Петра. Храм Эль-Хазне, целиком вырезанный в скале. Фото: Freepik.com
Иордания открыла свои границы для израильтян, и они повалили в Пе́тру. В числе первых оказались группы из профсоюза учителей. Ещё не успели достроить пограничный пропускной пункт (был только временный), а они уже сидели в автобусе. Петра вполне могла бы претендовать на восьмое чудо света, если бы за ней не тянулся «еврейский след».
Город-скалу Петру («Петра» в переводе с греческого означает «камень») основал Исав, сын праотца Исаака, и она стала столицей Идумеи (Эдо́ма). И вовсе не Иуда, а Исав «продался» за чечевичную похлёбку, причём приготовленную из красной чечевицы (потому и земля Эдо́ма; на иврите «адо́м» означает «красный»). Он продал своё право первородства за чечевичную похлебку брату Иакову: «И сказал Исав Иакову: дай мне поесть красного, красного этого, ибо я устал. От сего дано ему прозвание: Едом» (Быт. 25:30).
Недалеко от Пéтры похоронен брат Моисея, первосвященник Аарон, так сказать, на исконно арабских землях.
Пéтра ‒ национальный парк. В него попадаешь через очень узкое, местами метра два шириной ущелье, которое вываливается в огромную долину, обрамлённую высоченными скалами («Красными горами»). Ещё в ущелье за одним из поворотов предстаёт непонятно как высеченный из огромной скалы храм-мавзолей Эль-Хазне. В долине там и тут виднеются естественные пещеры и выдолбленные в красном песчанике дома и небольшие храмы. Если её пересечь и взобраться на «Красную скалу», виден Израиль, а в хорошую погоду — и Мёртвое море.
Ещё в 1953 году Меир Хар-Цион, боец «отряда 101» вместе со своей подругой Рахелью Савораи пересекли границу Иордании и взобрались на Красную скалу. Эта традиция, о которой Меир Хар-Цион впоследствии очень сожалел, просуществовала до конца 80-х годов и стоила жизни двенадцати израильтян, хотя вылазки в Петру и исполнение песни «Красная скала» были официально запрещены гораздо раньше. И вот это, наконец, стало возможным.
Тропинка на Красную скалу уходила вверх, то расширяясь до полутора метров, то сужаясь до полуметра, местами с выбитыми каменными ступеньками, местами ‒ без. У подножья горы туристов поджидали местные мальчишки с осликами. Глянув на тропинку, и куда она ведёт, и на медленно карабкающиеся вверх точечки туристов, Инка решила «обхитрить» судьбу: пешком ‒ вниз, наверх ‒ на ослике. Удалось ей это частично, но об этом потом. Ослики стояли спокойно, пощипывая неизвестно откуда взявшиеся пучки травы, всем своим видом внушая доверие. Было видно, что это их привычная работа, которую они делают изо дня в день, и так делали их предки испокон веков.
Инка поняла, во что вляпалась, только когда ослик начал подъём. Где будет идти человек, если с одной стороны тропинка прилегает к отвесной скале, а с другой ‒ обрыв, пропасть? Конечно, будет непроизвольно прижиматься к скале, подальше от обрыва. Осёл придерживался других представлений о безопасности и удобстве. В известном смысле они у него совпадали: где удобно, там и безопасно, и наоборот. Поэтому осёл, «ничтоже сумняшеся», шёл по самому краю тропинки, там, где не было уклона, как в той её части, которая прилегала к скале. На много десятков метров уходил отвесный обрыв. Инка глянула вниз, и её охватил ужас до онемения в ногах: «Ослик выбирал место, куда поставить своё копытце… Было очень страшно!» Так она проехала метров сто пятьдесят, стараясь ни о чём не думать. И вдруг: «Слезай! Здесь он с тобой не пройдёт. Там снова на него сядешь». Инка послушно слезла и на ватных ногах поплелась за ослом и мальчиком, стараясь не отставать. Ослик шёл всё быстрее и, наконец, потрусил. Он мелко семенил ногами, но почему-то быстро удалялся; догнать его было невозможно, и это очень раздражало. Инка растерялась и в отчаянии нечленораздельно выкрикивала: «Э-э, эй!» Этот путь ‒ якобы на осле, но без осла ‒ продолжался бесконечных сто метров. Наконец она опять на ослике, но через пятьдесят метров ей дали ясно понять: «Всё, дальше он не идёт!» ‒ «А как же…» ‒ «Слезай, и всё!» Инка и её коллега Рина были не одни. На природной площадке с удивленными глазами тынялись туда-сюда облапошенные англоязычные туристы.
Вершина казалась совсем рядом, но, чтобы на неё взобраться, ушло ещё долгих изматывающих сорок минут… Ощущения «Весь мир на ладони, Ты счастлив и нем…» не было. Вместо этого — чувство выполненного долга: да, дошли; увидели…
Спускались гораздо быстрее, чуть ли не бегом, как по хорошо знакомой дороге. Впереди маячила «верблюжья остановка». До автобусов, дожидавшихся их в начале ущелья, было ещё идти и идти, и они решили, что верблюды ‒ это самое то, что может облегчить им жизнь. Два здоровенных верблюда с нахлобученными на спину попонами с бедуинскими орнаментами, подстилками, подушками и потёртыми ковриками с кисточками лежали, поджав ноги, и подмигивали туристическому люду. Возле верблюдов крутились два иорданских подростка, а неподалёку на корточках сидел пожилой бедуин; по всему видать — руководил здесь он. Дали ему несколько динаров, старик дал знак подросткам, и те взяли верблюдов под уздцы. Инке это было внове, и опытная Рина успела сказать ей: «Только не ори». ‒ «Что, что?» ‒ переспросила Инка. ‒ «Просто не кричи, и всё! Держись покрепче». Инка вскарабкалась на лежавшего верблюда, и тот начал подниматься. Сначала он приподнял зад, и Инка с криком полетела вперёд, тычась лицом в верблюжьи уши. Когда она уже была готова перелететь через верблюжью голову, он стал подниматься на передние ноги, и Инку маятникообразно и мощно качнуло назад. Хватаясь руками за воздух, верблюжью шею и деревянную скобу, прикреплённую к тяжёлой попоне, Инка опрокидывалась на спину и, казалось, вот-вот упадёт навзничь. Но вот верблюд выровнялся, и Инка обнаружила себя на высоте трёх метров от земли ‒ ощущение так себе; оно хорошо знакомо тем, кто впервые собирался прыгать с трёхметровой вышки.
Караван медленно двинулся в путь. Верблюды шли маленькими шажочками, будто пританцовывая. Инке приходилось ездить на лошадях, и теперь, невольно сравнивая, она поняла, что верблюды ‒ это не её. Мало того, что голова упирается в небеса и держаться толком не за что, так ещё и ноги с трудом обхватывают эту здоровенную бочку.
Что не понравилось шедшему следом верблюду-самцу ‒ трудно сказать, но только он начал прихватывать зубами ляжку Инкиной верблюдицы. Сперва верблюдица просто ускорила шаг, затем засеменила лёгкой трусцой. Но когда самец тяпнул её от души, вырвалась и понеслась галопом.
Всё произошло очень быстро. Инка осталась один на один с резвой и, похоже, малоуправляемой верблюдицей; у неё не было ни малейшего представления, как её остановить, и крик перешёл в вой. Тут самое время сказать, что Инка ‒ женщина видная, про таких говорят: «С ней не забалуешь!» С развевающейся копной блондинистых волос в мелкую кудряшку и с диким воем она неслась по широкой долине, как грозная ближневосточная амазонка, на радость группе американских туристов, шумно ей аплодировавших и, по-видимому, решивших, что галопирование на верблюде ‒ это, конечно же, аттракция в их честь…
Но вот верблюдица замедлила бег, перешла на шаг и на очередной «верблюжьей остановке» со «смотрящим» старцем, как трамвай, остановилась. Начался обратный процесс с опрокидыванием вперёд-назад. Группа, которая было разбрелась во все стороны своей истории, наконец, собралась в автобусе. Вскоре все уже были в своих номерах и паковали чемоданы. Впереди ждал Эйлат.
Вадим ФРАЙФЕЛЬД
Из цикла «Радостное сердце освещает мир»
Об авторе:
Вадим Фрайфельд родился во Львове в известной медицинской семье. Там же с отличием окончил медицинский институт. Перед репатриацией работал в Институте геронтологии в Киеве. В Израиле более 30 лет. Профессор Беэр-Шевского университета им. Бен-Гуриона (Ben—Gurion University of the Negev), руководит лабораторией биологии старения. Автор более 90 научных статей. Член редколлегии нескольких международных биогеронтологических журналов.