Продолжение.
Начало в № 803
Вечером ему вновь принесли еду и, получив отказ, избили киянками — деревянными молотками, которые он помнил по урокам труда в школе.
Голодал он неделю. Затем его вернули в общую камеру, где он узнал, что «убивание этапов» прекратилось. Маленькая победа в заведомо невыигрываемой войне.
Следствие по Мишиному делу было проведено в рекордно короткие сроки. Суд общей юрисдикции, достойный преемник «самого гуманного суда в мире», не тратя времени на лишние заседания, по-быстрому влепил ему девять лет. Приговор был чудовищен в своей несправедливости. А несправедливости Миша не переносил.
Его адвокат сразу подал на апелляцию. Абсурдность обвинения была столь очевидна, что Мише казалось, им не составит труда переубедить суд, хотя адвокат и выражал серьёзные сомнения.
Ему рассказали потом, что была такая установка сверху на проведение показательных процессов по терроризму, рэкету и вообще организованной преступности. Судьба того, кто попадал в поле зрения органов была практически предрешена.
Короче, повторный суд оставил приговор без изменения. Тут было от чего впасть в отчаяние. Девять лет при ухудшающемся состоянии здоровья (а с чего бы ему в лагере улучшиться?) и упрямом, бескомпромиссном характере оставляли немного шансов дожить до освобождения.
Миша твёрдо решил бороться за отмену приговора. Адвокат предлагал признать себя виновным примерно в половине пунктов обвинения — он сменил адвоката. Месяц за месяцем перечитывал он тома обвинения, перелопачивал горы бумаги, находя новые слабые места в наскоро состряпанном деле. Он замучил нового адвоката бесконечными изменениями формулировок в его речи. Не спал ночами, прокручивая в голове возможные новые аргументы прокурора и контраргументы защиты.
К новому суду он пришёл предельно собранным и готовым сражаться вплоть до оправдательного приговора. Некоторый оптимизм внушала замена судьи: вместо ушедшей на пенсию старой ведьмы, лепившей сроки ещё при Вышинском, в дубовом кресле с трезубцем на высокой спинке сидел молодой симпатичный парень, вчерашний выпускник юридического факультета столичного университета.
Заседания проходили нелегко, прокурор напирал на участие в организованной преступной группировке, пытался приплести употребление наркотиков. Последнее судья решительно отмёл, как не имеющее отношения к делу. В конечном итоге Мишу признали виновным по статьям о вымогательстве, ещё в паре менее значительных эпизодов, что, в связи с ужесточением закона о борьбе с организованной преступностью, потянуло на пять с половиной лет. Однако как отбывший под следствием более половины данного срока, Миша попадал под амнистию.
Его освободили из зала суда. Он пробыл в заключении ровно 3 года и 1 месяц. Свобода встретила его унылым осенним дождём, нахальными жирными голубями, обгаживающими зеленовато-бронзового вождя мирового пролетариата, возвышающегося на таком же изгаженном постаменте прямо перед зданием горсуда, и шикарной «BMW», пронесшейся мимо, обдав его с прижавшимися к нему по бокам измученно-счастливыми родителями с ног до головы липкой грязью.
Жена с родителями не приехала. Она ушла от него около года назад, оформив официально развод. Сейчас у неё была новая семья, родившийся пару недель назад ребёнок, и жили они вместе со старшей, их общей с Мишей дочерью, в той же купленной им на её имя квартире, на одной лестничной площадке с родителями.
Всё это время Миша ничего не знал. Лишь в поезде, подъезжая к родному городу, родители решились сказать ему правду. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Ни одного вопроса он больше не задал. Поднявшись на свой этаж, он вошёл в родительскую квартиру, даже не взглянув на дверь, собственноручно обитую несколько лет назад коричневым дерматином.
Когда-то он дал ей многое, вытащив из нищеты молдавской деревни, обеспечив тем, о чём её подруги могли лишь мечтать. Его родители не чаяли в ней души, относились как к родной дочке, поддерживая и помогая во всём.
Он старался не осуждать её. То, что пришлось ей вынести за время его бандитского прошлого, бесчисленных загулов, употребления наркотиков, наконец тюрьмы, из которой никто не знал, выйдет ли он вообще, и вправду, выдержала бы не каждая. Или не каждая бы ушла?
Так или иначе, но, встречая её почти каждый день во дворе, он улыбался, о чём-то непринуждённо болтал, как с хорошей старой знакомой. Никто и никогда не слышал от него слов обиды и горечи, никто не подозревал, что на самом деле творилось в его душе. Видеть её, такую же молодую и цветущую, как прежде, сравнивая её со своим отражением в зеркале, было мукой, не первым и, увы, не последним ударом, нанесенным ему безжалостной и непреклонной судьбой.
… Первая неделя после освобождения превратилась в сплошную «неделю открытых дверей». Приходили друзья и знакомые, родственники и соседи, люди, с которыми где-то пересекался или чем-то когда-то помог. Телефон приходилось время от времени отключать — чтобы могли позвонить находящиеся на параллельной линии соседи.
Миша был приятно удивлён: он не ожидал, что такое количество людей через три года вспомнит о нём. Он не особо расстраивался даже тогда, когда очередной гость, начав с порога приветственную тираду, осекался на полуслове, увидев, с трудом поднимающегося ему навстречу Мишу.
Как обычно отшучивался: «Морщины подтянем, седину закрасим, ноги подлечим, в крайнем случае — новые купим». В разговорах с друзьями, бывшими компаньонами осторожно зондировал почву насчёт возможностей нового бизнеса, давая в то же время чётко понять, что с криминалом он завязал — одного срока с него достаточно. Его хлопали по плечам, говорили, чтоб не забивал себе раньше времени голову делами, отдыхал, набирал форму, а там, гляди, что-то придумается. Ну а если бабки нужны, так это — нет проблем, без вопросов.
Миша, не привыкший к отсутствию денег в принципе, снова отшучивался, что в тюрьме ему год за три, как на Севере, шёл, плюс в саду сундук с золотом-бриллиантами зарыт, так что беспокоиться за него не надо, всё «O’кэй».
Денег у него не было. Вообще. С трудом собрав бессчётное количество справок, удалось выбить инвалидность. Триста с копейками гривен — 70 долларов. Хлеба с молоком купить — на сигареты уже не оставалось. Чем платить за импортные лекарства, которых ему выписали целую кучу, — вопрос риторический.
Миша подумал, что, если бы все те деньги, которые он в своё время раздал, раздарил, разугощал в ресторанах, были бы положены в нормальный зарубежный банк, он сейчас скромно, но безбедно мог бы существовать на одни проценты. Впрочем, что было бы, если бы… Жить надо настоящим и прорываться вперёд, стиснув зубы. Тем более что другого выхода у него всё равно нет.
И снова, опираясь на палочку, присаживаясь каждые пару сотен метров на скамейки, он обходил офисы и магазины старых знакомых. И снова слышал предложения подождать, и жалобы на тяжело идущий бизнес, и бесконечные заверения в дружбе и готовности помочь, только вот не сейчас, а недели так через три-четыре, и приходить самому не обязательно, они позвонят, какой разговор…
Он возвращался домой бледный, ни слова не говоря, закрывался в своей комнате. Родители не спрашивали ни о чём, что уж там говорить — и так ясно. Очень боялись, чтобы опять не начались наркотики, но это он решил для себя твёрдо.
Расклад получался такой. «Чистые» бизнесмены видели в нём бандита и наркомана, отмотавшего срок. Бандиты, вроде бы, принимали за своего, но связываться с ними означало вновь рисковать свободой, а то и головой, чего он решительно не хотел. К тому же, и тем, и другим не нужен был в работе фактический инвалид.
Последней каплей стал отказ бывшего одноклассника, которого Миша когда-то вытащил из-под «наезда» криворожских гастролёров, одолжить сто гривен. Спокойно глядя на Мишу, тот сообщил, что сам сейчас без копейки, потому как погашение кредитов за дом и новую «восьмёрку» «Ауди» сжирают всю прибыль. При этом Миша имел в своё время долю в подобном бизнесе и знал, какую прибыль снимает одноклассник с двух раскрученных супермаркетов в центре города и ещё трёх в новых микрорайонах. Он просил одолжить на неделю жалкие сто гривен!
Стиснув побелевшими пальцами палку, Миша повернулся и медленно пошёл прочь.
— Эй, подожди! Может, по пивку? Поехали, я угощаю.
Миша обернулся и посмотрел ему в глаза. Взгляд его был страшен.
— Ну, как знаешь, — бывший одноклассник торопливо сел в машину и рванул с места.
Окончание следует
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
