Фото: nyphil.org
Принято считать, что первое филармоническое общество в мире возникло в 1813 году в Лондоне. Cвоим именем оно обязано греческому philarmonia (или «любящим гармонию»). Спустя 29 лет в 1832 году такие же «влюблённые в музыку» поклонники открыли общество и в Нью-Йорке. Его оркестр постепенно разрастался и набирал силу, увеличивая состав, меняя дирижёров и места выступлений. Пока в 1962 году не приобрёл собственное здание, в составе комплекса Lincoln Center. Его пятиэтажное сооружение с выступающими аркадами, огромным холлом и необычной конфигурацией зала, в соответствии с окружающей застройкой, заняло достойное место в архитектурном ландшафте города. Именно здесь на протяжении многих лет работал один из самых блистательных дирижёров мира — Леонард Бернштайн.
Вот это гармоничное сочетание: здание — зал и оркестр — дирижёр, и явилось главным достижением всемирно известного коллектива — Оркестра Нью-Йоркской филармонии. Но каждое из этих составляющих имело свою удивительную и неповторимую историю. Попробуем в этом разобраться.
В октябре 1948 г. Леонард Бернштайн прилетел в Израиль. Чтобы дирижировать Израильским симфоническим оркестром на открытии его первого сезона в Иерусалиме. Но в стране шла война. На окраинах города всё ещё велись бои с арабами. И музыканты оркестра, и зрители во время их выступлений всё время слышали, как в звуки музыки вплетались разрывы снарядов и дробь пулемётов. Но никто не покинул зал. На следующий день Бернштайн будет дирижировать импровизированным концертом под открытым небом, в освобождённой Беэр-Шеве. Только перед солдатами. Спустя много лет к нему на концерты будут приходить эти, уже выросшие юноши, навсегда запомнившие тот, затянувшийся до глубокой ночи концерт. Его никто не посылал в Израиль. Он приехал туда сам. Чтобы показать всему миру, что если в воюющем Иерусалиме могут проходить симфонические концерты, то он непобедим. Леонард был там по зову сердца. Ведь он родился в семье еврейских эмигрантов из Российской империи. Мать звали Дженни (в девичестве Парна Резник) а отца — Самуил Бернстайн. Он перебрался Америку в 1908 году в возрасте шестнадцати лет. Бежав от нищеты и преследований с Украины (г. Ровно), он, в конечном итоге, стал то ли менеджером парикмахерской, а затем оптовым поставщиком парикмахерских товаров, то ли владельцем книжного магазина. А может быть, и то и другое, но в разное время. В Штатах он стал Сэмом Бернстайном. Семья устроилась в городке Лоренс (штат Массачусетс), недалеко от Бостона. Именно там, 25 августа 1918 года и родился Луис (Louis, евр. имя Арье-Лейб). Собственно, Луисом или Луи, кроме бабушки его никто не называл. И домашние, и близкие друзья на протяжении всей жизни будут звать его Ленни. Поскольку имя Луис ему не нравилось, то при получении водительских прав в 16 лет, он официально изменил его на Леонард. С которым и стал знаменит. По поводу его детских увлечений музыкой бытуют три устоявшихся версии. Первая связана с тем, что он впервые увидел пианино лишь в десятилетнем возрасте: его тетя развелась с мужем и, переезжая из Массачусетса в Нью-Йорк, оставила у Бернштайнов некоторые свои вещи. Среди них было и старое пианино. Этот случай врезался ему в память: «Я помню, как прикоснулся к нему в тот день, когда его привезли… У меня не было сомнений в том, что вся моя жизнь теперь будет связана с музыкой…». Вторая — тоже связана с его детскими воспоминаниями. Якобы, отцу, часто бравшему его с собой на различные театрализованные представления, однажды достались билеты на сольный вечер Сергея Рахманинова. Его игра произвела на Ленни такое впечатление, что желание стать таким же успешным музыкантом пианистом стало целью его жизни. А третья версия была связана с его младшей сестрой — Ширли. Якобы, фрагменты опер и симфоний Бетховена, которые её учительница музыки задавала ей разучивать, они пытались играть вместе. Отсюда и проявился его интерес к занятиям музыкой. Однако, скорее всего, это было просто красивой и традиционной легендой. Ведь аналогичные истории «о сестрах» нам хорошо известны из биографий Бетховена, Моцарта, Кальвина и т. д. Хотя, что бы ни явилось побудительными причинами его интереса к занятиям музыкой, важно, что выдающиеся способности к ней проявились у него уже в детстве. Однако, его практичный отец (прекрасно знакомый с горемычной судьбой еврейских музыкантов галута), считал, что его сыну нужна «настоящая» профессия. Но настырному Ленни удалось его уговорить посоветоваться со «знатоками». Так Ленни попал на приём к лучшему специалисту в Бостоне — Генриху Гебхарду, который убедился в его блестящей одаренности и перенаправил Ленни к своей талантливой ассистентке Хелен Коутс. Вот она и станет не только его первой и верной наставницей, но и надёжным секретарём, в течение 46 лет неразрывно находящейся рядом с ним. Блестяще окончив престижную Латинскую школу в Бостоне, Ленни поступил в Гарвард, преодолев процентную норму приёма евреев. Но выбрал не традиционный курс по ведению бизнеса (как мечтал его отец), а музыку, литературу и философию. Его способности изумляли и друзей, и профессоров: он мог сыграть с листа всё, что угодно, а теорию музыки, казалось, впитал с молоком матери.
Здесь он знакомится с дирижером Димитрисом Митропулосом, пообещавшим взять его своим помощником в Миннеаполисский симфонический оркестр. При условии, что Леонард научится дирижировать. И он поступает в Кёртисовский институт музыки в Филадельфии, где изучает дирижерское искусство под руководством Фрица Райнера — венгерского еврея, ставшего известным американским дирижером. Райнер был очень строг — он требовал от студентов заучивать каждую ноту в партитуре, прежде чем браться за дирижерскую палочку. Он мог включить проигрыватель, а затем внезапно приподнять иглу и спросить студентов: «Какую ноту сейчас исполняет вторая флейта?». Из всех его учеников только Ленни удавалось отвечать на его вопросы и получать высшие баллы. Ему легко давались все дисциплины — композиция, оркестровка, теория музыки. Он мог играть с листа любую мелодию и сочинять во всех жанрах — от простых песен до симфоний. Позднее его дочь Джеми скажет о нём: «Он свободно сочинял джазовую музыку для концертных залов и симфоническую музыку для бродвейской сцены». Но, к сожалению, Митропулос обещания не сдержал, и летом 1940 года Бернштайн случайно узнал, что руководитель Бостонского симфонического оркестра Сергей Кусевицкий преподаёт курс дирижерского мастерства в летней школе при Танглвудском музыкальном центре и решил поучаствовать в этом. Уроки Кусевицкого мало напоминали муштру в классе Райнера. Он мог, к примеру, пригласить на свой курс балетмейстера, чтобы тот обучил слушателей пируэтам. Считая при этом, что многим в их работе не хватает лёгкости, пластики и гармонии танца. С этого момента начинаются особые отношения в их жизни, которые продлятся до смерти Кусевицкого. Если Хелен Коутс он считал своей «музыкальной матерью», то Сергей Кусевицкий стал «музыкальным отцом». У него не было собственных детей, и всю свою музыкальную мудрость, талант, профессиональные секреты он передал «Лёнечке», — как по-русски он называл Бернштайна. Ленни так привык к нему, столь часто бывал на репетициях, что поневоле в чём-то даже начал копировать дирижерскую манеру «Куси». Именно он познакомил Леонарда с Артуром Родзинским (польским дирижёром из Львова), только что занявшим должность главного дирижера Нью-Йоркской филармонии. Тому нужен был ассистент, который должен быть молод, энергичен, талантлив и трудолюбив. А Леонард, к тому времени, уже оказывал аналогичную помощь самому Кусевицкому. На следующий день после непродолжительной беседы с Бернштайном, Родзинский на своём кадиллаке доставил Ленни домой. Когда к нему вышли мать и сестра Ширли, он сказал им: «Вы видите перед собой ассистента дирижера Нью-йоркской филармонии!» Так началась его встреча с великой Филармонией, которая растянется на долгие годы. Это было в 1943 году. Ленни было 25 лет, и ему только что отказали в службе в армии, поскольку он был астматиком. Конечно, преодолеть пропасть между ассистентом и дирижёром редко кому удавалось. Но Ленни помог случай. Утром 14 ноября 1943 в его доме прозвучал неожиданный звонок. Дело было в том, что в тот день на концерте Нью-йоркской филармонии должен был выступать гастролирующий дирижёр Бруно Вальтер, который внезапно заболел. Главный дирижер Родзинский был в отпуске, и тогда менеджер оркестра позвонил Бернштайну. Конечно, это был рискованный шаг: разрешить встать за дирижёрский пульт без всяких репетиций никому неизвестному и молодому человеку. Ведь все субботние концерты тогда давались в прямой трансляции по Национальному радио, и вся Америка слушала их из Карнеги-холла. Но он блестяще справился с этой задачей. Это были подлинный триумф молодого дирижера и сенсация в музыкальном мире. На следующее утро все крупнейшие американские газеты вышли с огромными заголовками: «Рождение дирижера», «Великий дебют», «Бернштайн — первый еврей-дирижер, родившийся и получивший образование в Америке». К концу музыкального сезона Бернштайн уже имел в своей «копилке» 11 блестяще отыгранных концертов. И уже в январе 1944 г. прошла премьера его симфонии «Иеремия» в Питтсбурге, балета «Невлюбляющийся» в апреле, и мюзикла «Увольнение в город» в декабре. А с 1945 по 1949 гг. Леонард уже руководил оркестром театра New York City Center и гастролировал по городам США, Израиля и Европы. Кусевицкий предложил совету директоров Бостонской филармонии в 1949 г. назначить Бернштайна своим преемником на посту главного дирижёра, но те, по разным причинам, отказали в его просьбе. «Раз вы не хотите Бернштайна, — разгорячился Кусевицкий, — то я сейчас же подаю в отставку». Он умер в июне 1951 года. Для Леонарда это была огромная потеря — наставника и покровителя.
С 1951 по 1956 гг. он руководит оркестровым и дирижерским факультетами в Университете Брандейса, где в 1952 г. организовывает первый Творческий Фестиваль искусств, который, став ежегодным, с 2005 уже носит имя своего основателя — «Фестиваль творческих искусств Леонарда Бернштайна». И, наконец, после триумфа мюзикла «Вестсайдская история», с 1958 по 1969 гг. — он занимает пост главного дирижера Нью-Йоркского филармонического оркестра. Попутно Бернштайн дирижирует лучшими оркестрами мира — Берлинским и Венским филармоническим, амстердамским «Концертгебау», Баварским оркестром радио, а также оркестром «Ла Скала», а также Лондона и Парижа. Именно на этот период приходится разработка и осуществление им грандиозных ознакомительных программ для молодёжи на телевидении, создание множества симфоний и мюзиклов. Но, постепенно административная работа начинает тяготить его. Он хочет посвятить остаток жизни — гастролям и творчеству. В 1971 Бернштайн был приглашен на год в Гарвард на почетную должность профессора поэзии на кафедре имени Чарльза Элиота Нортона. Среди участников этой программы были не только выдающиеся поэты, литераторы и историки искусства, но и музыканты (Игорь Стравинский и Аарон Копленд). Бернштайн подготовил цикл из шести блистательных лекций, озаглавленных «Вопрос без ответа». В них, используя актуальный в то время междисциплинарный подход, он сумел мастерски проанализировать музыкальные достижения сквозь призму лингвистики, эстетики, философии и музыкальной истории. За год, проведенный в Гарварде, он стал кумиром студентов и был признан «человеком года». Эти лекции станут основой его очередной книги, выпущенной под тем же названием — «Вопрос без ответа». Его перу принадлежат и книги «Радость музыки» (1959), «Концерты для молодежи», «Бесконечное разнообразие музыки» (1966), и «Открытия» (1982). Уже будучи серьёзно больным, Бернштайн с Майклом Тилсон Томасом основывает Тихоокеанский Музыкальный Фестиваль в Саппоро, Япония. И получает Императорскую премию — международный приз, присуждаемый Ассоциацией Искусств Японии за прижизненные достижения в искусстве. Это был последний, полученный им приз. А за свою жизнь он получил их огромное число раз, и, перечитывая их длинный список, приходится лишь удивляться, что всё это может принадлежать одному человеку. Вот перед вами, лишь несколько сведений из него:
Ему были вручены 13 наград иностранных государств,
17 платиновых и золотых медалей за его достижения,
22 университета мира назвали его своим почётным доктором и профессором,
25 городов вручили ему свои награды, ключи и звания почётных жителей,
21 раз он получал музыкальную премию Грэмми, и 7 раз был включён в её Зал Славы, 10 раз его удостаивали телевизионной наградой Эмми (эквивалент Оскара),
13 раз иными телевизионными наградами.
Не говоря о 54 наградах международных сообществ в области искусства.
Его рейтинг в музыкальном мире был настолько высок, что он был приглашён дирижировать сводным оркестром, который исполнил Девятую симфонию Бетховена в Берлине 26 декабря 1989 года — в честь падения Берлинской стены. Это выступление в телетрансляции посмотрели 100 миллионов человек. В 1979 г. он уже дирижировал здесь Берлинским филармоническим оркестром, от которого и получил тогда приглашение. Любопытно, что оно не было подписано его главным дирижёром Гербертом фон Караяном. Тот очень боялся разрешить ему дирижировать своим оркестром. Это естественно, ведь Караян считал Леонарда своим главным конкурентом. Другое дело наш Владимир Спиваков. Для него всегда Бернштайн был главным маэстро мира. Они были достаточно дружны. Настолько, что Бернштайн подарил ему свою дирижёрскую палочку, с которой он уже с тех пор не расставался. За пару лет до смерти Бернштайна он обсуждал с ним возможность совместного концерта, когда в первом отделении дирижировал бы Ленни, а Володя играл Моцарта; а во втором — наоборот. Но тот только горько улыбнулся и показал ему свои руки. Они были изуродованы подагрой.
После смерти жены, словно почувствовав его слабину, судьба, как волкодав, набросилась на свою, потерявшую душевное равновесие, жертву. Уже некому будет следить за ним, и всё больше и больше настигают его хвори: дают о себе знать застарелые болезни лёгких. Он боролся против эмфиземы уже с середины 50-х, но, несмотря на это, продолжает безостановочно курить. Символично, что своё последние выступление в качестве дирижёра он провёл с Бостонским симфоническим оркестром 19 августа 1990 г. в Танглвуде. Там, где он когда-то начинал свою деятельность у Кусевицкого. Посреди выступления Леонард перенес там жесточайший приступ кашля, но с трудом всё-таки довёл концерт до конца. 9 октября он объявил о своей отставке, а спустя пять дней умер от сердечного приступа. Ему было 72 года. Казалось, что в день его похорон весь город вышел на улицы, чтобы проститься с ним. Даже рабочие-строители в момент прохождения процессии прекратили работы, и, высоко подняв свои маски, провожали его, скандируя «До свиданья Ленни». Бернштайн был похоронен на кладбище Green-Wood, в Бруклине (Нью-Йорк), рядом с женой. Дети уложили к нему в гроб его дирижёрскую палочку, любимую партитуру Пятой симфонии Малера, и книгу «Алиса в стране чудес».
Его рейтинг в музыкальном мире был настолько высок, что он был приглашён дирижировать сводным оркестром, который исполнил Девятую симфонию Бетховена в Берлине 26 декабря 1989 года — в честь падения Берлинской стены. Это выступление в телетрансляции посмотрели 100 миллионов человек. В 1979 г. он уже дирижировал здесь Берлинским филармоническим оркестром, от которого и получил тогда приглашение. Любопытно, что оно не было подписано его главным дирижёром Гербертом фон Караяном. Тот очень боялся разрешить ему дирижировать своим оркестром. Это естественно, ведь Караян считал Леонарда своим главным конкурентом. Другое дело наш Владимир Спиваков. Для него всегда Бернштайн был главным маэстро мира. Они были достаточно дружны. Настолько, что Бернштайн подарил ему свою дирижёрскую палочку, с которой он уже с тех пор не расставался. За пару лет до смерти Бернштайна он обсуждал с ним возможность совместного концерта, когда в первом отделении дирижировал бы Ленни, а Володя играл Моцарта; а во втором — наоборот. Но тот только горько улыбнулся и показал ему свои руки. Они были изуродованы подагрой.
После смерти жены, словно почувствовав его слабину, судьба, как волкодав, набросилась на свою, потерявшую душевное равновесие, жертву. Уже некому будет следить за ним, и всё больше и больше настигают его хвори: дают о себе знать застарелые болезни лёгких. Он боролся против эмфиземы уже с середины 50-х, но, несмотря на это, продолжает безостановочно курить. Символично, что своё последние выступление в качестве дирижёра он провёл с Бостонским симфоническим оркестром 19 августа 1990 г. в Танглвуде. Там, где он когда-то начинал свою деятельность у Кусевицкого. Посреди выступления Леонард перенес там жесточайший приступ кашля, но с трудом всё-таки довёл концерт до конца. 9 октября он объявил о своей отставке, а спустя пять дней умер от сердечного приступа. Ему было 72 года. Казалось, что в день его похорон весь город вышел на улицы, чтобы проститься с ним. Даже рабочие-строители в момент прохождения процессии прекратили работы, и, высоко подняв свои маски, провожали его, скандируя «До свиданья Ленни». Бернштайн был похоронен на кладбище Green-Wood, в Бруклине (Нью-Йорк), рядом с женой. Дети уложили к нему в гроб его дирижёрскую палочку, любимую партитуру Пятой симфонии Малера, и книгу «Алиса в стране чудес».
Именно в период его работы на посту Главного Дирижёра Нью-Йоркского филармонического оркестра было завершено строительство и осуществлён переезд коллектива в новое здание Линкольн-Центра. Конечно, на концерте по случаю его открытия дирижировал сам Бернштайн. В перерыве произошёл небольшой казус, поскольку Бернштайн позволил себе поцеловать жену президента, Жаклин Кеннеди, в щеку. Но все встретили это с пониманием: гениям позволяется всё. Даже нарушение протокола. А великолепный комплекс, в котором он выступал, служащий домом для Нью-Йоркской филармонии с 1963 года, требует особого рассказа.
О Нью-Йоркской филармонии и её здании
Конечно, Нью-Йоркский филармонический оркестр является старейшим симфоническим оркестром в Соединенных Штатах и одним из старейших в мире. В список композиторов и дирижеров, возглавлявших его в разные годы, входят такие всемирно известные светила, как Теодор Томас, Петр Чайковский, Антонин Дворжак, Густав Малер, Отто Клемперер, Рихард Штраус, Артуро Тосканини, Игорь Стравинский, Бруно Вальтер, Димитри Митропулос и другие. С момента своего первого турне в 1882 г. до сезона 2005 г. оркестр выступил в 416 городах и в 57 странах на пяти континентах. В настоящее время дает около 180 концертов в год. А 5 мая 2010 года Нью-Йоркский филармонический оркестр дал свой 15-тысячный концерт. Такой цифры не удалось добиться ни одному оркестру мира.
Основанный в 1842 г. он первоначально носил имя Филармонического общества Нью-Йорка. Его первый концерт состоялся уже 7 декабря в Apollo Rooms на нижнем Бродвее перед аудиторией в 600 человек. Это был небольшой кооператив, где музыканты большинством голосов решали: кто станет его членом, какая музыка будет исполняться, и кто из них будет дирижировать. Выручку, естественно, делили между собой. В 1849 году Теодор Эйсфельд дирижировал мемориальным концертом оркестра в честь недавно убитого Авраама Линкольна и передал бразды правления Карлу Бергманну, который единолично руководил им до своей смерти в 1876 году. Однако, дела шли у них не очень хорошо и в 1878 году Леопольд Дамрош, бывший концертмейстер Ференца Листа в Веймаре, создал конкурирующее Симфоническое общество Нью-Йорка, передав бразды правления своему сыну Уолтеру. Вот именно ему и удалось сделать невероятное: уговорить знаменитого сталепромышленника и мультимиллионера Эндрю Карнеги в том, что Нью-Йорку нужен первоклассный концертный зал. И уже 5 мая 1891 г. Уолтер и русский композитор Петр Ильич Чайковский дирижировали на первом концерте нового городского мюзик-холла, который через несколько лет будет переименован в честь его главного благодетеля Эндрю Карнеги. Карнеги-холл будет оставаться домом для оркестра до 1962 года.
Для какого оркестра? Дело в том, что в 1928 году, несмотря на многочисленные склоки и взаимные обвинения, увольнения и приглашение иностранных легионеров оба коллектива всё-таки объединились. Эту операцию провел Артуро Тосканини, который в течение нескольких сезонов работал приглашенным дирижером, а теперь занял место единственного постоянного дирижера. Уже в 1930 году он организовал турне по Европе, которое сразу принесло оркестру международную известность. Тосканини оставался музыкальным руководителем до весны 1936 года, а затем несколько раз возвращался в родные пенаты в качестве приглашенного дирижера до 1945 года. А в 1958, как вы уже знаете, это место занял Леонард Бернштайн. К этому времени Карнеги-холл уже требовал серьёзного ремонта. Не говоря уже о том, что его главный зал был невероятно высок, а посетители верхнего балкона должны были преодолевать туда 137 ступенек. Несмотря на это, он был широко известен как самый престижный концертный зал в США, и почти все ведущие классические музыканты давали здесь концерты. По этому поводу существовала даже популярная шутка: якобы пешеход на 57 улице остановил скрипача Яшу Хейфеца вопросом: «Не могли бы вы мне рассказать, как можно добраться до Карнеги-холла?» «Очень просто, — ответил Хейфец, постоянно думающий о своей работе, — только практикой!». Тем не менее, когда в городе начал дебатироваться вопрос о создании Линкольн-центра, то руководство филармонии сразу же подало заявку. Идея этого комплекса была простой: создать крупнейший в мире культурный центр, объединив в одном месте уже давно известные старые культурные институты города, такие, как Нью-Йоркский филармонический оркестр (1842), театр Метрополитен-опера (1883), Джульярдская школа музыки (1905), Нью-Йоркская городская опера (1944) и Нью-Йоркский городской балет (1935/1948), с более новыми. Весь комплекс по предварительным планам должен был состоять из 12 зданий, но его развитие и расширение продолжается и в наше время. Заложенный в 1959 году президентом Эйзенхауэром, он начал строиться в 1960-х годах, по решению консорциума городских глав под руководством Джона Рокфеллера. Устроен Линкольн-центр был подобно шахматной доске — по три клетки в два ряда. Светлые клетки — это беломраморные квадратные постройки, а черные — площади и парки для отдыха. Территория всего комплекса захватывает почти шесть гектаров. Линкольн-центр сейчас имеет двадцать девять сценических площадок, которые за календарный год (до эпидемии коронавируса) показывали более четырех сотен спектаклей и представлений. Главная «клетка» комплекса — Площадь Джози Робертсона (Josie Robertson Plaza) представляет собой: Театр музыки «Метрополитен-опера» — величайший оперный театр в мире, правее от которого расположено здание Филармонии (сейчас носит имя Дэ́вид-Ге́ффен-холл) и левее — городской театр оперы и балета (имени Дэвида Коха).
Благодаря стеклянным стенам, главные фасады всех трех зданий представляют собой живые фризы. По вечерам, ярко освещенные многоярусные фойе, по которым движется поток нарядной публики, в обрамлении беломраморных колонн, кажутся с улицы живыми барельефами на стенах сверкающих храмов искусства. Для разработки их проектов были приглашены лучшие архитекторы страны. Первым среди всех зданий в эксплуатацию было введено здание Филармонии. Его архитектором был избран Макс Абрамовиц, выходец их семьи еврейских иммигрантов Румынии. Он учился в магистратуре Колумбийского университета и школе изящных искусств в Париже, а в Иллинойском университете получил докторскую степень. Заданная им концепция наружного оформления и фасадов здания затем будет умело использована и развита при возведении соседних зданий, создавая тем самым лаконичный и достойный архитектурный ансамбль единого комплекса. Выступающие от плоскости стен травертиновые опоры, подчеркивая высоту и ширину здания, образуют своеобразную аркаду с девятью продолговатыми пролетами. Эти округлые арки высотой до семидесяти футов, выделяются конусообразными опорами, стеклянным фоном и нависающим над входом балконом.
Внутреннее общественное пространство определяется объёмным фойе с низкими потолками, в котором расположены рестораны и билетные кассы, а также высоким «Большим Променадом», с потолками на втором ярусе, куда ведет пара эскалаторов. Этот «Променад» включает в себя балконы, с которых открываются восхитительная панорама площади и окружающей застройки. Они огибают зрительный зал с западной и восточной сторон, и завершаются вертикальными зеркалами с северной стороны. Отсюда хорошо была видна подвешенная к потолку над эскалаторами символическая скульптура Ричарда Липпольда под условным названием «Орфей и Аполлон», состоящая из 190 плоских листов мерцающего металла. Сам зал был спроектирован с целью достижения совершенства акустики. Пять лет экспериментов и испытаний определили итоговую форму и объем пространства, а также размещение, размер и число его внутренних элементов. Композиция концертного зала была нетрадиционной, так как часть мест для зрителей была размещена за оркестром. Таким образом, его дизайнерское решение приобрело своеобразную форму бутылки. Стены были оштукатурены и окрашены в синий цвет, контрастируя с сиденьями, обитыми золотом. Геометрические акустические «облака» украшали потолок. Хотя этот дизайн был продуман до мельчайших деталей его экспериментальный характер, по иронии судьбы (сколько было потрачено времени, денег и сил) так и не обеспечил залу требуемое акустическое качество. Это была проблема, которую по сей день так и не удалось окончательно решить. А для зала, где проходят концерты симфонической музыки — это первоочередная проблема. В любом оперном или музыкальном театре внимание зрителей может быть рассредоточено на сюжетные коллизии, игру актёров или изящество декораций, а здесь оно сконцентрировано только на звуковое восприятие. Не говоря уже о том, что и зрители здесь более подготовленные и требовательные. Всё это привело к проведению работ по реконструкции внутреннего пространства зала в 1963 и 1972 годах. Они требовали дополнительных вложений. И когда в 1973 г. филантроп Эйвери Фишер пожертвовал оркестру $10,5 миллионов, то название здания — New York Philharmonic (оно и сегодня вынесено как главный баннер здания) было переименовано в Эйвери Фишер Холл. Но в ноябре 2014 года официальные лица Линкольн-центра, договорившись с его родственниками, объявили о продаже прав на переименование тому лицу, которое предложит самую высокую цену для ремонта зала. И в 2015 году зал был переименован в Дэвид Геффен Холл после того как бизнес-магнат Геффен пожертвовал $100 миллионов долларов Линкольн-центру.
Так начался продолжающийся до сих пор третий этап реконструкции. В итоге зал переоборудовали в традиционную прямолинейную форму, подняли сцену, а позади музыкантов добавили арочную оркестровую оболочку, отделанную сусальным золотом и английским дубом. С балконов свесили ламповые светильники, а на шестиугольном акустическом экране внутри потолка разместили решетчатые светильники. Но изменения претерпел не только зал, вмещающий сейчас до 2200 зрителей, но и все вестибюли, холлы, кафе, лестницы и даже туалеты. Они коснулись даже мелочей: смены обивки сидений и удаления инсталляции «Орфей и Аполлон». Решит ли эта коренная перестройка все акустические проблемы, будет известно лишь после открытия зала по завершении эпидемии пандемии. Тогда возникает резонный вопрос: с какой же целью мы так подробно описывали вам внутреннее убранство и планировку здания, которой уже не существует. Но дело в том, что мы одновременно рассказываем вам о великом дирижёре — Леонарде Бернштайне, при котором и открывался тот самый «старый» зал филармонии. Который он ежедневно посещал, и в котором на протяжении многих лет работал и репетировал. О нём мы вам уже достаточно много сообщили, а теперь осталось рассказать… о семье и судьбе.
О семье и судьбе
Здесь есть определённые сложности. Вряд ли к его семье приложимо известное высказывание Л. Н. Толстого о счастливых семьях. Широко известна символическая фотография семьи Бернштайнов, расположившейся на огромном дереве. Они там вроде вместе — вся большая семья, но каждый из них устроился на отдельной ветви. Так было и в жизни. Его будущая жена Фелисия Монтеалегре была потрясающе красивой чилийской актрисой театра и телевидения, приехавшая в Нью-Йорк, чтобы зарабатывать здесь на жизнь. А Леонард Бернштайн, на американской музыкальной сцене, после эффектной премьеры в Нью-Йоркской филармонии, был тогда эдаким неотразимым чудо-гением. Обворожительным, весёлым, тонким и умным, восхитительно жизнерадостным, с удивительной харизмой и радужным будущим. Можно ли было не влюбиться в такого? Они познакомились на вечеринке, устроенной пианистом Клаудио Аррау, у которого училась Монтеалегре. Через несколько месяцев обручились, но менее чем через год помолвка была расторгнута. Причина разрыва их отношений не была ни для кого особым секретом: многим было известно о его гомосексуальных наклонностях. И кого только с ним ни связывала молва: и со знаменитым дирижером Дмитрием Митропулосом, начинающим композитором Аароном Коплендом, с какими-то мальчиками в Израиле и Нью-Йорке и т. д. После разрыва, у Фелисии несколько лет были тесные отношения с бродвейским и голливудским актером Ричардом Хартом, но после его смерти в 1951 г. она всё же вышла замуж за Бернштайна, от которого у нее родилось трое детей: Джейми, Александр и Нина.
Пара соединилась, с четким пониманием того, что до тех пор, пока Ленни не будет смущать Фелисию публично, он может заниматься своими гомосексуальными отношениями. Несмотря на этот очевидный брак по расчету, между ними было много любви. Вскоре после их свадьбы она открыто напишет мужу: «… Я много думала и решила, что все не так уж и плохо. Во-первых: мы не приговорены к пожизненному заключению — ничто не может быть бесповоротным, даже брак (хотя раньше я так думала). Во-вторых: ты гомосексуалист и можешь никогда не измениться, но, если твоё душевное спокойствие, здоровье, нервная система зависит от определенного сексуального поведения, что ты можешь сделать? В-третьих: я готова принять тебя таким, каким ты есть, не будучи мучеником и не жертвуя собой ради алтаря. (Я очень люблю тебя — это может быть болезнь, и какое лучшее лекарство от нее?)
Давай попробуем и посмотрим, что произойдет, если ты будешь свободным поступать так, как хочешь, но без вины и признания, пожалуйста! Твои чувства ко мне будет яснее и легче выразить — наш брак основан не на страсти, а на нежности и взаимном уважении». Она была удивительной женщиной и действительно очень его любила. Настолько, что, понимая, как это для него важно, обратилась в иудаизм (поговаривают, что её дед по отцовской линии всё-таки тоже был евреем). А отец Бернштайна был из религиозной еврейской семьи, и, никогда не скрывая своего еврейства, даже гордился этим. Так он воспитал и сына. Существует старая притча о том, как в качестве аргумента на переговорах Голда Меир как-то напомнила Генри Киссинджеру о его национальности. Собеседник тут же поставил её на место: «Во-первых, я американец. Во-вторых — государственный секретарь США. И только в последнюю очередь — еврей»! «Нас это устраивает, ведь мы читаем справа налево» — подсластила горькую пилюлю премьер-министр Израиля, но проглотить её всё равно пришлось. Так же вёл себя и композитор Джорж Гершвин, не уставая повторять, что он американский композитор. У Бернштайна начальная планка была установлена уже первыми рецензиями. Помните: «… первый еврей-дирижер, родившийся и получивший образование в Америке». В свои крупные работы — такие как «Иеремия», «Кадиш», «Псалмы», «Месса», он включает религиозные тексты. На выставке, подготовленной к его столетнему юбилею в филадельфийском Национальном музее американской еврейской истории, в числе его личных вещей можно было увидеть и мезузу, висевшую у него в студии, ивритский молитвенник, с которым он путешествовал, ктубу (брачный контракт) данный им жене Фелиции, и Талмуд, который он получил в подарок от своего отца — Самуила Бернстайна. Отсюда и особое отношение к Израилю. Он был там многократно. И в 1947, 1948, и в 1957 г., когда дирижировал концертом в честь открытия концертного зала Mann Auditorium в Тель-Авиве, и десять лет спустя на горе Скопус, по случаю воссоединения Иерусалима. В 70-е годы Бернштайн совместно с Израильским филармоническим оркестром записал множество произведений для компании Deutsche Grammophon. По его инициативе «Еврейской национальной и университетской библиотеке» была подарена коллекция музыкальных инструментов Сергея Кусевицкого. На протяжении всей жизни он способствовал тому, чтобы израильская музыкальная культура завоевала международное признание. Поэтому в Израиле его и сегодня по праву считают национальным героем. В этом его старалась поддержать и Фелисия.
Складывалось впечатление, что с её приходом в его жизни приоткрылась новая страница. В 1952 г. он ставит «Волнения на Таити» — оперу, состоящую всего из одного акта, продолжительностью 45 мин. Она стала ярким отражением обычной жизни непримечательной американской четы, относящейся к среднему классу, где нашлось место идиллии и драме, джазу — как олицетворению эпохи и вечным проблемам личных взаимоотношений. В 1953 г. мюзикл «Чудесный город» о двух молодых девушках, прибывших в Нью-Йорк с целью устроить свою жизнь и карьеру: писательницы Рут и её младшей сестры Эйлин — актрисы. Девушки быстро находят жилье и приступают к реализации своей программы: «покорение Нью-Йорка». (5 премий «Тони», включая премию за лучший мюзикл). В 1956 году Бернштайн создал мюзикл «Кандид» — на сюжет сатирической повести Вольтера, увертюра к которой стала симфоническим хитом (в 2000 году постановка была отмечена театральной премией Лоуренса Оливье, через 11 лет — наградой Джозефа Джефферсона). И наконец, в 1957 г. видит свет легендарная «Вестсайдская история» — мюзикл, вписавший имя Бернштайна в нетленную историю композиторов XX века. Первоначально он собирался подать шекспировскую трагедию в авангардном контексте противопоставления представителей различных религиозных диаспор. Предполагалось, что в одном из районов Нью-Йорка развернётся драма на фоне ненависти между евреями и ирландскими католиками. Однако в результате было принято решение обратиться к реалиям современного (для того времени) Нью-Йорка, и отразить противостояние банд белых и тех, кого принято было называть «латинос» — пуэрториканцев, вписав в эту канву бессмертную историю любви. «До неё не было мюзиклов, где герои танцевали бы балетные вариации на задворках большого города, на его пустых автостоянках, и не в декорациях, а на настоящих пустырях, на фоне настоящих брандмауэров. Не было раньше мюзиклов, в которых люди умирали бы на сцене, темой которых была ксенофобия и шекспировские страсти нищих Монтекки и Капулетти Нижнего Вест-Сайда». (После успеха на Бродвее, спектакль был экранизирован и оценен 10 «Оскарами»). И разве не символично, что именно на месте съемок фильма по «Вестсайдской истории», а именно между 61 и 110 авеню, был построен знаменитый Линкольн-центр и здание филармонии, в которой работал Бернштайн. Но у него подрастали дети, и, зная на собственном опыте, как важно с раннего детства научить их любить и понимать музыку, он уже через две недели после своего назначения музыкальным руководителем Нью-йоркского филармонического оркестра провел своей первый концерт из задуманного цикла «Концерты для молодежи» (Young People’s Concerts). За 14 лет существования этой просветительской программы он подготовил 53 концерта, в которых (в доступной и увлекательной для широкой публики форме) затронул самый широкий круг вопросов — от азов музыкальной теории до философии музыки. Бернштайн знакомил свою публику с творчеством современных авторов — Шостаковича, Копленда и др. и приглашал в качестве исполнителей молодых талантливых музыкантов. Это было каким-то чудом: дирижёр мирового масштаба выходит на сцену, где его знака ждёт один из лучших оркестров Америки — Нью-Йоркский филармонический, для того чтобы просто и доступно рассказать подросткам о музыке, охватив период в несколько столетий (От Баха до «Битлз»). Концерты транслировались телекомпанией CBS и пользовались огромным успехом у аудитории, сформировав не одно поколение американских меломанов. Могут сказать, что это, собственно, и было одной из задач его деятельности на посту музруководителя филармонии: расширение круга её будущих зрителей. Но сегодня в Америке работает 1224 симфонических оркестра, и можно с уверенностью сказать, что большинство их музыкантов и дирижёров выбрали этот путь благодаря Бернштайну. И не только в Америке. Ведь в мире не было лектора и просветителя такого уровня, как Леонард. Всё это время Фелисия была рядом. Так и в 1957 г. она отправляется с ним в турне по Европе. Первая остановка была запланирована в Москве. И как мировой сенсацией в 1953 г. было его появление в Миланской Ла Скала, где он дирижировал оркестром во время выступления Марии Каллас в «Медее» Керубини, такое же впечатление произвело и его появление в Москве. Везде это подавалось, как: «Впервые, на нашей сцене, знаменитый американский дирижёр и т. д.». Программой было предусмотрено восемь концертов. На заключительном, перед началом исполнения первой части Седьмой симфонии, Бернштайн неожиданно пригласил к пульту ее автора — Дмитрия Шостаковича. Зал ответил на это бурными аплодисментами, и все встали. Концерт снимали американские телевизионщики для показа в США. Им разрешили снимать концерт, но такой «широкомасштабной антисоветской провокации» (как будет написано в гневном письме президенту Нью-Йоркской ТВК) в Москве не ожидали. Как и того, что Фелисия в перерыве концерта сможет выйти в фойе и мимо оторопевшей охраны, проведёт Нобелевского лауреата Бориса Пастернака в гримёрку композитора, встречу с которым тоже будут снимать телевизионщики. Дело в том, что накануне Бернштайны были у Пастернака в гостях в Переделкино, но там камер не было. Фелисия потом ещё долго будет вспоминать о том, как бедно жил великий поэт.
При встрече Бернштайн рассказал Пастернаку о инциденте, происшедшем с ним на концерте, после того как он, предваряя исполнение «Весны священной» Стравинского, сказал: «Музыка Стравинского была запрещена в вашей стране, она не исполнялась тридцать лет. Так не должно быть. Поэтому я привез «Весну священную» и буду исполнять ее в концерте». На что из правительственной ложи он услышал выкрик: «Неправда, он лжет!». И сразу же в газете «Советская культура» появилась статья от имени композитора Арама Хачатуряна и скрипача Леонида Когана о неблагодарном американском дирижере, которого пригласили и приютили, а он повел себя так бестактно. Бернштайн был возмущен этой грубой репликой министра культуры Михайлова из правительственной ложи. «Как вы можете жить с такими министрами?», — вопросом завершил он свой рассказ. «О чем вы говорите, — возразил ему Пастернак. — При чём здесь министры? Какое это имеет значение! Художник разговаривает с Б-гом, и тот представляет ему разные истории, чтобы ему было о чём писать. Это может быть комедия или фарс, как в вашем случае. А может быть и трагедия. Художнику это служит только натурой для его работы». Бернштайн был в восторге от такого философского понимания жизни поэтом и был восхищён духовным величием Пастернака. Повергла его в изумление и подготовленная КГБ встреча с его (найденным в Днепропетровске) двоюродным братом, который показал ему свой паспорт, где в графе национальность он прочёл: еврей». И с провожавшей их в аэропорт опальной знаменитой пианисткой Марией Юдиной.
и Фелисия. Photo courtesy of the Leonard Bernstein Office.
parade.com
Вот так получилось, что вместо предполагаемого «агента влияния», СССР получила в лице Бернштайна очередного «антисоветчика». И хотя гастроли прошли великолепно при полных залах и оглушительных овациях минкульт мелочно отомстил ему — резким уменьшением сметы прощального ужина. После тех памятных гастролей музыку Бернштайна в СССР почти не исполняли. Так, в общем-то благополучно шла жизнь этой семьи. И если вы взглянете на их общие фотографии, то везде увидите счастливую улыбающуюся пару. Конечно, можно сделать постановочные снимки, но столько? Однако, Леонард был Бернштайном, что на немецком обозначает «янтарь» — камень, который со временем меняет свой состав и цвет. Так произошло и с ним. Он был вроде на пике славы, когда на поверхности его — внешне благовидной личной жизни, появились трещины. Фелисия хранила внешнюю благопристойность, обставляла семейную жизнь их квартиры изящной мебелью, украшала букетами цветов и закатывала буйные вечеринки. Как будто — бы после одной из них она и застала своего мужа с его молодым партнёром (музыкальным директором Томом Контраном) в одной постели. Это было уже нарушением их негласных договорённостей, полное несоблюдение приличий. Леонард вскоре уйдёт на квартиру к Тому и в 1976 году громогласно заявит о своей сексуальной ориентации. Чем вызовет шквал разговоров о том, что он женился лишь ради карьерной устойчивости и благополучия. Выдержать это было нелегко. Дети читали пересуды об их жизни в газетах. Через год, в 1977 году, у Фелисии был диагностирован рак легких. Бернштайн сразу же вернулся домой, заботился о ней и был рядом до самой её смерти 16 июня 1978 года. После смерти Фелисии Бернштайн дал волю своей зависимости от алкоголя, наркотиков и гомосексуальных отношений. И всё же до конца своей жизни он пронесёт чувство вины и раскаяния за то, что его двойная жизнь отрицательно сказалась на ней и явилась одной из причин болезни и смерти Фелисии.
О жизни этой удивительной семьи написано достаточно много, но именно в те дни, когда вы читаете эту статью, начинаются съёмки фильма «Маэстро», где Брэдли Купер, играющий Ленни (и одновременно продуцирующий фильм), вместе с Кэри Маллиган (играющей Фелисию), попробуют рассказать нам свою версию взаимоотношений внутри этой семьи, и кто же в ней на самом деле играл роль главного дирижёра. А о самом Бернштайне, ещё в далёком 1964 написал блистательный И. Ф. Стравинский: «… господин Бернштайн приобрёл большую известность, и я подозреваю, что специалисты по управляемым снарядам изучают основы своей науки на примере его карьеры. Не удивлюсь, если услышу на днях, что он дирижирует несколькими концертами: показывает вступление оркестра в «Карнеги-холл», летит в Линкольн-центр и проводит первые такты следующего концерта и т. д., а его подчиненные (он ведь теперь целое учреждение!) мчатся, чтобы закончить за него и то, и другое, и третье. Однако каким бы скучным стал без Бернштайна Нью-Йорк»!
И тогда он сам как-то попытался объяснить причину этого: «Я не хочу провести свою жизнь, как Тосканини, снова и снова изучая одни и те же 50 произведений. Я бы умер от скуки. Я хочу дирижировать, я хочу играть на фортепиано. Я хочу писать для Голливуда. Я хочу сочинять симфоническую музыку. Я хочу пытаться быть музыкантом в полном смысле этого слова. Еще я хочу преподавать. Я хочу писать книги и стихи. И я полагаю, что могу делать все это наилучшим образом». И он делал это. Ведь только дирижёр такого уровня, как он, мог позволить себе снисходительно сказать о своём коллеге: «…мол, каких-то там 50 произведений». Он мыслил иными масштабами. Однажды написал: «Из устрашающей математической формулы вытекает, что максимальное количество мелодических комбинаций из двенадцати нот составляет следующее астрономическое число: один миллиард триста два миллиона шестьсот одна тысяча триста сорок четыре, без единого повторения какой бы то ни было ноты в каждом примере. Невероятно!… Здесь уже веет бесконечностью». А он был из тех, кто пытался её постичь. И, конечно, бесконечно жаль, что, войдя в очередной раз в этот необыкновенный зал нью-йоркской филармонии, уже никогда не удастся увидеть, как под гремящие аплодисменты, в строгом фраке, поцеловав на счастье запонки, подаренные ему Кусевицким, выйдет на сцену улыбающийся, жизнерадостный и обожаемый всеми Ленни. Уже не поразит он нас своим невероятным темпераментом, романтическим воодушевлением, неподдельной страстью и глубиной проникновения в музыку. Но, как веками замирает мир над сценами шекспировского Ромео и Джульетты, так же вечно будет он восхищаться, смотреть и слушать «Вестсайдскую историю». Потому что есть только один язык на земле, который был и будет понятен абсолютно всем. Это язык музыки. Понимать и любить которую научил многих из нас великий маэстро — Леонард Бернштайн.
При встрече Бернштайн рассказал Пастернаку о инциденте, происшедшем с ним на концерте, после того как он, предваряя исполнение «Весны священной» Стравинского, сказал: «Музыка Стравинского была запрещена в вашей стране, она не исполнялась тридцать лет. Так не должно быть. Поэтому я привез «Весну священную» и буду исполнять ее в концерте». На что из правительственной ложи он услышал выкрик: «Неправда, он лжет!». И сразу же в газете «Советская культура» появилась статья от имени композитора Арама Хачатуряна и скрипача Леонида Когана о неблагодарном американском дирижере, которого пригласили и приютили, а он повел себя так бестактно. Бернштайн был возмущен этой грубой репликой министра культуры Михайлова из правительственной ложи. «Как вы можете жить с такими министрами?», — вопросом завершил он свой рассказ. «О чем вы говорите, — возразил ему Пастернак. — При чём здесь министры? Какое это имеет значение! Художник разговаривает с Б-гом, и тот представляет ему разные истории, чтобы ему было о чём писать. Это может быть комедия или фарс, как в вашем случае. А может быть и трагедия. Художнику это служит только натурой для его работы». Бернштайн был в восторге от такого философского понимания жизни поэтом и был восхищён духовным величием Пастернака. Повергла его в изумление и подготовленная КГБ встреча с его (найденным в Днепропетровске) двоюродным братом, который показал ему свой паспорт, где в графе национальность он прочёл: еврей». И с провожавшей их в аэропорт опальной знаменитой пианисткой Марией Юдиной. Вот так получилось, что вместо предполагаемого «агента влияния», СССР получила в лице Бернштайна очередного «антисоветчика». И хотя гастроли прошли великолепно при полных залах и оглушительных овациях минкульт мелочно отомстил ему — резким уменьшением сметы прощального ужина. После тех памятных гастролей музыку Бернштайна в СССР почти не исполняли. Так, в общем-то благополучно шла жизнь этой семьи. И если вы взглянете на их общие фотографии, то везде увидите счастливую улыбающуюся пару. Конечно, можно сделать постановочные снимки, но столько? Однако, Леонард был Бернштайном, что на немецком обозначает «янтарь» — камень, который со временем меняет свой состав и цвет. Так произошло и с ним. Он был вроде на пике славы, когда на поверхности его — внешне благовидной личной жизни, появились трещины. Фелисия хранила внешнюю благопристойность, обставляла семейную жизнь их квартиры изящной мебелью, украшала букетами цветов и закатывала буйные вечеринки. Как будто — бы после одной из них она и застала своего мужа с его молодым партнёром (музыкальным директором Томом Контраном) в одной постели. Это было уже нарушением их негласных договорённостей, полное несоблюдение приличий. Леонард вскоре уйдёт на квартиру к Тому и в 1976 году громогласно заявит о своей сексуальной ориентации. Чем вызовет шквал разговоров о том, что он женился лишь ради карьерной устойчивости и благополучия. Выдержать это было нелегко. Дети читали пересуды об их жизни в газетах. Через год, в 1977 году, у Фелисии был диагностирован рак легких. Бернштайн сразу же вернулся домой, заботился о ней и был рядом до самой её смерти 16 июня 1978 года. После смерти Фелисии Бернштайн дал волю своей зависимости от алкоголя, наркотиков и гомосексуальных отношений. И всё же до конца своей жизни он пронесёт чувство вины и раскаяния за то, что его двойная жизнь отрицательно сказалась на ней и явилась одной из причин болезни и смерти Фелисии.
О жизни этой удивительной семьи написано достаточно много, но именно в те дни, когда вы читаете эту статью, начинаются съёмки фильма «Маэстро», где Брэдли Купер, играющий Ленни (и одновременно продуцирующий фильм), вместе с Кэри Маллиган (играющей Фелисию), попробуют рассказать нам свою версию взаимоотношений внутри этой семьи, и кто же в ней на самом деле играл роль главного дирижёра. А о самом Бернштайне, ещё в далёком 1964 написал блистательный И. Ф. Стравинский: «… господин Бернштайн приобрёл большую известность, и я подозреваю, что специалисты по управляемым снарядам изучают основы своей науки на примере его карьеры. Не удивлюсь, если услышу на днях, что он дирижирует несколькими концертами: показывает вступление оркестра в «Карнеги-холл», летит в Линкольн-центр и проводит первые такты следующего концерта и т. д., а его подчиненные (он ведь теперь целое учреждение!) мчатся, чтобы закончить за него и то, и другое, и третье. Однако каким бы скучным стал без Бернштайна Нью-Йорк»!
И тогда он сам как-то попытался объяснить причину этого: «Я не хочу провести свою жизнь, как Тосканини, снова и снова изучая одни и те же 50 произведений. Я бы умер от скуки. Я хочу дирижировать, я хочу играть на фортепиано. Я хочу писать для Голливуда. Я хочу сочинять симфоническую музыку. Я хочу пытаться быть музыкантом в полном смысле этого слова. Еще я хочу преподавать. Я хочу писать книги и стихи. И я полагаю, что могу делать все это наилучшим образом». И он делал это. Ведь только дирижёр такого уровня, как он, мог позволить себе снисходительно сказать о своём коллеге: «…мол, каких-то там 50 произведений». Он мыслил иными масштабами. Однажды написал: «Из устрашающей математической формулы вытекает, что максимальное количество мелодических комбинаций из двенадцати нот составляет следующее астрономическое число: один миллиард триста два миллиона шестьсот одна тысяча триста сорок четыре, без единого повторения какой бы то ни было ноты в каждом примере. Невероятно!… Здесь уже веет бесконечностью». А он был из тех, кто пытался её постичь. И, конечно, бесконечно жаль, что, войдя в очередной раз в этот необыкновенный зал нью-йоркской филармонии, уже никогда не удастся увидеть, как под гремящие аплодисменты, в строгом фраке, поцеловав на счастье запонки, подаренные ему Кусевицким, выйдет на сцену улыбающийся, жизнерадостный и обожаемый всеми Ленни.
Уже не поразит он нас своим невероятным темпераментом, романтическим воодушевлением, неподдельной страстью и глубиной проникновения в музыку. Но, как веками замирает мир над сценами шекспировского Ромео и Джульетты, так же вечно будет он восхищаться, смотреть и слушать «Вестсайдскую историю». Потому что есть только один язык на земле, который был и будет понятен абсолютно всем. Это язык музыки. Понимать и любить которую научил многих из нас великий маэстро — Леонард Бернштайн.
Леонид РАЕВСКИЙ, журналист, автор путеводителей по Европе и гид
Оцените пост
(голосовало: 1, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
