— У нас в гостях писатель, русский писатель, по национальности еврей. У нас в гостях человек, книги которого многим из вас хорошо известны — Михаил Веллер… Сколько у тебя книжек вышло?
— Если считать по обложкам, то, надеюсь, скоро отпраздновать юбилей. Пока — 98.
— Как получилось, что на фоне всеобщей литературной помойки, когда с одной стороны издается огромное количество макулатуры в цветастых обложках, которая якобы считается детективами, а с другой стороны — больших и малых «пукеров» (да простят меня серьезные литературоведы), когда всякая ассенизаторская писанина объявляется большими литературными изысками, нормальная, человеческая и абсолютно неэстетская литература Веллера продолжает вовсю издаваться и покупаться? Как тебе удалось вклиниться между этими двумя полюсами?
— А не правда ли, это вселяет определенную веру в человечество, в то, что культура еще не сгинула? Как я вклинился? Понимаешь, когда-то, лет около сорока назад, перед советскими учеными была поставлена задача (социология у нас начиналась) посмотреть, сколько процентов ученых двигают науку, дают взлом мыслей по вертикали, а сколько среди ученых балласта, людей, которые что-то готовят, ковыряются, диссертации кропают… Ответ был чудовищный: 97 процентов — балласт! И только три процента двигают науку. В ужасе обратились к американским статистикам, и оказалось, что в Америке то же самое: 97 — балласт! Только три процента делают дело. Но чтобы эти три процента имели возможность заниматься наукой, приходится частым бреднем загребать все сто, чтобы три попали в них. Вот и в литературе — то же самое. Потому что как только начинается серьезный отсев — привет от советской власти, комиссии по работе с молодыми, пятилетние планы на издательства… Как я вклинился? Да очень просто! Понимаешь, я при советской-то власти на нее обращал очень мало внимания, а эту власть и вовсе в лупу не наблюдаю. И оказывается, большому числу людей такое отношение очень близко…
— Почему ты себя однажды назвал люмпен-интеллигентом?
— Потому что много лет ломая голову в попытках сформулировать, чем мне не нравится интеллигенция, почему это понятие представляется мне скомпрометированным, я сформулировал, что интеллигент от просто умного, просто образованного, просто совестливого человека отличается тем, что декларирует и утверждает примат морали над истиной. Дескать, мораль главнее. И если мораль не совпадает с истиной, то тем хуже для истины, и интеллигент начинает взвизгивать и дрыгать ногами. А я считаю: так дело не пойдет — истина, она остается истиной. Поэтому я и оказался этаким пожизненным маргиналом — ни вашим, ни нашим, ни туда, ни сюда.
— Так, может быть, ты и пользуешься такой читательской любовью именно потому, что ты явный, открытый и гордящийся осознанием этого маргинал?
— Понимаешь, я всю жизнь позволяю себе роскошь говорить то, что думаю, не входя ни в какие тусовки, не строя никаких карьер, не играя ни в какие игры. И ты знаешь, очень многих это привлекает. Они говорят: «Вы знаете, вот мы тоже так считаем! Мы и сами полагали, например, что Калининградская область — это вообще-то прусская земля, что Абхазию надо присоединить, а Чечня — хрен с ней, безусловно, отделить, что, когда начинались все эти реформы (да чего они белены объелись?!) в самом деле всех обворовали, а нам говорили: демократы, демократы!». Очень хорошо говорить правду. Ну, с людьми, конечно, часто приходится ссориться, но потом все налаживается…
— Кстати, Миша, насчет «ссориться». Никто из твоих героев не порывался тебе морду набить? Ну, например, Валентин Зорин, которого, по твоим словам, называли не иначе как «Валька-помойка», и приключения которого в Америке ты описал в «Легендах Невского проспекта»? Все-таки известный политолог российский, а ты его просто размазал по стене… И таких персонажей у тебя немало. Причем известных, не под вымышленными именами проходящих. Никто тебе не пытался в ухо заехать?
— Во-первых, меня учили в детстве, что «нормальный пацан должен всегда быть готов ответить мордой за свои слова». Во-вторых, да нет, не пытались. В-третьих, я никогда не считал Зорина глупым человеком — с чего бы ему делать моей книге бесплатную рекламу?..
— Я тебя знаю много лет. Ты человек чрезвычайно ехидный и язвительный…
— Но очень добрый!
— Врешь… Ты только по отношению к друзьям добрый. Миша, честно попробуй ответить, у тебя с годами начал портиться характер?
— Ты знаешь, характер портиться, может быть, и не стал. А вот выдержанность, которая, говорят, с годами приходит, пожалуй что стала меньше. Понимаешь, как будто лимит терпения исчерпан что-ли… Я перестал переносить людей, которые плохо работают, людей, которые, вместо действия, занимаются поисками оправданий бездействия. И вообще я стал менее терпим к вопиющим недостаткам.
— Согласен ли ты с сентенцией, что политкорректность, которой так кичатся в Новом да и в Старом свете, — это на самом деле абсолютный синоним лицемерия, равнодушия, фальши и мерзости, к которым пришло общество?..
— «Политкорректность» — это синоним и эвфемизм понятий: фальшь, лицемерие, ханжество, нечестность, подтасовка и так далее, и так далее. Политкорректность означает: «Мы знаем, что на самом деле кошка — это кошка. Но кошке обидно, если ее назовут «кошкой», поэтому мы ее будем называть «четвероногим хвостатым». Кошке обидно, если про нее скажут, что она любит сырую рыбу, и поэтому мы будем говорить, что она любит «свежие морепродукты». И так далее, и тому подобное. А в результате кошки начинают какать на голову хозяевам дома, делаются неуправляемыми и вообще начинает вонять на лестнице.
— Псевдоинтеллигенция по всему миру закатила дикую истерику по поводу атаки Америки на Ирак. Ты представитель писательского цеха, «инженер человеческих душ». Множество твоих коллег приняли активное участие в этой истерике — «не было достаточных оснований, да как можно, да зачем нужно?!» А люди, которые поддержали Америку в этом ударе против кровавого, неандертальского режима были объявлены экстремистами, агрессорами…
— Вот моя жена на четверть гречанка, и это мне исторически льстит. Потому что древние греки были очень умные ребята, которые уже все сказали про эту жизнь. Это ведь то же самое, как если бы в 34-м году решились уничтожить гитлеровский режим в Германии и избежать тем самым всей крови Второй мировой войны, интеллигенция возопила: «Как вы смели поднять наглую кровавую руку на суверенную Германию и избранного ею фюрера?!»
— Единственное решение цивилизации — это жесткая война на уничтожение со всем этим сбродом — с исламским фашизмом, с террористами всех мастей? Как ты — гуманист, писатель (я тебя специально провоцирую), можешь исповедовать такую философию?
— Во-первых, не надо ставить знак тождества между понятиями «писатель» и «гуманист». Киплинг был тоже писатель, а потом стали вопить, что он — антигуманист и бард империализма. И вообще был такой трубадур Бертран де Борн. А история военной музыки началась с того, что афиняне в качестве военной помощи послали спартанцам двух флейтистов, которые их вдохновляли на битву. Вот в «Кассандре» я и сказал про все эти вещи — почему она и стала разлетаться с лотков. Терроризм начинается не тогда, когда кто-то покупает или изготовляет взрывчатку, не тогда, когда кто-то при помощи ножичка для разрезания бумаги захватывает самолет, а тогда, когда массы людей позволяют сволочне это делать! Почему не пахло таким терроризмом, как сейчас, 40 лет назад? Да потому что порвали бы на части, и тем бы дело кончилось! Интересно, что было бы с этими ребятами, если бы в самолете сидели американцы 1750 года разлива? Они бы им открутили головы прямо в самолете! И если бы самолет погиб, значит Г-споду так было бы угодно. Но никто не стал бы сидеть сложа руки, и слова «политкорректность» тогда еще не существовало! Если ты будешь позволять разной мрази пользоваться теми правами, которые придумали из самых прекрасных побуждений, то эта мразь заместит тебя в этом мире. И тогда не будет ни тебя, ни твоей семьи, ни твоего народа, ни твоей культуры, и даже жаловаться будет некому. Но очень трудно бороться с людской глупостью.
— Будучи достаточно хорошо знакомым с твоими произведениями, могу сказать, что борьба с человеческой глупостью — это одна из путеводных звезд твоей литературы. Не знаю, насколько тебе удается выигрывать это сражение, наверное, выиграть его по определению невозможно, но то, что ты это сражение ведешь постоянно — это факт.
— Знаешь, несколько лет назад в Иерусалиме, на Масличной горе, я ощутил потребность проповедовать. Все это, конечно, достаточно комично, зато — чистая правда. Я в Москве полгода на РЕН-ТВ вел программу ночную… И не потому, что решил стать телезвездой, а потому что очень хочется, чтобы в этом мире было немножко получше и чтобы люди, в общем-то хорошие, у которых просто что-то заклинило под черепной коробкой, стали хоть на что-то, хоть чуть-чуть смотреть нормальными глазами.
— Ты знаешь нашу традицию заканчивать передачу стихами, давай…
— С неба свесилась веревка.
Кто повесил там ее?
А в окно влезает ловко
Волосатое зверье.
— Сильно. Мне понравилось. Но это такие… тяжелые стихи.
— Пророческие!
Интервью печатается в сокращении.
Оцените пост
(голосовало: 1, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
