Среди небольшого числа вещей, привезенных мною из России, — письма Елены Булгаковой, жены писателя и прототипа главной героини романа «Мастер и Маргарита», к моей маме Вере Чеботаревой.
История этих писем уходит в далекие уже шестидесятые — ко времени публикации величайшего романа ХХ века.
Сегодня трудно представить себе восторг, охвативший страну, уже простившуюся с «оттепелью» и вдруг в одночасье узнавшую о великом «Мастере». Очереди за журналом «Москва» сравнимы разве что с концом 80-х — началом 90-х годов, когда потоком вылилась проза из «стола» — Гроссмана, Рыбакова, Бека…
И все же «Мастер и Маргарита» стоит особняком во всей русскоязычной литературе, как, впрочем, и влияние этой книги. Критик Б. Сарнов вспоминал, что больше всего его поразил сам факт торжества художника, его победы над временем и тупой, душившей все живое силой тоталитарной власти.
А тогда в нашей бакинской семье Полонских-Чеботаревых выход книги резко изменил жизнь моей мамы. Пришел конец ее, в общем-то, унылому преподаванию русской литературы и языка в техникуме советской торговли, и началась жизнь одного из первых серьезных исследователей творчества Булгакова.
Взяв на работе отпуск, мама поехала в Орджоникидзе (ныне Владикавказ), где Булгаков оказался мобилизованным Гражданской войной врачом. Там ей посчастливилось найти людей, помнивших молодого врача, писавшего и читавшего со сцены короткие остроумные рассказы. Тогда же им были написаны первые пьесы, в том числе «Братья Турбины», которые позже в Москве трансформировались в «Дни Турбиных».
Каким был тогда Владикавказ? Илья Эренбург, осенью 1920 года побывавший в нем проездом, писал: «Город напоминал фронт. Обыватели шли на службу озабоченные, настороженные: они не понимали, что Гражданская война идет к концу, и по привычке гадали, кто завтра ворвется в город». После спектаклей местного театра артистов провожала домой группа вооруженных китайцев. Заболевший тифом и потому не сумевший эмигрировать с белыми, Булгаков попал в глубоко чуждую ему среду большевистской России, из которой уже не смог вырваться…
Но вернемся к истории писем. Именно после поездок в Орджоникидзе Верой Чеботаревой были опубликованы статьи в периодике, вызвавшие большой интерес в Союзе и за рубежом.
Разумеется, начав заниматься литературоведением всерьез, невозможно было обойти вниманием вдову писателя Елену Булгакову, жившую в Москве. Ведь именно благодаря ей сбылось пророчество — рукописи не горят.
1967 год. Еще кипят споры о физиках и лириках, еще собираются в Политехническом музее шестидесятники, но уже ясно: время поворачивается вспять. Снова возвращается внешняя и, увы, внутренняя цензура; и, когда из почтового ящика я вынул конверт с иностранными марками от литературного критика из Канады, это вызвало семейный совет. Мой отец Лев Полонский, в ту пору заведующий отделом газеты «Бакинский рабочий», являвшейся органом ЦК компартии Азербайджана, несет письмо к редактору с вопросом: можно ли на него отвечать. Но и могущественный редактор в ранге, равном члену ЦК компартии республики, не готов к ответу, ему тоже надо посоветоваться.
В такое время в Москве Вера Чеботарева пересекает площадь Пушкина и заходит в неприметный подъезд редакции журнала «Новый мир». Тогда там отделом прозы ведал критик В. Лакшин -правая рука Твардовского, с чьими именами связана «оттепель» и первые публикации Солженицына. Пройдет еще немного времени — и «Новый мир» будет разгромлен; Твардовского «уйдут», а блестящего литературоведа и критика Лакшина «перекинут», словно по иронии, в журнал «Иностранная литература». Через несколько лет Владимир Лакшин в письме к В. Чеботаревой с грустью напишет: «Я за это время не имел случая ничего написать о нем (Булгакове), кроме крохотной заметки для нового издания БСЭ (Большой советской энциклопедии)».
Тогда тучи сгущались над журналом, и Лакшин был хмур и нелюбезен, и не сразу согласился сообщить адрес вдовы писателя Елены Сергеевны Булгаковой.
В ту пору ей шел 75-й год. Моей матери было 39. У них была разная жизнь, и, тем не менее, между ними сразу возникло чувство нежности.
Три года довелось им общаться. При каждом приезде в Москву Вера Алексеевна Чеботарева обязательно наведывалась в эту гостеприимную квартиру, много раз гуляла с вдовой писателя тихими улочками и скверами Москвы, получила от нее официальный доступ к рукописному отделу Ленинской библиотеки, где хранится архив писателя.
Елена Сергеевна была женщиной фантастического обаяния и в то же время суровой и неприступной. Жизнь ее нетипична для писательских вдов. Человек блестяще образованный, она знала несколько языков и перевела немало зарубежных писателей на русский. Но все же главным для нее, подобно Маргарите, помогать Мастеру, а после его смерти упорно и настойчиво хранить и «пробивать» к публикации его произведения.
В одном из писем в Баку она вспомнила, как Анна Ахматова поцеловала ей руку после похорон Булгакова. В тот же день Ахматова прочитала ей стихи на смерть Булгакова: «Вот это я тебе, взамен прощальных роз…».
В семьдесят пять лет Елена Сергеевна, переведя с французского «Жорж Санд» Андре Моруа, по-женски делилась в письме: «Если Вы обещаете мне, что это останется совершенно между нами, то скажу Вам откровенно: я ненавижу Моруа и главным образом ненавижу Жорж Санд с ее похотливостью, ханжеством, с ее беспредельным эгоизмом, самовлюбленностью, многословием, графоманством… Ну что еще, чем еще бросить в нее… Делала я этот перевод без любви, все время жалела, что из-за денег (я сидела «на мели» в то лето). А у меня было сильное желание переводить прелестные пьесы Ануйя. Я даже сделала по одной картине из двух пьес. Но это было риском — театры могли и не поставить, а насчет издания я и не мечтала.
А почему — по секрету, чтобы не рубить сук, на котором сижу… Издательство собирается выпустить книжку вторично».
Книга эта, вышедшая в серии «Жизнь замечательных людей», имела немалый успех.
У нас эта книга стояла на видном месте с дарственной: «Дорогой Вере Алексеевне Чеботаревой — с самыми нежными чувствами Елена Булгакова. 21.08.67».
Где теперь та серия? А эта книга и спустя сорок лет бережно хранится в нашей, теперь уже тель-авивской квартире.
Елена Сергеевна никогда не выступала на вечерах памяти Булгакова — на это были свои причины.
Мама рассказывала, как однажды Булгакова разыграла небольшую сценку. Смеясь, она поведала, как Михаил Афанасьевич изображал ее безутешной, но легкомысленной вдовой. «Ты будешь блондинкой (тут она встала в скромную позу: «И вы видите — я действительно стала блондинкой!»), в длинном черном платье ты взойдешь на кафедру, потупишь глаза и, глубоко вздохнув, начнешь: «Когда почил мой светлый ангел…»
И тогда она решила молчать…
Август 1970 года. В «Литературной газете» Елена Сергеевна публикует фельетон Булгакова. Имя ее в траурной рамке.
Позже в своем письме в Баку Лакшин напишет: «Дорогая Вера Алексеевна… Все уже переменилось в этом доме у Никитских ворот, даже мебель, и я там больше не бываю. Рад за Вас, что Вы завершили свою работу о Булгакове.
Смерть Елены Сергеевны была внезапна и мгновенна. 16 июня мы смотрели с ней на «Мосфильме» «Бег» и потом еще долго толковали с режиссерами Аловым и Наумовым. А 18 вечером она скончалась от сердечного приступа. Я долго не мог пережить эту беду — ее внезапное исчезновение. Она ушла так неожиданно — будто улетела».
Вспоминая о Елене Сергеевне, мама всегда поражалась, что столь целеустремленная и деловая натура умела находить радость в простых жизненных эпизодах.
При общении с ней все приобретало праздничный настрой: обед на скорую руку (одно блюдо, но вкуснейшее, по семейному рецепту), неожиданное предложение поехать к портнихе и предвкушение вечернего спектакля или концерта. Цветы, которые ей дарили, смотрелись в ее доме особенно красиво.
А после — вновь бесконечные рабочие будни. В сентябре 1967 года она писала: «В Москве съезд переводчиков, приехали и были у меня, будут еще из ГДР, из Варшавы и из Праги, если прибавить к этому режиссеров из Москвы и Ленинграда, а заодно и дюжину добрых друзей, то картина все равно не получится полной».
19 декабря 1969 года. «Пишу из Малеевки. В Москве была такая каша в квартире у меня, что я никак не могла сесть за письма. Работала Чудакова из «Ленинки», Майкл Гленн, переводчик английский Булгакова, француз, переводчик советской литературы в Бордо, в университете, который хочет писать о Булгакове…»
Ни Михаилу Афанасьевичу, ни Елене Сергеевне, увы, не довелось побывать в Иудее, где проходит действие романа «Мастер и Маргарита».
Прошли четыре десятилетия, и я, знающий «Мастера и Маргариту» с юности наизусть, увидел и Гефсиманский сад, и Масличную гору, и Назарет, и море Галилейское. У меня ощущение, что я уже бывал здесь, этакое дежавю. И тьма, сгустившаяся над Ерушалаимом, и гроза видятся мне словно не с веранды гостиницы «Хийят», где мы останавливались недавно, а с балкона Понтия Пилата.
Александр ПОЛОНСКИЙ,
Израиль
Оцените пост
(голосовало: 1, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
