Зад к стенке

Позвонила Линда Гойберг из местной еврейской благотворительной организации «Семейное счастье».

— Привет! — говорит. — Тебе нужна помощь?

— Какая помощь?

— Любая помощь, — говорит Линда. — Ты же знаешь, это наша работа. Мы помогаем.

— Кому?

— Всем. Не только евреям. Всем, кто попросит.

— А кто просит?

— Никто не просит, — вздыхает Линда. — В этом проблема. Мы так без работы можем остаться.

— Какой ужас! — пугаюсь я. — Не знаю, чем тебе помочь, Линда. Вернее, не знаю, чем ты можешь мне помочь, чтобы я таким образом помог тебе.

— То-то и оно, — говорит Линда. — Евреи, вообще, народ привередливый. На них нет надежды, никто не просит помощи. Поэтому мы помогаем всем остальным — мексиканцам, китайцам, сирийцам, украинцам…

— Понимаю. Нелегальным иммигрантам, что ли?

— Такого слова нет, — говорит Линда. — Они теперь называются по-проcтому: обездокументенные граждане. Но с ними тоже трудно. Слишком много общественных организаций и групп хотят им помогать. Этих несчастных обездокументенных буквально рвут на части. На всех не хватает. Мы с нашим скромным бюджетом на выдерживаем конкуренции.

Линда снова вздохнула и окончательно закручинилась. Я говорю:

— Послушай, может, вам придумать какую-нибудь грандиозную программу? Такую, чтобы всё человечество растрогалось и начало делать пожертвования.

— От человечества не дождёшься, — объясняет Линда. — Главное — чтобы наше федеральное правительство растрогалось. Это то, откуда деньги сочатся.

— Понятно. Значит, программа должна быть политически корректной. Например, «Защита обездокументенных граждан от изменения климата».

— Звучит красиво, — соглашается Линда. — Но безнадёжно. Всю эту лакомую тематику уже расхватали. Кстати, ты мне напомнил. У нас есть одна программа, с которой ты можешь помочь. Ты родился в России?

— Вроде того. В Советском Союзе.

— Никогда не слышала. Это где-нибудь в Европе?

— Частично.

— Подходит. Сколько тебе лет?

— Ох, много, — вздохнул я. — Помирать пора.

— Замечательно! — неожиданно обрадовалась Линда. — Значит ты жил во время Гражданской войны?

Я насторожился.

— Ты имеешь в виду войну Севера с Югом?

— Ах, нет, это я немного перепутала. Я имела в виду Мировую войну. Ты её помнишь?

— Первую — нет. Вторую немного помню.

— Прекрасно! Значит, ты пережил Холокост. И теперь можешь в рамках нашей просветительной программы для начальной школы выступить и рассказать детям, как ты его пережил.

— Ну, вообще-то, честно говоря, я его особенно не переживал. В то время я был ничтожно мал и жил в глухой деревне вдали от военных действий.

— Как ты туда попал?

— Эвакуировался вместе с семьёй. И жил там, пока война не кончилась.

— Ну вот, значит, ты и есть жертва Холокоста. Ты спасся бегством от наступления нацистов. И теперь можешь с полным правом рассказывать детям про своё страшное детство. Как насчёт следующего вторника в два тридцать?..

… В назначенный вторник Линда привезла меня в начальную школу имени Барака Обамы, запустила в спортивный зал и велела ждать. Зал был пуст. Он сверкал чистотой. На стенах, помимо Обамы, висели портреты Франклина Делано Рузвельта, Мартина Лютера Кинга и какой-то женщины с головой, замотанной в платок.

Открылись одновременно две двери, и четыре учительницы ввели в зал густую ораву детей, от которых у меня зарябило в глазах. Их было не меньше сотни. Меня поразило, что в такой небольшой округе, к которой относилась школа, так много рожают. Не иначе, как экономят на презервативах, подумал я. Дети разом сели на пол, скрестив ноги, и уставились на меня. В их широко раскрытых глазах трепетало волнение людей, увидевших наяву живого птеродактиля. Старшая учительница, которая, возможно, была даже директором школы, ласково погладила меня по голове и сказала, обращаясь к детям: — Это мистер Алекс. Он пережил Холокост и сейчас расскажет, как ему это удалось. Давайте похлопаем мистеру Алексу. Дети дисциплинированно похлопали и затихли. Я сказал:

— Здравствуйте, дети. Сколько вам лет?

— Им всем по девять, — ответила за детей одна из учительниц. — Это третий класс.

— А мне ещё больше, — бездарно пошутил я. — Если взять ваш возраст и умножить на ваше количество, то как раз получится мой возраст.

Учительницы в ужасе переглянулись. Дети никак не отреагировали на это известие, и я понял, что они ещё не проходили умножение.

— Да, дети, я родился давно и, как видите, надолго, — сказал я, стараясь загладить глупую шутку и разжечь в себе воодушевление. — Но родился не в Америке, как все люди, а в другой стране, которая называлась Советский Союз. Теперь она называется Россия. Но это та же самая страна, как её ни называй. Когда я был совсем маленький, на эту страну напала другая страна, Германия, которой правили нацисты. Получилась война.

Далее я рассказал детям, как моя семья вместе со мной, спасаясь от нацистов, эвакуировалась далеко на восток и поселилась в маленькой глухой деревне, в убогой бревенчатой избе. В этой деревне не было ни электричества, ни водопровода, ни канализации. Электричество по вечерам заменяли свечи. Водопровод заменяла речка в полумиле от деревни. Канализацию заменяли родные просторы. Я рассказал о том, как мы голодали, и как мне всё время мучительно хотелось есть, а есть было нечего, и как деревенские мальчики постоянно крали у нас всё, что могли украсть, и как я пошёл в школу, в первый класс, где меня дразнили евреем.

Дети слушали, затаив дыхание, а я продолжал говорить, удивляясь своей немеркнущей памяти. Неожиданно для себя я открыл, что воспоминания семилетнего ребёнка отпечатываются в мозгу навек и не стираются временем.

В конце концов мои воспоминания исчерпались, я затих, и учительницы разрешили детям задавать вопросы. Взметнулось сразу не меньше полсотни рук. Пятьдесят пар глаз зажглись страстным желанием дойти до самой сути.

— Вот вы говорите, что вас в школе дразнили евреем, — сказал прыщавый, неряшливого вида пацанёнок. — А почему вы не могли ходить в школу без ермолки, чтобы вас не дразнили? Вам что, родители не разрешали?

— А я и ходил без ермолки, — признался я. — У меня её даже не было.

— Если так, то откуда они знали, что вы еврей? — не унимался прыщавый.

— Они не знали, — сказал я. — Я тоже не знал. Это просто было такое ругательство — еврей. Деревенские мальчики друг друга тоже евреями обзывали, когда ссорились.

Въедливый пацанёнок явно не удовлетворился моим ответом, но продолжать диспут с ним я не мог. Надо было дать слово другим. Ближе всех ко мне сидела щупленькая рыжая девочка, которая смотрела на меня влюблёнными глазами и тянула руку так, словно хотела достать до потолка. Я её безжалостно проигнорировал и дал слово другой девочке, которая спросила с волнением:

— Почему в вашей деревне не было электричества — с целью охраны окружающей среды или в это время была забастовка работников электростанции?

— Электричество туда не провели, — разъяснил я. — Но жителей деревни это не беспокоило, потому что они всё равно не знали, что такое электричество. А что касается окружающей среды, то с ней было всё в порядке. Окружающую среду в этой деревне ничто не загрязняло кроме лошадиного навоза. Следующий.

Рыженькая продолжала изо всех сил тянуть руку, но я опять не обратил на неё внимания и, чтобы не заподозрили в расизме, дал слово чёрной девочке.

— Вы сказали, что вам всё время хотелось есть, — сказала девочка, и в её голосе звучало неподдельное сочувствие. — А почему нельзя было просто заказать пиццу?

Этот вопрос вогнал меня в ступор, и я мучительно старался придумать, как на него ответить. Неожиданно выручила учительница.

— Дети, — сказала она, — пицца — не очень питательная еда. Конечно, она богата жирами и углеводами, но в ней недостаёт белков и растительных полифенолов, необходимых организму. Так что, мистер Алекс правильно делал, что не заказывал пиццу.

— Спасибо, — сказал я учительнице за её чёткий, исчерпывающий ответ на поставленный вопрос. И, чтобы окончательно оградить себя от подозрений в расизме, предоставил слово чёрному мальчику, тем более что его звали Алекс, как меня. Алекс оказался довольно агрессивным типом.

— Вот вы говорите, будто бы вы ходили в лес за грибами, — сказал он, явно стараясь уличить меня во лжи. — Зачем это надо было делать, если грибы продаются в любом супермаркете?

На моё счастье опять вмешалась учительница.

— Ходить в лес за грибами — это аллегория, — сказала она. — Мы все знаем, что дикие грибы есть нельзя, так как ими можно отравиться и попасть в больницу. Когда мистер Алекс говорит, что он ходил в лес, он имеет в виду, что супермаркет, где продавали грибы, был очень далеко. Правильно, мистер Алекс?

— Да, конечно, — тоскливо согласился я. — Жуть как далеко. В другом измерении. Следующий.

Рыженькая девочка продолжала тянуть руку, и я, наконец, сжалился и предоставил ей возможность задать вопрос. Она радостно вскочила на ноги, открыла рот и вдруг оцепенела. Выражение её лица начало меняться и за несколько секунд пронеслось через весь спектр человеческих эмоций, включая радость, испуг, смущение, отчаяние.

— Ну-ну, говори, — подбодрил я. — Что ты хотела спросить?

— Не знаю, — прошептала девочка. — Я забыла, как это называется.

— Ничего, потом вспомнишь, — успокоил я. — Следующий.

Поднялся толстый, чисто одетый мальчик, типичный отличник.

— У меня такой вопрос, — вежливо сказал отличник. — У вас в этой деревне были друзья?

— Конечно. Деревня была маленькая, поэтому там все были друзьями.

— Как вы с ними проводили время?

— По-разному. Главным образом, наше времяпрепровождение заключалось в том, что они меня били.

— За что? Они вас не любили?

— Отчего же. Очень любили. Били просто для удовольствия.

— Вы получали от этого удовольствие?

— Я — не очень. Но моим деревенским друзьям это нравилось.

Толстого отличника перебил другой мальчик:

— Вы играли в какие-нибудь игры? — спросил он, хмурясь и волнуясь от важности своего вопроса.

— А как же. В школе на переменках самая популярная игра называлась «зад к стенке». Какой-нибудь мальчик громко кричал «зад к стенке!», и все быстро прижимались задом к стене. А кто не успевал или потом отходил от стены, того били ногой по заду. Очень увлекательная игра.

— Зачем били? — не понял мальчик.

— Чтобы держал зад к стенке.

— А зачем держать зад к стенке?

— Чтобы не били ногой.

Дети понятливо закивали. Рыжая девочка вдруг снова повеселела, вскочила на ноги и закричала:

— Я вспомнила! Я вспомнила! Можно вопрос?

— Можно.

— У вас есть меланома?

Я покрылся холодным потом. Учительницы встревожились и подбежали к девочке. Некоторое время они, сгрудившись над ней, о чём-то беспокойно шептались, а потом с облегчением оставили девочку в покое. Одна учительница подошла ко мне и вполголоса объяснила:

— Понимаете, это очень умная девочка, отличница. Она хотела вам сделать приятное и показать, что она знакома с еврейскими обычаями. Она имела в виду то ли менору, то ли мезузу. Перепутала слова. Так что, не беспокойтесь.

Прозвенел звонок. Дети вскочили на ноги и бросились из зала, стискиваясь в дверях. Я перевёл дух.

На следующий день позвонила Линда Гойберг. Её голос звенел от радости.

— Поздравляю с успехом! — кричала Линда. — Администрация школы и дети в восторге от твоего содержательного выступления. Они говорят, что благодаря тебе узнали много интересного про Холокост. Надеюсь, ты не откажешься выступить ещё в одной школе?

— А как же, конечно. С удовольствием, — сказал я упавшим голосом.

— Прекрасно. Как насчёт следующего вторника в два тридцать?

… Так моя жизнь наполнилась новым содержанием. Я стал регулярно посещать начальные школы и рассказывать детям про маленькую русскую деревню, где не было канализации и нельзя было заказать пиццу. Когда дело доходило до вопросов, первое, о чём меня просили дети, рассказать об игре «зад к стенке». Их интересовали правила этой удивительной игры во всех деталях. Мне сказали, что теперь в начальных школах нашего графства дети на переменках играют в «зад к стенке». Правда, они её переименовали, заменив слово «зад» другим, более привычным для школьников словом. Популярность игры растёт, и в следующем году намечается турнир по «заду к стенке» между школами графства. Учителя школ и администрация отдела народного образования не возражают. Они считают, что игра «зад к стенке» повышает интеллект учащихся и отвлекает их от употребления наркотиков.

Моя популярность тоже растёт. Среди школьников графства я известен как «Мистер Зад к стенке». Каждый день я получаю текстовые послания по телефону и почтовые открытки, где меня благодарят и желают здоровья. Одна девочка пожелала мне счастливого Холокоста. Я подозреваю, что это та самая рыженькая, которая путает слова. Благодаря мне агентство «Семейное счастье» получило большой грант и теперь процветает. Линду Гойберг повысили в должности. А я стал настоящей знаменитостью. Думаю, надо будет попросить администрацию отдела народного образования повесить мой портрет в гимнастическом зале рядом с портретом Барака Обамы.

Александр МАТЛИН

Иллюстрации Вальдемара КРЮГЕРА