемся к тяжелой ситуации, в которой оказался Шостакович в 1948 году. К счастью для него, в 1949 году в США должен был состояться съезд деятелей культуры: «Конгресс в защиту мира». В список членов советской делегации (список утверждал сам вождь) включили имя композитора, чье произведение произвело за границей фурор, автора помнили и ждали. Шостакович отказался. И тут раздался звонок кремлевского диктатора, которому доложили об отказе композитора. Мне доводилось читать о звонках Сталина двум деятелям культуры, которые были крайне взволнованы тем, что им звонит сам генеральный секретарь. Позднее, после разговора с вождем, они еще мысленно пытались продолжить беседу, что-то досказать, объяснить. Запомнилась мне и их оценка личности Сталина: поэт Борис Пастернак и писатель Михаил Булгаков видели в нем «фигуру большого масштаба». В отличие от них, Д.Д. Шостакович не идеализировал главу государства, он определял Сталина как расчетливого негодяя, циника и убийцу. До конца жизни он верил в высокие ленинские идеалы, но, как и Троцкий, который называл Сталина «могильщиком революции», не мог думать по-другому: в советских лагерях сгинули его близкие друзья, муж его сестры Марии, бабушка по материнской линии. Что говорить: каждый второй из его близких пострадал от сталинских репрессий. И вот звонок из Кремля. В ответ на вопрос Сталина: почему он не едет, композитор сослался на плохое здоровье. Когда же тот захотел уточнить, в чем проблема, ответил одним словом: «Тошнит». Сталин сделал вид, что не знал о том, что композитор исключен из пациентов «Кремлевки», из консерватории, где преподавал. Обещал, что это будет исправлено. «А как я туда поеду, если моя музыка запрещена?!» Разумеется, чиновникам было дано соответствующее указание, сочинения снова получили доступ на сцену. Вождь в этом разговоре — милостив и терпелив, хотя в слове «тошнит» мог услышать и второй смысл.
Будучи за границей, Шостакович говорил то, что от него хотели советские чиновники, но в музыке он был верен себе. И с сыном Максимом был откровенен. «Вокальный цикл «Еврейская народная поэзия» — отзыв Максима Шостаковича — это довольно суровая музыка». Написанная в 1948 году после убийства Соломона Михоэлса, музыка не могла звучать ободряюще, но, безусловно, послужила выражением солидарности с еврейским народом. Дмитрий Дмитриевич, будучи сдержанным человеком, многое держал в себе, но дважды он плакал. Максим вспоминал, что отец плакал, когда умерла любимая жена Нина Варзар, мать двоих его детей — Галины и Максима, и еще раз, когда его заставили вступить в коммунистическую партию.
Шостакович часто посвящал произведения своим друзьям. Когда неожиданно скончался 1944 году в Новосибирске Солертинский, он писал в письме Исааку Гликману, какая это большая потеря для них обоих. И в том же 1944 году сочинил трио памяти И.И. Солертинского. В музыке есть и еврейские интонации.
Шостаковича в годы Второй мировой глубоко поразило отношение просвещенной Европы к гонениям, а затем и к убийствам евреев:
«Евреи оказались самым преследуемым и беззащитным народом Европы. Это был возврат к Средневековью. Евреи стали для меня своего рода символом. В них сосредоточилась вся беззащитность человечества!».
Уже в пожилом возрасте Шостакович огорчался: «Седьмая симфония стала самой популярной моей работой. Меня огорчает, однако, что не все понимают о чем она, но ведь из музыки все должно быть ясно. У Ахматовой есть «Реквием», а седьмая и восьмая симфонии — это мой реквием».
Интересны комментарии сына композитора Максима Шостаковича, который утверждал, что еще до написания Седьмой — Ленинградской симфонии, отцом было задумано музыкальное произведение на литературной основе — «Псалмы Давида». Именно эти философские раздумья пронизывают музыку симфонии. Соломон Волков в интервью израильскому экскурсоводу и лектору Владимиру Маку подчеркнул, что двадцатый век дал только двух великих философов-композиторов: Дмитрия Шостаковича и Альфреда Шнитке. И их творчество нельзя рассматривать в отрыве от эпохи. Две мировые войны, революция, Гражданская война, наконец, давящий сталинский режим, разрушавший судьбы, убивавший физически и морально — все это было предметом тяжелых раздумий для обоих композиторов. Соломон Волков считал Шостаковича последней политической фигурой в российской музыке. Его музыка «напрямую соотносилась с жизнью страны. Его не стало, и не стало подобной фигуры. …»
«Социально значимой фигурой был, конечно, Шнитке, ну, а с его смертью в российской академической музыке не стало фигуры, связанной с российской действительностью».
В процессе подготовки лекции об Альфреде Шнитке, мне доводилось читать интервью виолончелиста Александра Ивашкина с композитором, творчеством которого он восхищался. Александр обратился к Альфреду с такими словами: «Атмосфера на твоих концертах похожа на ту, что была на премьерах Шостаковича с их наэлектризованным, едва уловимым подтекстом. Считаешь ли ты сам себя его последователем?»
Ответ А.Шнитке: «Безусловно, я — независимо от своего желания — этим последователем являюсь. Но… не сознательным последователем. Я вырос в среде, в атмосфере, связанной с его музыкой, у меня не было выбора, когда я складывался. И через Шостаковича я пришел к Малеру. Шостакович остается огромной и рационально необъяснимой фигурой».
Итак, в 1949 году и позднее Шостакович достойно представлял творческую элиту за границей и даже уверял, что творческие работники обеспечены в СССР лучше, чем их коллеги в странах с капиталистической системой. Надо сказать, что, с материальной точки зрения, те, кто не шел на открытый бой с Кремлем, был прилично обеспечен. У Шостаковича была большая квартира в столице, дача в Подмосковье, четыре рояля «Блютнер» и возможность ездить в разные страны, встречаться с композиторами, музыкантами, имевшими мировую известность. Но его произведения периодически запрещали, что причиняло ему боль. Послевоенная атмосфера, кампания против космополитов с антисемитским душком, казнь известных еврейских деятелей 12 августа 1952 года, — все это угнетало чувствительную душу композитора. Горечь переживаний ощущается в произведениях, написанных в то время. 16 декабря 1948 года впервые прозвучал третий струнный квартет. Профессор Константин Игумнов сказал после концерта: «Вы знаете, этот человек видит и чувствует жизнь в тысячу раз глубже всех нас, остальных музыкантов вместе взятых».
В 1953 году, в феврале, было сфабриковано Дело врачей. Арестовали Моисея Вайнберга, у двух композиторов было особое душевное притяжение друг к другу. Возможно, отчасти это связано с тем, что, спасаясь от фашистов, Моисей покинул любимую Варшаву, но польская культура оставила на нем свою печать, а отец Шостаковича был поляком.
Узнав о задержании Моисея Вайнберга, Шостакович отправляет письмо самому Лаврентию Берии. В письме содержалась просьба освободить невинного человека, талантливого композитора, есть в письме откровения, от которых становится больно: «Я слышал, у вас там бьют. Пожалуйста, не делайте этого, у Моисея слабое здоровье».
К счастью, Моисея, за которого вступился и глава Союза композиторов Тихон Хренников, удалось спасти.
Еще большую отвагу проявил композитор, написав музыку к поэме Евгения Евтушенко «Братская ГЭС», к поэме, поднявшей тему «Бабьего Яра». Случилось это после того как он столкнулся в Кремлевской больнице с доктором Лидией Тимашук, той самой, с письма которой и началось Дело врачей. Оказалось, что она преспокойно продолжает там работать. Она работает, а достойнейшим людям «Дело» искалечило жизнь. А это были прекрасные специалисты : врачи, деятели науки, многих из которых по указанию жестокого тирана просто расстреляли, предварительно измучив. Среди них были и друзья Дмитрия Дмитриевича. Встреча с подлым человеком подтолкнула его. Если задуматься — то это был акт подлинного человеческого мужества. Шостакович выступил против официальной точки зрения, замалчивавшей трагедию еврейского народа. Вот как он отозвался о поэме: «Многие слышали о Бабьем Яре, но понадобились стихи Евтушенко, чтобы люди о нем узнали по-настоящему. Были попытки стереть память о Бабьем Яре, сначала со стороны немцев, а затем — украинского руководства. Но после стихов Евтушенко стало ясно, что он никогда не будет забыт. Такова сила искусства!»
Поэма Евгения Евтушенко включала трогательные строки, посвященные юной и талантливой Анне Франк. Девочка погибла в концлагере. Какую бурю вызвали строки поэта, как он посмел уделить внимание страданиям одного народа. Это русский народ защитил евреев. Об этом пафосная статья Дмитрия Старикова. А сколько желчи было в стихах поэтов, почувствовавших себя оскорбленными. Вот строки, написанные Алексеем Марковым:
Какой ты настоящий русский,
Когда забыл про свой народ,
Душа, что брюки, стала узкой,
Пустой, что лестничный пролет.
Совсем другой была реакция композитора Д.Д.Шостаковича. Прочтя в «Литературной газете» 19 сентября 1961 года стихи Евтушенко (за публикацию стихов главного редактора газеты Косолапова уволили), композитор тут же написал реквием по Бабьему Яру — «Тринадцатую симфонию». Хрущев после премьеры был крайне недоволен: «…надо же, про Бабий Яр решил писать, разве одни евреи в войну погибали?»
Но все же запретить симфонию не решился.
Небольшое уточнение. Интересно, как быть с тем фактом, что 90% замечательных советских разведчиков были евреями? Назову Маневича (Этьен), Черняка Янкеля Пинхусовича, Медведева Дмитрия Николаевича. Добавлю, что первыми в Берлин ворвались танкисты под командованием командиров-евреев, а ворота Освенцима открыл майор Анатолий Шапиро. Это его штурмовой отряд 27 января 1945 года с тяжелыми боями прорвался к лагерю. Какие страшные картины довелось ему — еврею увидеть своими глазами.
После революции в верхних эшелонах власти было много евреев. Какое-то время к евреям проявляли уважение, за антисемитские высказывания могли и наказать. Но постепенно, особенно, как результат дружбы с фашисткой Германией, отношение к евреям ухудшилось. А, когда Гитлер, как Аман, задумал истребить целый народ, никто ему не мешал исполнять задуманное.
Разумеется, на позицию Дмитрия Шостаковича, позицию активного неприятия антисемитизма, как и любого проявление жестокости, повлияли впечатления детства и юности. Во время разгона демонстрации казак, находившийся на лошади, мимоходом, взмахом сабли, убил маленького мальчика. В другой раз: крики, выстрелы и возглас старого еврея: «Как вы можете стрелять?! Здесь же живые люди!» Позднее композитор опишет трагические сцены, очевидцем которых он был, языком музыки во «Второй симфонии». В 16 лет студентом консерватории он должен был взять на себя ответственность за семью, оставшуюся без кормильца. Отцу было только 46 лет. Двойная нагрузка (учеба в консерватории и зарабатывание денег) приведет к переутомлению, как следствие, к туберкулезу.
Чувство ответственности за близких людей, за коллег, за друзей и учеников будет присуще ему целую жизнь. И неспособность быть в стороне, толкавшая его в страшное время сталинских репрессий, правильнее сказать, преступлений, совершать смелые поступки.
Думается, что определенную роль сыграли гены, доставшиеся ему от предыдущих поколений. Его прадед — участник Польского восстания 1830 года, сосланный царским правительством в Сибирь. Там же оказался и его отец — участник восстаний, проходивших в 1863-1864 годах. Близкого товарища-революционера, которого Дмитрий Болеславович Шостакович прятал, позднее казнили.
Выучившись в университете на химическом факультете, способный молодой человек работал какое-то время со знаменитым Д.И.Менделеевым. Он удачно женился на красивой девушке из богатой семьи. Звали его избранницу Софьей, она получила отличное образование, окончила Институт благородных девиц, а затем консерваторию. К слову, когда Институт посетил будущий император Николай II, то именно ее представили престолонаследнику, который протанцевал с ней мазурку.
Родители композитора были отличной парой: отец неплохо пел, мать ему аккомпанировала на рояле. Мальчик Митя вместе с сестрами Марусей (старше его) и Зоей (младшей сестрой) рос в атмосфере любви к музыке, театру и книгам.
В годы Первой мировой войны Дмитрий Болеславович занял ответственную должность — место коммерческого управляющего в компании по производству боеприпасов «Промет». Семья получила отличную квартиру, дачу в деревне и два автомобиля. А в это время всего-то было две тысячи автомобилей.
Как уже было сказано, вся семья сочувствовала идеям революционного преобразования мира. Брат Софии Яша, хотя отец обоих был управляющим Ленскими золотыми приисками, — активный участник студенческого революционного движения. Все хотели перемен с надеждой на лучшее. И свершилось. Перемены наступили. Автомобили забрали, должность упразднили. Многие из интеллигентных людей предпочли эмигрировать, Дмитрий Болеславович остался, увы, сердце его всего этого беспредела не выдержало, он скончался. И пришлось Мите стать тапером в кинотеатрах, чтобы таким трудом зарабатывать, так как мама после смерти мужа совершенно растерялась в новой действительности. К счастью, консерваторские учителя увидели, что способный студент находится в бедственном положении и выбили специальную стипендию, которая полагалась особо одаренным.
Митя, как и вся его семья, принял революцию.
«Именно революция, я убежден в этом, сделала меня композитором», — так заявлял Шостакович в конце жизни в беседе с телеведущим Иэном Эгельманом.
В 1917 году в Петрограде шли бои. «Февральская революция застала меня в Петрограде. Я и мои друзья приветствовали ее всем сердцем. Во время боев я был на улицах…». 23 марта 1917 года по городу проходила огромная похоронная процессия. На Марсовом Поле была уже приготовлена братская могила для павших за революцию. В рядах провожавших шли рядом солдаты, рабочие, матросы, студенты. Зазвучала грустная мелодия, трогательные слова: «Вы жертвами пали в борьбе роковой в любви беззаветной к народу…», и всех, кто слышал эти слова, охватывало чувство единения и желание также отдать свою жизнь за честь и свободу народа. Митя, стоявший на Невском, видел взволнованные лица людей, направлявшихся к Марсовому Полю. Был он там с родителями и сестрами, а, когда вернулся домой, немедленно сел за фортепиано: прозвучал сочиненный им «Траурный марш памяти жертв революции».
Работа тапером дала ему определенный опыт, пригодившийся, когда театральный режиссер Всеволод Меерхольд пригласил его после окончания консерватории в Москву для участия в создании спектакля «Клоп» по пьесе Владимира Маяковского. Композитору было всего 23 года. В свою очередь, опыт работы в театре помог ему в создании совершенно гениальной музыки к фильму талантливого режиссера Григория Козинцева «Гамлет» О мрачном ли замке Эльсинор, где происходят страшные преступления, рассказывает нам его музыкальное описание? Или у этого места другое название?
Моисей Вайнберг, восхищавшийся своим старшим другом, неизменно подчеркивал его стремление придать музыке интеллигентное, философское звучание. В сущности, Д.Д.Шостакович был провидцем и философом не только в музыке. Завершая эту статью о большом друге нашего народа, я хочу привести еще одно его высказывание:
«Никогда не надо забывать об опасности антисемитизма, потому что зараза жива и, кто знает, исчезнет ли она когда-нибудь»
Лариса ВЕЛИКОВСКАЯ, Ашдод
isrageo.com
Оцените пост
(голосовало: 19, средняя оценка: 4,95 из 5)
Загрузка...
