Евгений Онегин Фото: school-ethiopia.ru
«Моральный закон внутри нас», вызывавший, как рассказано в первой части эссе, восхищение и трепет Канта, разнится от культуры к культуре, и в иудео-христианской цивилизации основан на её основном документе — на Библии.
Дважды в Торе рассказывается о назначении центрального момента творения — создания человека: «И сотворил Б-г человека по Своему образу, по образу Б-га сотворил Он их, сотворил их мужчиной и женщиной. Бог благословил их — сказал им Б-г: «Плодитесь и размножайтесь, заполняйте землю и овладевайте ею» (Бытие 1:27-28). А затем более подробно: «Сказал Г-сподь Б-г: «Нехорошо человеку быть одному. Сотворю для него помощника, ему под стать». Из ребра, которое Г-сподь Б-г взял у человека, Он создал женщину и привел ее к человеку. Человек сказал: «На этот раз — это кость от моей кости и плоть от моей плоти! Она будет названа женщиной, ибо взята из мужчины!» Вот почему мужчина оставляет отца и мать, соединяется со своею женой и становится (с нею) единой плотью» (2:22-24).
Замысел этот выглядит нереалистично: два различных существа, даже разных полов, должны соединиться, жить вместе, рожать и растить детей. И на этой хлипкой конструкции основан наш мир?! Но её поддерживает свод установлений и правил, который, интернализованный, создаёт «моральный закон внутри нас».
В последнее время от Японии и Сингапура до Европы и Северной Америки влияние этого закона стало увядать. Многие женщины обнаружили, что свободная жизнь без семьи и детей куда удобнее. Поэтому остаются одинокими и многие мужчины — обеднел рынок невест. Жизнь этих мужчин не столь уж счастлива: после 40 они дают наибольший процент самоубийств из всех половых и возрастных групп. Это расстройство в отношениях полов ведёт к опасности демографического вырождения общества.
Творцом вложены в нас удивительные механизмы, в определённый момент пробуждающиеся, а потом угасающие. Все мы в очень юном возрасте проходим через чудо — овладение речью. Бессмысленное существо, способное, вроде, только сосать материнскую грудь, обнаруживает вдруг сложнейшую зависимость между звуками, артикуляцией, и всеми явлениями и предметами окружающего мира, а также действиями, и за короткое время научается говорить. Это, учитывая стартовую позицию существа, много сложнее, чем всё, что человек выучивает за всю свою последующую жизнь. И обучение речи, вероятно, не связано с воспоминанием, хранимым где-то в мозгу. Ребёнок в иных обстоятельствах с той же лёгкостью овладевает языком, неведомым его предкам.
Бывали случаи, когда дитя в критическом возрасте оказывался лишённым, как Маугли, человеческого общения. Обретя это общение с опозданием в несколько лет, когда механизм овладения речью уже угас, такой ребёнок был неспособен научиться говорить. Окно чуду овладения речью открыто недолго.
Аналогичный возрастной механизм, вложенный в нас, но только для создания семьи, в каком-то возрасте активируется, а потом постепенно угасает. Он называется «любовь». Пушкин написал о Лариной Татьяне:
«Пора пришла, она влюбилась.
Так в землю падшее зерно
Весны огнем оживлено.
Давно ее воображенье,
Сгорая негой и тоской,
Алкало пищи роковой;
Давно сердечное томленье
Теснило ей младую грудь;
Душа ждала… кого-нибудь…»
Татьяне в тот момент было, мы знаем из письма Пушкина Вяземскому, 17 лет. Из стиха видно, что засиделась. Не как её няня:
«Мой Ваня
Моложе был меня, мой свет,
А было мне тринадцать лет.
Недели две ходила сваха
К моей родне, и наконец
Благословил меня отец».
Любовная энергия Татьяны в её возрасте уже убывала. Онегин предсказал ей:
«Сменит не раз младая дева
Мечтами легкие мечты;
Так деревцо свои листы
Меняет с каждою весною.
Так видно небом суждено.
Полюбите вы снова: но…»
Полюбить Татьяна уже не смогла. Позже она поведает Онегину:
«Меня с слезами заклинаний
Молила мать; для бедной Тани
Все были жребии равны…
Я вышла замуж».
Почему, получив самое красивое в мировой литературе любовное письмо, оказался не способен на любовь Евгений? Ему было 26 лет. Пушкин сообщает:
«Вот как убил он восемь лет,
Утратя жизни лучший цвет.
В красавиц он уж не влюблялся,
А волочился как-нибудь;
Откажут — мигом утешался;
Изменят — рад был отдохнуть».
Это синдром старого холостяка. Я наблюдал такой у мужчин за 30. Они знают, что для женитьбы нужно влюбиться, помнят, как это было лет 10–20 назад. Но влюбиться уже не могут.
В современном обществе такое случается подчас из-за традиции заключать брак после завершения образования. Диплом у человека есть, а влюбляться уже поздно. Возраст любви пройден. Человек остаётся один.
Природный механизм любви подстерегает иная беда — феминизм, связанный с культивированием в девушках враждебности к мужскому полу. В «энциклопедии русской жизни», как Белинский назвал «Евгения Онегина», есть и о ней:
«Я знал красавиц недоступных,
Холодных, чистых, как зима,
Неумолимых, неподкупных,
Непостижимых для ума;
Дивился я их спеси модной,
Их добродетели природной,
И, признаюсь, от них бежал,
И, мнится, с ужасом читал
Над их бровями надпись ада:
Оставь надежду навсегда.
Внушать любовь для них беда,
Пугать людей для них отрада».
Механизм половой любви, основа брака и «морального закона внутри нас», может быть разрушен не только временем, помянутым феминизмом, но и пропагандой однополого секса. Два великих античных народа — греки и римляне, культивировали гомосексуализм как достойную альтернативу разнополой семье. Социолог Дэвид Голдман пишет в книге «Как умирают цивилизации»: «Педерастия имела глубокую связь с греческой религией… Даже Зевс не был свободен от неё, похитив юношу Ганимеда…». Война Хасмонеев против греков и их союзников среди евреев, победу в которой мы отмечаем на Хануку, была в большой степени войной против сексуальной этики контролировавших в те годы Иудею греков, насаждаемых теми гимнастических залов, в которых обнажённые юноши предавались спорту и «греческому греху». А то, что гомосексуализм на 80% явление социальное и лишь на 20% может иметь генетические корни, я доказывал в своём старом эссе.
Демографическое вырождение греков и римлян происходило схоже. Голдман сообщает: «Спарта, имевшая некогда 10 000 жителей, к середине IV века до н. э., как пишет Аристотель, скукожилась до 1000… Это первый случай в истории депопуляции из-за нежелания иметь детей». А греческий генерал II века до н. э. Полибиус, перебравшийся в Рим, свидетельствовал, что «Римской республикой уже овладела греческая болезнь ползучего сокращения населения».
Нобелевский лауреат по литературе историк Моммзен писал о Риме периода Цицерона: «Целибат и бездетность становились всё более и более обычными, особенно среди высшего класса… латинское население Италии тревожно сокращалось, и целые её провинции или заселялись паразитирующими иммигрантами, или просто обезлюдели».
В последние годы страны западной цивилизации, повторяя путь своих античных прародителей, вступили на путь демографического вырождения. Сейчас в Европе на женщину приходится в среднем 1,6 ребёнка, в США — 1,7 ребёнка, при необходимых для воспроизводства 2,11. Это нарушение первой заповеди, данной людям: «Плодитесь и размножайтесь» — статистика катастрофы.
Иная ситуация в Израиле: в среднем 3,11 ребёнка на еврейку, на арабку несколько меньше. В поисках причин такого решительного расхождения судьбы евреев с судьбами наших исторических спутников последних двух тысячелетий, придётся разделить иудео-христианскую цивилизацию на две её составляющие.
Сексуальная этика христиан в корне отлична от иудейской. Половая любовь у христиан греховна и выглядит конкурентом любви к Б-гу. У Матфея (19:9-11) Иисус учил своих последователей: «… каждый, кто разводится со своей женой, кроме как по причине ее измены, и женится на другой, тот нарушает супружескую верность. Ученики сказали Иисусу: – Если обязательства мужа к жене так строги, то лучше вообще не жениться». Он, не возражая им, ответил: «Не каждый может принять это, а только те, кому дано это было.… Пусть те, кому это дано, поступают так». Отсюда, очевидно, исходят целибат священников в католичестве и институт монашества.
Отношение иудеев к половой любви противоположно. Мой знакомый раввин высказал предположение, что её назначение — воспитать душу еврея умению любить. Тогда он сможет любить и Б-га. А с нелюбимой женой развод еврею разрешён.
ТАНАХ полон любовных историй. Первый патриарх Авраам появляется в Торе уже женатым. Невесте его сына Ицкаха Ривке по хронологии событий было 3 года. Когда, после успешного завершения сватовства, Торой подробно описанного трижды, «брат ее и мать ее сказали: пусть побудет с нами девица год или десяток месяцев, потом пойдет… призвали Ривку, и сказали ей: пойдешь ли с человеком этим (со сватом)? И она сказала: пойду… И ввел ее Ицхак в шатер Сары, матери своей; и взял Ривку, и она стала ему женою, и он возлюбил ее» (Бытие, 24:55-67).
Рабби Штайнзальц, впрочем, считал, что Ривка была старше, лет 12 или 13. С еврейской хронологией немало загадок. Похоже, наше время нелинейно.
Юрий Карабчиевский в одной из своих повестей удивлялся влиянию ханжества православия на русскую литературу: кажется, люди женятся только из-за приданого или других привходящих соображений. Не так у евреев. Недвусмыслен был наш третий патриарх: «Яков служил за Рахель семь лет; и они были в глазах его, как несколько дней, по любви его к ней. И сказал Яаков Лавану: дай жену мою, потому что дни мои исполнились, и я войду к ней» (29:20-21).
Активны во всех проявлениях жизни еврейки: «И сказала Сарай Авраму: вот, Г-сподь лишил меня плодородия; войди же к рабыне моей: может быть у меня будут дети через нее» (16:2). Но вот родила Сара (Всевышний уже изменил имена Сарай и Аврама). «И сказала она Аврааму: выгони эту рабыню и сына ее, ибо не будет наследовать сын рабыни этой с сыном моим, с Ицхаком. И показалось это Аврааму весьма прискорбным из-за сына его. И сказал Б-г Аврааму: не огорчайся ради отрока и рабыни твоей; все, что скажет тебе Сара, слушайся голоса ее, ибо в Ицхаке наречется род тебе» (21:10-12).
Не менее решительна была невестка Сары Ривка. Увидев, что Ицхак собирается дать благословение главы рода не тому сыну, которого она считала достойным, Ривка пошла на мистификацию, но своего добилась.
Особенно рьяно наши праматери боролись за выполнение заповеди «плодитесь и размножайтесь», с чем у многих из них бывали проблемы. Ради этого они были готовы на многое. Рахель «сказала Якову: дай мне детей; а если нет, я умираю… И она сказала: вот служанка моя, Била; войди к ней; пусть она родит на колени мои, чтобы и я имела детей через нее» (30:1-3). Позже Рахель за способствующие деторождению мандрагоры, которыми владела Лея, уступила сестре-сопернице ночь с мужем. «Когда Яков пришел с поля вечером, и вышла Лея ему навстречу, и сказала: ко мне войдешь, ибо я наняла тебя за мандрагоры… И лег он с нею в ту ночь. И услышал Б-г Лею, и она зачала (30: 15-17).
Необыкновенно драматична история зачатия невесткой сына Леи Иуды — Тамар. Два старших сына Иуды — мужья Тамар, умерли в наказание за запрещённый способ предотвращения беременности, приобретшего название по имени одного из них — Онана. Третьего своего сына Иуда побоялся отдать Тамар. «И сняла Тамар с себя одежду вдовства своего, и покрыла себя покрывалом, и окуталась; и села у входа в Эйнаим, что по дороге в Тимну; … И увидел ее Иуда, и почел за блудницу, потому что она закрыла лицо свое. И он завернул к ней по дороге, и сказал: позволь, войду к тебе. Ибо не знал, что она невестка его» (38:14-16). За такой «нетрадиционный» способ зачатия Тамар едва не сожгли. Но один из рождённых ею близнецов стал предком царя Давида.
При такой традиции верности иудеев моральному закону внутри нас «плодиться и размножаться» не следует удивляться нашей жизненности на фоне демографической депрессии наших исторических спутников.
«Отношение иудеев к половой любви противоположно. Мой знакомый раввин высказал предположение, что её назначение — воспитать душу еврея умению любить. Тогда он сможет любить и Б-га». (Б. Гулько). Высказанная Вашим знакомым раввином идея довольно часто высказывалась и в прошлом. Так, например, Эрих Фромм в труде » Die Kunst des Liebens» («Искусство любить») приводит цитату Людвига Фейербаха: «Любовь заставляет человека верить в существование независимого от нас потустороннего мира».
«Сексуальная этика христиан в корне отлична от иудейской»(Б. Гулько).
Видимо фанатичный догматизм, свойственный христианству, сделал свое дело и кроме того начиная с IV века с легкой руки Августина понятие «любовь» было разделено непереходимой пропастью между любовью плотской и любовью духовной. Причем первая внезапно стала объектом порицания, а последняя стала единственно приемлемой. Вместо гибкого «as well … as» нормой стало догматичное «either … or». С Августином пришло проклятие земной любви и «первородный грех».