В недельном чтении «Кдошим» продолжается изложение запретов на различные половые связи, начатое в предыдущем недельном чтении «Ахарей». Среди прочего вновь упоминается запрет на сексуальную близость между близкими родственниками: «Если кто возьмет сестру свою, дочь отца своего или дочь матери своей, и увидит наготу ее, и она увидит наготу его, то это позор, да будут они истреблены пред глазами сынов народа их. Наготу сестры своей он открыл: грех свой понесет он» (20.17)
Однако «кровосмешение» — «гилуй арайот» — служит названием не только для сексуальной связи между близкими родственниками, но и общим названием всякой запрещенной половой связи. Это вызвано тем, что в еврейской традиции на целый класс предметов обычно распространяется название предмета наиболее в этом классе выделяющегося, самого крайнего по своей форме.
Но почему именно кровосмешение воспринимается как самый тяжкий вид сексуального преступления? Почему, например, не скотоложество или не гомосексуализм?
Почему слово «инцест», продолжает сохранять однозначно отрицательную конотацию даже в устах либеральных журналистов, периодически докладывающих обществу о преступлениях, связанных с кровосмешением? И это при том, что инцест вроде бы уже довольно давно был реабилитирован самой наукой.
Действительно, в свое время один из властителей дум ХХ-го века Зигмунд Фрейд очень хорошо поработал на ниве легализации инцеста. В частности, он писал: «Очевидно, святое — это нечто, чего нельзя касаться. Впрочем, запрет на священное аффективно усилен, собственно говоря, без рационального обоснования. Ибо почему, например, инцест с дочерью или с сестрой должен являться особо тяжким преступлением, гораздо более гнусным, чем любое другое сексуальное сношение? Ответ на вопрос о таком обосновании гласит, что этому противятся все наши чувства. Но это означает только, что запрет считается само собой разумеющимся, что его можно не обосновывать. Никчемность такого объяснения обнаруживается достаточно легко. То, что якобы оскорбляет наши самые святые чувства, было общепринятым обычаем, можно сказать священной привычкой в знатных семьях древнего Египта и у других древних народов…
Вы не без улыбки вспомните высказывания науки по поводу причин запрета инцеста. Чего только тут не придумали! Что вследствие совместной жизни в детстве половое влечение не должно направляться на членов семьи другого пола, или что во избежании вырождения биологическая тенденция должна найти свое психическое выражение во враждебном отношении к инцесту! При этом совершенно забывают, что в таком неумолимом запрете законом и обычаями не было бы необходимости, если бы против инцестуозного искушения существовали какие-либо надежные естественные ограничения. Истина в противоположном. Первый выбор объекта у людей всегда инцестуозный, у мужчины направленный на мать и сестру, и требуются самые строгие запреты, чтобы не дать проявиться этой продолжающей оказывать свое действие детской склонности.»
Все вроде бы так, все вроде бы очень научно и очень убедительно. Но в перспективе пролетевшего столетия, после прогремевшей на Западе сексуальной революции, картина начинает выглядеть сложнее.
Мало кто знает, что сексуальная революция, вдохновленная книгой Маркузе «Эрос и цивилизация» (1955), видела своей целью не «свободную любовь» (к тому моменту уже ставшую историей), а «оживление всех эрогенных зон» и отказ от «генитального приоритета» т.е. попросту говоря нормализацию патологической сексуальности.
Задачи, поставленные Революцией, в целом были достигнуты. В 2018 году Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ) опубликовала Международную классификацию болезней 11-го пересмотра (МКБ-11), из которой наряду с гомосексуализмом впервые из списка расстройств оказались удалены также и некоторые другие перверсии, в том числе садомазохизм и фетишизм.
Профессор Лонг-Айлендского Университета сексолог и психоаналитик Даниэль Кнафо в интервью газете Аарец (04.06.21), признала, что «мы живем в эпоху перверсий», самыми распространенными из которых она назвала садомазохизм, педофилию и инцест.
Склонности эти, по ее словам, формируются в первую очередь порнографией, к которой наши современники приобщаются уже в начальной школе. Каждое шестое посещение интернета является заходом на порносайты; 80% контента даркнета — это детская порнография, ценителями которой становится все более широкое число лиц, не страдающих клинической педофилией.
Со своей стороны правозащитники отчаянно борятся за снятие возрастных ограничений. И их можно понять, ведь право малолеток менять пол подразумевает так же и их право его полноценно апробировать.
Как ни странно, но именно кровосмешение выглядит сегодня последним бастином целомудрия, который хотя и подвергается яростному правозащитному натиску, но все еще держится.
Если бы Джо Байден сменил пол, или объявил, что имеет гомосексуального партнера, ему бы рукоплескали, как борцу за похвальное «гендерное многообразие». Между тем сообщения о том, что он принимает душ вместе с дочерью, считаются компромитирующими. При всей своей, как говорит Фрейд, «естественности», даже в наши дни инцест продолжает вызывать у людей устойчивое отвращение. В чем здесь дело?
По-видимому, в том, что инцестуальные связи разрушительны по отношению к фундаментальным человеческим ценностям, потому что запрет на них действительно является «само собой разумеющимся».
В самом деле, запрет на кровосмешение относится к так называемым «мишпатим», т.е. к тем «уставам», которые согласно Устной Торе следовало бы выполнять даже в том случае, если бы они не были предписаны Торой. Как сказано: «Уставы (мишпатим) Мои исполняйте» (Ваикра 18.4) — это те из записанных в Торе, которые, если бы не были записаны в виде законов, следовало записать, как, например, запрет грабежа, кровосмешения, идолопоклонства, богохульства и кровопролития, которые, если бы и не были записаны в виде законов, следовало бы записать» (Сифра «Ахарей мот»)
Возлюби отца и мать
Что поделать, подавляющее число людей испытывают отвращение к половому соитию со своими близкими родственниками. И при этом они воспринимают эти негативные чувства не как дань «обычаям» (которыми в других случаях они могут совершенно пренебрегать), а как что-то совершенно деструктивное. Отвращение к инцесту настолько глубоко укоренено в природе человека, что оно как раз не нуждается в поддержке «самых строгих запретов». Отвращение к инцесту никому искусственно не прививается, ибо это отвращение в буквальном смысле слова впитывается с молоком матери.
Для того чтобы разъяснить этот тезис, мне опять придется обратиться к великому адвокату кровосмешения Зигмунду Фрейду, который считал сосание материнской груди квазисексуальным актом: «Первые сексуальные побуждения у грудного младенца проявляются в связи с другими жизненно важными функциями. Его главный интерес направлен на прием пищи; когда он, насытившись, засыпает у груди, у него появляется выражение блаженного удовлетворения, которое позднее повторится после переживания полового оргазма».
Однако это утверждение может вызвать недоумение. В самом деле, если исходить из того, что кормящая мать переживает с младенцем некое общее состояние (аналогично тому, как она переживает общее состояние с мужчиной в момент интимной близости), то по ней очень просто установить, что в кормлении сексуальный компонент как раз полностью отсутствует. Оставаясь «эрогенной зоной», женская грудь в момент кормления воспринимает своего «партнера» совершенно иначе.
Так же как и ее младенец, мать испытывает определенное наслаждение от того ощущения телесного единства, которое у нее возникает при кормлении, но при этом она решительно отличает это единство с младенцем от того рода единства с супругом, которое привело к рождению младенца. Но тогда тем более трудно охарактеризовать как «сексуальные» переживания самого младенца.
Иными словами, отношения матери и ребенка уникальны и не имеют аналога. Именно из страха разрушить эти отношения мать и сын шарахаются от сексуальной связи как от предельно мыслимой порчи. Точно такое же ощущение испытывают мужчины и женщины, рожденные от одной матери. Братья и сестры наделены некой ценнейшей уникальной связью – восхождением к единому корню бытия. И эта связь не может безнаказанно совмещаться с другой уникальной связью — сексуальной.
Разумеется, повзрослев, ребенок может отметить сексуальные достоинства своих ближайших родственников, он может даже испытать по отношению к ним сексуальное вожделение. Однако это не значит, во-первых, что та причина, по которой он от этого вожделения отшатнется (в терминах Фрейда, осуществит «вытеснение»), навязана ему извне «репрессивной» иудео-христианской культурой, а во-вторых, что само это вожделение восходит к первым дням его существования.
«Само собой разумеющееся» отвращение к инцесту коренится в элементарном осознании своей индивидуальности, осознании, которое обще людям всех культур. Таким образом, вступать в кровосмесительную связь было бы непозволительно даже в том случае, если бы запрет на эту связь не провозглашался Торой.
По ту сторону индивидуальности
В самом деле, в природе родственной связи лежит чувство непосредственного обладания своим близким. Внутрисемейные отношения во всех традиционных обществах всегда подчинялись иному праву, нежели отношения между «внешними» гражданами.
Особенность взаимоотношения между родителями и детьми, между братьями и сестрами состоит в том, что они принадлежат друг другу, что, являясь с одной стороны независимыми индивидами, с другой стороны они продолжают индивидуальность друг друга (разумеется, не на биологическом, а на социально-культурном уровне).
Сексуальная связь является уникальной возможностью приведения заведомо иной, чужой индивидуальности к индивидуальности собственной. Но смысл этого сближения состоит в том, что индивидуальность должна быть именно иная (никого, например, не удивляет, что не существует такой перверсии, такого сексуального извращения, при котором бы человек вожделел какую-нибудь часть собственного тела; онаниста привлекает отнюдь не собственный кулак, а воображаемая женщина).
Итак, сексуальная связь по самому своему первичному смыслу обращена на иного. Когда же этим «иным» становится тот, кто на культурно-социальном уровне является мною самим, является продолжением меня, то эта сексуальная связь с ним не может не восприниматься как саморазрушение, как сексуальная шизофрения, как отрицание инидивидуальных основ.
Те отношения, которые складываются между родителями и детьми, между братьями и сестрами — неповторимы и самоценны. Но именно поэтому они абсолютно несовместимы с другого рода уникальными отношениями, предполагающими сексуальную близость, отношениями, которые могут складываться исключительно с иной индивидуальностью. Связь женщины с ее ребенком столь же глубока, как и ее связь с мужем, но это принципиально иная связь. Тот, кто имеет такую связь, тот кто ею дорожит, не может не отшатнуться от своих случайных вожделений, если они в нем вопреки всему зародятся.
При этом вероятность того, что такое вожделение возникнет с обеих сторон, настолько мала, что инцест практически всегда сопряжен с насилием, что дополнительно характеризует его как крайнюю форму моральной деградации.
Фрейд бы отнес указанные мною причины отвращения к инцесту не к разряду «естественных» причин, а к разряду предписанных «сверх-Я», т.е. к ценностым, мировоззренческим установкам. Это, разумеется, так, но почему при этом предполагается, что его собственный анализ таких установок полностью лишен?
А на основании сказанного в этом не только можно усомниться, но и заключить прямо обратное, а именно, что фрейдовский анализ, видящий сексуального партнера даже в том, кто принципиально на такую роль не годится, сам является продуктом работы определенного «сверх-Я», того «сверх-Я», которое руководило самыми тяжкими идолослужителями (по Торе — египтянами и хананеями).
В самом деле, общий перечень кровосмесительных запретов (Ваикра 18.1-30) именуется в Торе «обычаями земли Египетской, в которой вы жили… и обычаями земли Ханаанской, в которую Я веду вас» (18.3) (словами Фрейда, «священная привычка знатных семей древнего Египта и других древних народов»).
Оцените пост
(голосовало: 7, средняя оценка: 4,29 из 5)
Загрузка...
