До самого начала войны и в первые часы после Сталин в возможность германского нападения не верил…
О том, что немцы переходят границу и бомбят советские города, он узнал около 4 утра 22 июня от начальника генштаба Георгия Жукова. Согласно жуковским «Воспоминаниям и размышлениям», вождь не отреагировал на услышанное, а лишь тяжело дышал в трубку, и после затянувшейся паузы ограничился тем, что велел Жукову и наркому обороны Семену Тимошенко ехать на совещание в Кремль.
В подготовленной, но не произнесенной речи на пленуме ЦК КПСС в мае 1956 года Жуков утверждал, что Сталин запретил открывать огонь по неприятелю. Одновременно Сталин в мае-июне тайно перебросил к западной границе 939 эшелонов с войсками и техникой, под видом учебных сборов призвал из запаса 801 тысячу резервистов, а 19 июня секретным приказом реорганизовал приграничные военные округа во фронты, что делалось всегда и исключительно за несколько дней до начала боевых действий. «Переброска войск была спланирована с расчетом завершения сосредоточения с 1 июня по 10 июля 1941 г. На расположение войск оказал влияние наступательный характер планируемых действий», — говорится в опубликованной минобороны РФ в 1992 году коллективной монографии «1941 год — уроки и выводы».
«Внезапность была, но только тактическая. Опередил нас Гитлер!» — заявил в 1970-х годах Вячеслав Молотов писателю Ивану Стаднюку.
«Беда заключалась не в отсутствии у нас планов — планы были! — а в том, что внезапно изменившаяся обстановка не позволила их выполнять», — сообщал маршал Александр Василевский в статье, написанной к 20-летию Победы, но увидевшей свет лишь в начале 90-х.
Не «изменник Резун», а президент Академии военных наук генерал армии Махмуд Гареев указывал: «Если бы планы оборонительных операций были, то совсем по-другому располагались бы группировки сил и средств, по-другому строилось бы управление и эшелонирование материальных запасов. Но этого не было сделано в приграничных военных округах».
«Основной просчет Сталина и его вина заключались не в том, что страна не подготовилась к обороне (она к ней и не готовилась), а в том, что не удалось точно определить момент. Упреждающий удар спас бы нашему Отечеству миллионы жизней и, возможно, привел бы намного раньше к тем же политическим результатам, к которым страна разоренная, голодная, потерявшая цвет нации, пришла в 1945 году», — полагал директор Института истории РАН академик Андрей Сахаров.
Ясно сознавая неизбежность столкновения с Германией, руководство СССР до 22 июня 1941 года не видело себя в роли жертвы, не гадало с замирающим сердцем «нападут — не нападут», а напряженно работало над тем, чтобы начать войну в благоприятный момент и провести ее «малой кровью на чужой территории». С этим согласны большинство исследователей. Разница в деталях, датах и, главным образом, в моральных оценках.
Тем не менее не все тайны, окружающие 22 июня 1941 года, раскрыты через 75 лет.
В этот трагический день, накануне и сразу вслед за ним, творились удивительные вещи, не укладывающиеся ни в логику подготовки к обороне, ни в логику подготовки к наступлению.
Основанного на документах и свидетельствах участников событий объяснения им нет, и вряд ли оно появится. Есть лишь более или менее правдоподобные догадки и версии.
Сон Сталина
Около полуночи 22 июня, согласовав и разрешив Тимошенко и Жукову отправить в приграничные округа за их подписями противоречивый документ, известный как «Директива №1», вождь уехал из Кремля на Ближнюю дачу. Когда Жуков позвонил с сообщением о нападении, охранник заявил, что Сталин спит и не велел будить себя, так что начальнику генштаба пришлось на него прикрикнуть.
Суббота 21 июня прошла в невероятном напряжении. С границы потоком шли доклады о том, что с немецкой стороны доносится приближающийся рев моторов.
После того как в 13:00 германским солдатам зачитали перед строем приказ фюрера, два или три перебежчика-коммуниста переплыли Буг, чтобы предупредить «камараден»: сегодня ночью начнется. Кстати, еще одна загадка состоит в том, что ничего не известно об этих людях, которые должны были бы стать в СССР и ГДР героями.
Сталин провел день в Кремле в обществе Тимошенко, Жукова, Молотова, Берии, Маленкова и Мехлиса, анализируя поступающую информацию и обсуждая, как быть. Допустим, он сомневался в получаемых данных и так и не предпринял конкретных шагов. Но как можно было лечь спать, не дождавшись развязки, когда счет шел на часы? Тем более человеку, имевшему привычку даже в будничной спокойной обстановке работать до рассвета и спать до обеда?
План и директива
В штабах советских войск на западном направлении до дивизий включительно имелись детальные и ясные планы прикрытия, которые хранились в «красных пакетах» и подлежали исполнению по получении соответствующего приказа наркома обороны. Планы прикрытия отличаются от стратегических военных планов. Это комплекс мер по обеспечению мобилизации, сосредоточения и развертывания основных сил при возникновении угрозы упреждающего удара неприятеля (занятие личным составом укреплений, выдвижение артиллерии на танкоопасные направления, подъем частей авиации и ПВО, активизация разведки).
Введение в действие плана прикрытия — еще не война, но боевая тревога. В ходе полуторачасового совещания, начавшегося в 20:50 21 июня, Сталин не разрешил Тимошенко и Жукову сделать этот необходимый и очевидный шаг. Взамен в приграничные округа была направлена знаменитая «Директива №1», в которой, в частности, говорилось: «В течение 22-23 июня возможно внезапное нападение немцев. Задача наших войск — не поддаваться ни на какие провокационные действия … одновременно быть в полной боевой готовности встретить возможный удар … других мероприятий без особого распоряжения не проводить».
Каким образом можно «встретить удар», не проводя мероприятий, предусмотренных планом прикрытия? Как отличить провокацию от нападения? По мнению впервые опубликовавшего документ историка Михаила Некрича, он явился плодом компромисса между Тимошенко и Жуковым, отчаянно требовавшими сделать хоть что-нибудь, и Сталиным, не желавшим ничего предпринимать.
Запоздалая мобилизация
Невероятно, но факт: всеобщая мобилизация в СССР была объявлена не в день начала войны, а лишь 23 июня, при том, что каждый час задержки давал противнику дополнительные преимущества. Соответствующая телеграмма наркома обороны поступила на Центральный телеграф в 16:40 22 июня, хотя с раннего утра более актуальной задачи у руководства государства, пожалуй, не было. При этом короткий, всего из трех предложений, текст, написанный сухим канцелярским языком, не содержал ни слова о вероломном нападении, защите родины и священном долге, словно речь шла о рутинном призыве.
Театрально-концертный вечер
Командование Западного особого военного округа (к тому времени фактически Западного фронта) во главе с генералом армии Дмитрием Павловым провело вечер субботы в минском Доме офицеров на представлении оперетты «Свадьба в Малиновке». Мемуарная литература подтверждает, что явление было массовым и повсеместным. Трудно предположить, чтобы большие командиры в той атмосфере дружно подались развлекаться без указания сверху. Имеются многочисленные свидетельства об отмене 20-21 июня ранее отданных приказов о повышении боевой готовности, неожиданном объявлении выходных дней, отправке противовоздушной артиллерии на учебные сборы.
Зенитные дивизионы 4-й армии и 6-го механизированного корпуса Западного ОВО встретили войну на полигоне в 120 км восточнее Минска. «На воскресенье в полку объявили выходной. Все обрадовались: три месяца не отдыхали. Вечером в субботу командование, летчики и техники уехали к семьям», — вспоминал бывший пилот 13-го бомбардировочного авиаполка Павел Цупко.
Командир одной из трех авиадивизий ЗапОВО Николай Белов 20 июня получил приказ командующего ВВС округа привести дивизию в боевую готовность, отменить отпуска и увольнения, рассредоточить технику, а в 16:00 21 июня последовала его отмена. «Сталин стремился самим состоянием и поведением войск приграничных округов дать понять, что у нас царит спокойствие, если не беспечность. В итоге мы, вместо того чтобы умелыми дезинформационными действиями ввести агрессора в заблуждение относительно боевой готовности наших войск, реально снизили ее до крайне низкой степени», — недоумевал бывший начальник оперативного отдела штаба 13-й армии Сергей Иванов.
Злополучный полк
Но самая невероятная история приключилась в 122-м истребительном авиаполку, прикрывавшем Гродно. В пятницу 20 июня в часть приехали высокие чины из Москвы и Минска, а в 6 вечера в субботу личному составу объявили приказ: снять с истребителей И-16 и отправить на склад вооружение и боекомплекты.
Распоряжение было настолько диким и необъяснимым, что летчики заговорили об измене, но их заставили замолчать. Излишне говорить, что наутро 122-й авиаполк подвергся полному разгрому.
Группировка советских ВВС на западном направлении насчитывала 111 авиаполков, в том числе 52 истребительных. Почему именно этот привлек такое внимание?
Что случилось?
«Сталин, вопреки очевидным фактам, считал, что это еще не война, а провокация отдельных недисциплинированных частей немецкой армии», — заявил Никита Хрущев в докладе на XX съезде КПСС. Навязчивая мысль о какой-то провокации, видимо, и впрямь присутствовала в уме Сталина. Он развивал ее и в «Директиве №1», и на первом после начала вторжения совещании в Кремле, открывшемся в 05:45 22 июня. До 06:30 он не давал разрешения открыть ответный огонь, пока Молотов не сообщил, что Германия официально объявила войну СССР.
Ныне покойный петербургский историк Игорь Бунич утверждал, что за несколько дней до начала войны Гитлер направил Сталину секретное личное послание с предупреждением, что некие англофильствующие генералы могут попытаться спровоцировать конфликт между СССР и Германией.
Сталин якобы удовлетворенно заметил Берии, что у нас, мол, такое невозможно, мы в своей армии порядок навели. Правда, обнаружить документ в германских или советских архивах не удалось.
Израильский исследователь Габриэль Городецкий объясняет действия Сталина паническим страхом и желанием любой ценой не дать Гитлеру повода для агрессии. «Сталин гнал прочь любую мысль о войне, он потерял инициативу и был практически парализован», — пишет Городецкий.
Оппоненты возражают, что Сталин не боялся в ноябре 1940 года устами Молотова жестко требовать у Берлина Финляндию, Южную Буковину и базу в Дарданеллах, а в начале апреля 1941-го заключить взбесивший Гитлера и при этом не имевший практического смысла договор с Югославией.
Демонстрацией же оборонительных приготовлений спровоцировать потенциального противника нельзя, а можно заставить лишний раз задуматься. «Имея дело с опасным врагом, следует, наверное, показывать ему, прежде всего, свою готовность к отпору. Если бы мы продемонстрировали Гитлеру нашу подлинную мощь, он, возможно, воздержался бы от войны с СССР в тот момент», — полагал многоопытный штабист Сергей Иванов, впоследствии дослужившийся до генерала армии.
По версии Александра Осокина, Сталин, напротив, намеренно подталкивал Германию к нападению, чтобы предстать в глазах мира жертвой агрессии и получить американскую помощь. Критики указывают, что игра в этом случае выходила уж больно опасная, ленд-лиз не имел в глазах Сталина самодовлеющего значения, и Рузвельт руководствовался не детсадовским принципом «кто начал?», а интересами национальной безопасности США.
Стреляй первым
Еще одну гипотезу выдвинули историки Кейстут Закорецкий и Марк Солонин. За первые три недели июня Тимошенко и Жуков встречались со Сталиным семь раз. По словам Жукова, они призывали немедленно привести войска в какое-то непонятное «состояние полной готовности к войне» (подготовка и так велась непрерывно и на пределе сил), а, по мнению ряда современных исследователей — нанести упреждающий удар, не дожидаясь завершения стратегического развертывания. Закорецкий и Солонин считают, что перед лицом очевидных агрессивных намерений Берлина Сталин таки прислушался к военным.
Предположительно на совещании 18 июня с участием Тимошенко, Жукова, Молотова и Маленкова было решено начать превентивную войну не когда-нибудь, а 22 июня, в самый длинный в году световой день. Только не на рассвете, а позже.
Войне с Финляндией предшествовал «майнильский инцидент». По мнению исследователей, война с Германией тоже должна была начаться с провокации — налета нескольких купленных у немцев «Юнкерсов» и «Дорнье» на Гродно. В час, когда жители позавтракают и выйдут на улицы и в парки отдохнуть после трудовой недели. Пропагандистский эффект был бы оглушительный, а пожертвовать в высших интересах несколькими десятками гражданских лиц Сталин вполне мог. Версия довольно логично объясняет практически все. И отказ Сталина поверить, что немцы ударят практически одновременно (таких совпадений просто не бывает, а что Гитлер намеревается делать в последующие дни, уже неважно). И сон в ночь на 22 июня (в ответственный день нужна ясная голова). И начало мобилизации в понедельник (указ заготовили заранее, а переделать в неразберихе первого утра войны не озаботились). И разоружение базировавшихся под Гродно истребителей (чтобы кого-то из «стервятников» ненароком не сбили над советской территорией). Нарочитое благодушие делало еще более вопиющим фашистское коварство. Бомбы должны были обрушиться на мирный советский город среди полного благополучия. Вопреки общепринятому мнению, демонстрация адресовалась не немцам, а своим гражданам. Становится понятным и нежелание Сталина смазать эффект, раньше времени введя в действие план прикрытия.
К несчастью для СССР, агрессия оказалась настоящей.
Артем КРЕЧЕТНИКОВ
22 июня 2016 г.
bbc.com
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
