Демонстрация евреев-отказников у Министерства внутренних дел, январь 1973 г.
Отказ был одним из главных механизмов сдерживания выезда евреев из СССР в 70- 80-е годы. За 18 лет 1970-1987 гг. страну покинули всего 290 тысяч евреев, а количество отказников исчислялось десятками тысяч. Здесь был полный произвол: в качестве причины отказа могли указать «несоответствие интересам государства», иногда причину вовсе не указывали. Перестройка, распад СССР, запрет КПСС привели к существенному изменению официальных директив. В 1989 году уехали практически все давние отказники, и за последовавшие 12 лет число эмигрировавших евреев составило 1.4 миллиона!
Предлагаю вашему вниманию описание достоверных событий, относящихся к двум указанным периодам. Изменены лишь некоторые имена и название одного из предприятий.
В 70-е и 80-е годы прошлого века слово «отказник» было действительно пугающим. Человек хотел уехать из страны и воссоединиться с семьёй. Ему не только отказывали, в большинстве случаев увольняли с работы. Его подвергали гонению и изоляции, по сути, вешали ярлык преступника.
Боре не надо было далеко ходить за примером. Его двоюродный брат Миша работал в Новосибирском академгородке в Институте прикладной механики. В январе 1978 г. родной брат Миши, Алик, уехал на постоянное место жительства в США. Помог онколог с мировым именем профессор Свет-Молдавский. Георгий Яковлевич был научным руководителем жены Алика, Светы, и проживал в Нью-Йорке. Он напряженно работал и в то же время пытался продлить свою жизнь интенсивным лечением от лейкоза, которое было недоступно в Союзе. Света была ему необходима как квалифицированная помощница, с которой он проработал в Союзе много лет. Алику удалось вывезти свою старенькую маму, и Миша остался в стране один. Естественным было его желание воссоединиться с семьей. Получив вызов от Алика, он подал документы на выезд в апреле 1978. Через три месяца Миша получил отказ со стандартной формулировкой: «…отказано в связи с тем, что по роду работы в Институте прикладной механики были осведомлены в сведениях, составляющих гостайну». Можно было бы посмеяться над этой «вершиной изящной словесности», но Мише было не до смеха. За все годы работы он никогда не имел дело с документами, составлявшими государственную тайну, с отчётами, имевшими повышенный гриф секретности, не присутствовал на совещаниях, рассматривавших «особой важности» сведения. Он добился встречи с начальником отдела режима, собрал все отчёты и литературу, с которой работал в последние 10 лет, показал ему список со своей подписью под каждым материалом и выложил эту бумажную гору на стол.
— Пожалуйста, Григорий Васильевич, найдите здесь хоть один документ, составляющий гостайну.
Режимный начальник стал пунцовым. Он пробежал глазами список и, не обнаружив ни одного «криминального» материала, пробормотал
— Хорошо для вас!
— Что же здесь хорошего, если мне отказали, и я не смогу увидеть больную мать и брата?
— По положению мы не обязаны вам разъяснять детали, – нашёлся начальник.
Никто Мише так и не объяснил, какую «гостайну» он знал. В результате многочисленных тщетных попыток он попал в больницу в «предынфарктном состоянии». Помогли прийти в себя жена Лена, которая работала врачом, и дочь Лана – студентка Новосибирского медицинского института.
Мишу хотели уволить немедленно. Однако конкурсная должность Старшего научного сотрудника, на которую его выбрали в 1977, была действительной на 5 лет. К тому времени Миша руководил группой из 6 человек, имел полсотни публикаций и широкую известность среди коллег в стране и за рубежом. Заведующий лабораторией решил действовать постепенно: отобрал у Миши группу и лишил его доступа к ЭВМ, что было главным в Мишиной работе. Сотрудники с Мишей боялись даже здороваться. В обед он всегда сидел за столиком один. Через год руководству все-таки удалось Мишу уволить.
В течение нескольких лет ему приходилось искать способы зарабатывать на жизнь, зарплаты жены было явно недостаточно. В основном это были переводы научно-технической литерартуры, но иногда приходилось брать в руки метлу и лопату. Никто из прежних приятелей, кроме отказников, с Мишей не общался и в гости не приходил. Страх парализовывал людей и лишал человеческого достоинства.
Очень помогла Мише книга Феликса Кочубиевского «Правовые основы выезда из СССР на постоянное жительство в другие государства», которая широко распространялась самиздатом. Благодаря этому пособию, Миша научился себя вести на вызовах в КГБ и местную прокуратуру, как отвечать на вопросы, куда обращаться за помощью. В 1982 году группа учёных – отказников из академгородка написала письмо в «Нью Йорк Таймс» с предложением провести социологический опрос отказников. Известным учёным со степенями и званиями приходилось долгие годы работать электриками, истопниками, уборщиками. КГБ перехватил это письмо, и Мишу как одного из соавторов вызвали в областную прокуратуру. Беседовали с ним 4 часа, безуспешно пытаясь пришить дело по статье 190-1 («Распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский строй»). Прошли долгие 8 лет, пока «перестройка» упростила контакты с Западом. В 1986 году Мишу несколько раз посещали ученые из США. Среди них -профессор Герман Виник, представлявший Комитет заинтересованных ученых. Миша с семьёй получил разрешение на выезд и уехал только в октябре 1987, пробыв в отказе 9 с половиной лет.
В отличие от Миши, Боря действительно имел доступ к секретным документам. Он работал в Центральном институте машиностроения (ЦИМ). В период застоя 90% страны занималось строительством «машин», читатель представляет, какого рода были эти «машины». Вы спросите: зачем еврей пошёл работать в такую «контору»? По окончанию ВУЗа кафедра Бори пыталась его устроить в две дюжины разных заведений. Боря подключил всех своих знакомых и родственников. Шёл 1972 год, начинался массовый выезд евреев. Везде отказывали: «Неужели у вас так в паспорте написано? – восклицали руководители лабораторий, – 90 процентов, что ничего не получится!» Самый распространенный ответ: «Позвоните через две недели».
За 4 дня до официального распределения Боря, находясь в полной неопределённости, пришёл на предварительное собеседование. Он встретил там выпусника своего института 1958 года Виталия Соловьёва, начальника лаборатории ЦИМ, которому срочно нужен был специалист Бориного профиля. Боря сразу начал разговор с пятого пункта. Виталий, взглянув на Борины документы, также откровенно сказал: «Ваши фамилия, имя и отчество не вызывают «подозрений», если нам удастся подписать заявку у замдиректора, то дальше процесс пойдёт автоматически.
Боря долго обдумывал и обсуждал ситуацию с женой. Уехать в Израиль или США они не могли, так как Боря уже имел 2-ю форму допуска на военной кафедре. Жена была в положении, и необходимы были средства для сушествования. ЦИМ был расположен в 10 минутах ходьбы и предлагал зарплату выше средней с хорошими премиальными. Боря не был героем, как Анатолий Щаранский. Он с ужасом думал о том, что жене придется возить ему передачи в места заключения.
Так Боря и попал в эту «контору». Отработав три положенных года в ЦИМ, он начал усиленно искать другую работу. Опять, все попытки устроиться были безрезультатными. Выбора не было, Боря решил продолжить работу в ЦИМ. При этом он старался избегать особо секретных тематик и публиковать большинство своих научных результатов в открытых академических изданиях. Несколько раз его приглашали с докладами на всесоюзные конференции, его статьи были переведены в США. Боре удалось завоевать авторитет в институте: два раза его доклады на отраслевых конференциях отмечались дипломами 1-й степени, он стал «Лучшим молодым специалистом» в 1975 г. При таких показателях начальству было весьма затруднительно воспрепятствовать поступлению Бори в заочную аспирантуру. Он получил результаты и оформил диссертацию за три года, однако защищать работу и получить степень кандидата технических наук Боря не хотел. Его диссертация решала не технические, а научные вопросы в области химической физики. Он обратился в ученый совет своего вуза, где его поставили на очередь. Это заняло ещё 18 месяцев, и, в конце концов, Боря получил степень кандидата физико –математических наук. На этом дело не закончилось. Высшая Аттестационная Комиссия запросила диссертацию и направила её «чёрному» оппоненту. Соискатель степени Боря был евреем, а фамилия одного из официальных оппонентов, известного всему научному миру, но неизвестного секретарю комиссии заканчивалась на «вич». Бдительный секретарь решил, что оппонент тоже «немножечко еврей» и не удосужился посмотреть анкетные данные, где было ясно указано — русский. В результате, утверждение заняло 10 месяцев, вместо обычных трёх. Боре повезло, что оппонент хорошо знал его публикации и оказался порядочным человеком.
К тому времени – в начале 80-х — выезд из страны был практически остановлен. Боря получил должность старшего научного сотрудника, продолжал работать в ЦИМе и дожидаться лучших времён. Некоторые читатели могут резонно спросить: зачем уезжать из страны, где ты работаешь в приличной конторе, имеешь авторитет и получаешь зарплату, значительно выше средней? Иногда после получения хорошей премии или гонорара и последующего «обмывания» с приятелями Боря задавал такой вопрос себе. Ответ приходил мгновенно и тут же отрезвлял: национальность оставалась пятном, унижающим клеймом, которое оскорбляло его человеческое достоинство. К примеру, начальство посылает Борю в его вуз, чтобы взять молодого специалиста. Первый начальник П. Уляков говорит ему: «Вот мне предложили Самуила Когана. Не могу же я обратиться к директору с такой фамилией!» Другой начальник: «Мы тебя взяли на работу, и это пример того, что исключение лишь подчеркивает правило». Доходчиво… Боря был исключением. Радоваться или негодовать?
Боря тогда уже писал диссертацию, и ему пришлось эту пилюлю проглотить. Он, правда, не поехал на распределение под предлогом недомогания, а договорился о своей подмене с приятелем без «инвалидности пятого пункта». Другой пример: в 1988 начальника отдела А.Орлова выдвигают на Государственную премию за работу, теоретическая часть которой была полностью выполнена Борей. Боря не только не включен в соискатели, но начальник даже не пригласил его на обсуждение вопроса.
Началась перестройка, и Боря почувствовал некоторые послабления в режимных вопросах. В 1988 г. без проблем отпустили из ЦИМа в Германию лаборантку Нину Нефёдову. Миша и все родственники Бориса уже жили в США. Борина родная сестра с семьёй и мама, проживавшие в Виннице, приняли решение ехать. Необходимо было «поручительство» от прямых родственников в США. Борина тетушка Фрида – мамина родная сестра – прислала документ лишь весной 1990. Вся семья заполнила анкеты, и Боря опустил их вместе с поручительством в посольстве США в Москве.
К концу 80-х в отделе Бори появились персональные компютеры, закупленные в США и Европе. Боря написал несколько эффективных программ, результаты которых использовались на других предприятиях и давали ЦИМ хорошую прибыль. Понимая, что Боря «несёт золотые яйца», начальник отдела пытался всячески его поощрить: дал ему возможность преподавать на кафедре МВТУ, которая базировалась в ЦИМе, назначил его руководителем аспиранта, выдвинул многомиллионную тему, основанную на Бориных программах. Однако Боря опасался оставаться в ЦИМе и в 1989 г. стал интенсивно искать работу. После многих мытарств за 5 месяцев Боре удалось найти место в вычислительном отделе института часовой промышленности. Отдел распологал дюжиной мощных по тому времени персональных компютеров и занимался численным моделированием процессов формирования высокоточных деталей часовых механизмов. В ЦИМе Боря много занимался тепловыми процессами, и методы решения уравнений, описывавших формирование, были ему знакомы.
Боря подал заявление об уходе, что вызвало большое недовольство начальника отдела Орлова. Он обязал Борю проработать ещё 6 недель, чтобы составить подробное описание созданных им программ.
Только в апреле 1992 года семью пригласили на интервью в американское посольство. Затем была медицинская комиссия. В мае семья получила разрешение на въезд в США. Тут же подали два заявления на выезд в УВИР: Боря с семьёй в Москве, сестра с мамой — в Украине. Сестра получила разрешение в первых числах июля. Боря предвидел, что в силу работы в ЦИМ рассмотрение его заявления займёт больше времени. Однако когда в начале сентября известий из УВИР не было, он позвонил своему бывшему аспиранту Серёже Елисееву. Удивительно, что Сергей уже знал об отрицательном ответе ЦИМа на запрос о Борином выезде. Отдел режима находился рядом с лабораторией Сергея, там были приятели, с которыми он в обед играл в шахматы.
Уже через день Боря с Сергеем встретились в метро, и тот рассказал ему подробности. Оказывается, начальник отдела Орлов, недавно получивший повышение и теперь работавший в министерстве, специально потратил время и нашёл три отчёта повышенной секретности, соавтором которых был Боря. Сергей передал их инвентарные номера. Боря тут же позвонил другому приятелю, Лёше Кузнецову, тот взял отчёты, и картина прояснилась. Первый отчёт был написан ещё в 1973 году. Тема основана на абсолютно утопической идее одного из высших военных чиновников. Исследования завершились отрицательным результатом. С тех пор подобные работы нигде не проводились, и содержавшиеся в отчёте сведения полностью утратили свою актуальность. Для двух других отчётов Боря написал небольшие разделы по моделированию. Как подтвердил Лёша, Боря никогда эти отчёты не брал и, следовательно, не был знаком с их «секретами».
В то время в Москве рядом с УВИР на ул. Чернышевского был организован Центр для помощи отказникам. Там каждый день можно было застать консультанта, который знакомился с делом и давал советы. Боря представлял свои дальнейшие шаги, и совет консультанта подтвердил его план. Через три дня Боре удалось добиться приёма у зам. директора ЦИМа по режиму. Тот выслушал его внимательно, дал бумагу, ручку и сказал: «Пиши подробное заявление». Боря описал свою семейную ситуацию, отчёты, из-за которых ему отказал Орлов, упомянул, что никогда не имел доступа к конструкциям образцов, так как занимался лишь численным и физическим моделированием. Все его результаты, полученные в ЦИМе, опубликованы в 20 академических статьях и докладах. 7 статей уже переведено издательством “Plenum Publishing” в США.
Уже через день Лёша позвонил Боре и сообщил, что по вопросу об его выезде создана экспертная комиссия в составе пяти человек. Председатель Эдуард Шарендо. В комиссию входит бывший научный руководитель Бори Павел Уляков.
Боря не был близко знаком с Эдиком, пару раз они ездили вместе в командировки. Эдик был хорошим специалистом и недавно стал начальником отдела. Преодолев колебания, Боря приехал в ЦИМ и позвонил из проходной: «Эдик, ты можешь со мной встретиться?» — «А ты что — прокажённый?» — прозвучало в трубке. Был конец рабочего дня. Эдик вышел к Боре, они сели в его старенькие «Жигули» и подъехали к парку у метро «Динамо». Боря рассказал об отъезде всей семьи, о болезни старенькой матери, которой могли эффективно помочь лишь в госпитале Нью-Йорка. Мама уезжает уже через месяц. Он ей, да и всей семье необходим, так как хорошо знает английский. Эдик внимательно слушал. Затем сказал слова, которые Боря хорошо запомнил:
— Слушай, если можешь уехать из этого бардака — уезжай! Мы будем рады за тебя!
— Меня беспокоит только одно: обычно наших эмигрантов вызывают на беседу в ЦРУ. Надеюсь, ты не будешь излагать детали о нашем институте.
— В ЦРУ мне идти не обязательно, но если и придется, скажу то же, что написал в заявлении: «Все мои результаты опубликованы в открытой печати, с конструкцией «образцов» не знаком! Кроме того, я не собираюсь и не смогу работать в США в оборонной области, так как для этого требуется иметь американское гражданство».
— Я тебе желаю успеха, — сказал Эдик. — Экспертная комиссия соберётся на следующей неделе, и Уляков сообщит тебе результаты. Боря был приятно удивлён и даже немного растроган дружелюбным отношением Эдика. Совсем другое впечатление произвёл на него Паша Уляков, когда они встретились через неделю. Доктор наук Паша был в 70-е руководителем отдела, а затем и отделения. Он также был научным руководителем, когда Боря учился в аспирантуре. Паша был заинтересован в успешной защите Бори, так как каждый аспирант приближал его к званию профессора. В те годы он оказывал некоторую поддержку. Теперь же при встрече в метро Паша чувствовал себя неловко, боясь быть замеченным сотрудниками института рядом с «отщепенцем». Он также завидовал Боре: «Я бы и сам в 40 лет хотел уехать, — сказал он. — Был удивлён, когда все члены комиссии приняли решение, что ваши материалы больше не составляют государственной тайны».
Между тем, «стоял октябрь уж у двора». Боря проводил в Нью— Йорк маму и сестру. Бедная мама совсем согнулась под тяжестью тревог и хлопот. Она сквозь слёзы с невыразимой тоской смотрела на Борю: «Увижу ли я тебя ещё, сыночек? Ведь Миша был в отказе 10 лет. Береги себя!»
Боря вернулся из Шереметьево с твёрдым намерением действовать решительно. Он приехал в ЦИМ и позвонил заместителю Генерального директора Ю. Карпинскому из проходной. К его удивлению, их соединили в течение пяти минут. Для того чтобы избежать полугодовой задержки и подать новое заявление в УВИР, необходимо было письмо администрации, подтверждающее работу экспертной комиссии по Бориному вопросу. Карпинский, посоветовавшись с отделом режима, через пару часов сам вынес ему следующее письмо: «Сообщаем, что вопросы, изложенные в вашем заявлении на имя администрации, рассмотрены специально созданной экспертной комиссией. Ответ направлен 9.10.92 г. по назначению для принятия решения». Хронология здесь представляет интерес, поскольку дальше события развиваются стремительно. Через три дня Боря получает письмо из УВИРа с официальным отказом в выезде, датированное 12.10.92. Понадобилось четыре с половиной месяца, чтобы отказать семье! Причина указана та же, что и у Миши: « осведомлены в сведениях, составляющих гостайну». Однако интересна ссылка: «на основании п.25а Постановления СМ СССР номер 1064 от 28.08.86 года». Прошёл почти год после распада СССР, однако Россия по-прежнему использовала советские законы 6-летней давности!
Теперь появились все основания для подачи в УВИР нового заявления, что Боря и делает на следующий же день. Последним этапом было Министерство безопасности РФ. В ноябре Боря сам туда поехал и в приёмной вручил своё заявление на имя зам. министра военному в чине полковника.
31 декабря 1992 г. Боря получил драгоценный новогодний подарок — письмо из Министерства Государственной безопасности РФ, датированное 28.12.92: “Уважаемый Борис Михайлович! Ваше заявление о выезде на п.м.ж. в США рассмотрено. Материалами, препятствующими выезду, не распологаем. По поручению руководства МГБ РФ зам. начальника отдела В.К. Виноградов». Может показаться, что всё прошло легко и быстро. Но скольких это стоило нервов, сколько заявлений пришлось написать! Не будь дружеского отношения к Боре со стороны сотрудников института, ему бы пришлось ещё долго сидеть в отказе.
Боря уехал 13 марта 1993 г. — через 5 месяцев после отъезда мамы и через 9 месяцев после первой подачи заявления о выезде. Он более 28 лет живет в США, в уютном доме небольшого города на севере Нью-Джерси. Уже несколько лет на пенсии. В первые годы было непросто, менял работу 6 раз, однако к 50 годам осел в крупнейшей финансовой корпорации, где проработал 17 лет и заработал приличную пенсию. До недавнего времени ему казалось, что старость его обеспечена. Однако в последние несколько месяцев Боря стал нервничать, ему каждую неделю снится один и тот же сон.
Вот он идёт по длинному, до боли знакомому коридору ЦИМа. В руках его чемодан, в котором он когда-то носил секретные материалы. Чемодан почему-то теперь сильно потяжелел. Справа и слева двери с цифровыми замками. «Боже, — думает Боря — зачем я снова сюда приехал? Ведь теперь точно никуда не выпустят!» Вдруг открывается дверь его лаборатории. Оттуда выскакивает разъярённая Валя Хрящева — кладовщица и уполномоченная отдела режима. «Негодяй Карпинский! — вопит она, — набрал евреев и теперь эти предатели уезжают! — Плати компенсацию!» — кричит Валя и с силой выдергивает у Бори чемодан. Из чемодана неожиданно вываливаются пачки синих ассигнаций номиналом «5000 рублей» и десяток отчётов в ядовито-зелёных переплётах с грифом «Особой важности». Боря наклоняется и открывает один — самый объёмистый. Сразу бросается в глаза тема отчёта, отпечатанная крупным шрифтом: «Исследование возможности ускоренного перехода США к социализму за счет повсеместного внедрения новой системы образования».
Леонид СТРАКОВСКИЙ
Оцените пост
(голосовало: 1, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
