Булат Окуджава Фото: eg.ru/wp-content/uploads
Говорить о любви к нему, как о любви к Пушкину, смысла не имеет.
Он был независим. Откликался только на то, что его задевало. К остальному равнодушен. Равнодушны мы все, но он не притворялся.
Счастье его знать — больше, чем петь и читать. Недаром такой спрос на людей, знавших Пушкина. Пока еще нас много, знавших его.
Вот мы в Болгарии. Мой первый выезд. До этого был еще выезд в Румынию, но его можно не считать. Абсолютно и полностью. Не хочу.
Вот он сказал:
— Хочешь, возьми у меня денег. Мне нужна только палатка…
А у меня с деньгами сложные отношения. Я в этом состоянии неприятен. Вначале жаден, потом от стыда расточителен.
Он был равнодушен.
— Возьми, Миша.
Это в Болгарии.
Это деньги.
Я задрожал:
— Я отдам.
— Как хочешь.
Нельзя так с нами…
Мы начинаем бормотать. Вначале внутри, потом снаружи: «Да… Откуда у него?.. Видишь, имеет… И квартира, и поездки… А тут…» Нельзя с нами открыто и щедро. Ищем мы. Нельзя нам давать, нельзя нам помогать бескорыстно. Непонятно нам становится. «Чего это он?» — бормочем мы, выходя и сжимая в руках куртку.
— Носи, Михаил…
«Чего это он? С жиру, что ли, бесится?»
— Может быть, тебе чего-то еще нужно?
«Ты смотри, сколько у него всего…»
Однако воспитываем друг друга. Один становится хуже, другой становится хуже.
— Заходи, когда захочешь. Без звонка. Ну просто заходи. Пообедаем. Поговорим…
И ты, конечно, не идешь. А где ты обедаешь и с кем говоришь, видно по нездоровому лицу и слышно по жалкому запасу слов.
А мужество определяется в старости, когда есть что терять.
В молодости — это бесстрашие.
Он когда жил, он стоял между нами и смертью.
Как получится с его песнями — разберутся дети, а то, что у них живого такого не будет — это жаль.
Их жаль.
Они пока не понимают. Они еще не понимают. Им кажется — бросай все, начинай зарабатывать. Они бросили все и пустились зарабатывать.
Не поют, а зарабатывают пением.
Не шутят, а зарабатывают шутками.
От этого все, чем они занимаются, имеет такой вид.
А то, что они бросили, начинает цениться еще больше. То есть дорожать. Они пока не понимают, что интеллектом можно больше заработать.
Другое дело, что интеллект не желает этим заниматься, а делает что-то интересное для себя и от этого имеет непрестижный вид. Но когда тебя знают, пошевели пальцем и не надо машины мыть или стрелять в подъезде.
Они бросились петь, шуметь и собирать копейки по самой поверхности и очень боятся глубины, где совсем другие люди.
А чистота и совесть дают прекрасную жизнь.
Вся страна следит одним глазом и долго ворчит, если ей кажется, что он ошибся.
— Как же вы за него пошли, мы тоже за него пошли.
— Так вы же могли пойти за другого.
— Но вы-то за него. Мы же вам верим.
Большой капитал начинается с криминала.
Большое имя — с чистоты.
Он не ошибался. И голосовал он правильно. И свобода у нас есть. Значит, должно появиться что-то еще.
В том, как народные массы затанцевали, что они запели, чем заговорили, — свобода не виновата. Открыли крышку — и пахнуло. Но надо же когда-нибудь…
Умные рванули подальше от запаха, поближе к аромату… А мы сидим, дышим.
Когда-то в давнем разговоре, в частной беседе на частной квартире, он дал новой власти четыре условия:
Освободить Сахарова.
Прекратить войну в Афганистане.
Вернуть Солженицына.
Открыть двери из страны.
Она их выполнила.
Он дожил.
И еще он узнал, что значит, когда вся страна с любовью произносит его имя. Он это узнал и ушел молча. Без благодарности. Как уходил всегда.
Михаил ЖВАНЕЦКИЙ
Оцените пост
(голосовало: 7, средняя оценка: 4,57 из 5)
Загрузка...
