Однажды в газете «Вести» было интервью с Петром Свидлером. Он – один из ведущих шахматистов мира. Своим кумиром считает Михаила Таля. Он говорит: «Не могу сказать, что я приверженец того, что он делал в шахматах. Это все равно, что сказать: я приверженец того, что делал в искусстве Микеланджело. Бывает раз в эпоху человек, который совершает нечто, что повторить не в состоянии никто. В этом отношении Таль для меня очень важная фигура, пример того, что можно подняться очень высоко и остаться при этом хорошим человеком. Звучит странно, но на самом деле это горькая правда».
Я прочитал эту статью, и вспомнил о своем участии в первенстве Грузии в 1970 году. В шахматы я играл с раннего детства, но никогда серьезно к ним не относился. Игра доставляла большое наслаждение, но настоящей, профессиональной работы не было. Несмотря на это, удалось достичь неплохих результатов, стать кандидатом в мастера. Это был один из сильнейших чемпионатов в истории Грузии. В нем соревновались ведущие грузинские шахматисты: Гургенидзе, Джинджихашвили, Убилава, Георгадзе.
В тот же год в Грузию переехал Михаил Таль. Незадолго до турнира ему удалили почку. Таль недавно в Грузии женился и собирался там остаться навсегда. С детства это был мой любимый шахматист. Встреча с «живой легендой» произвела на меня неизгладимое впечатление.
Внешне экс-чемпион мира был некрасив, на правой руке не было пальцев, но стоило ему сказать два-три слова, и он уже очаровывал собеседника.
Наша встреча проходила в его гостиничном номере. Во время партии был один случай. Надо сказать, в молодости я очень много курил, несколько пачек в день. Скорее всего, именно эта пагубная привычка и привела впоследствии к болезни сердца. Итак, я закурил. А за партией смотрел судья турнира Лолуа. И вдруг он закричал: «Марат! Ты что тут куришь?!» Я очень удивился – рядом с Михаилом Нехемиевичем стояла полная пепельница.
И тут все заметили реакцию Таля. Он взял свою пачку сигарет левой рукой и бросил изо всей силы в окно. Судья понял, что сделал что-то не то.
– Что случилось, Михаил Нехемьевич? – спросил он.
– Вы меня оскорбили, – сказал Михаил Таль.
– Я – вас?! — удивился судья.
– Да, вы – меня!
– Но я и слова вам не сказал, Михаил Нехемьевич, я сказал Маратику!
– А мы с Маратиком – коллеги, – сказал Михаил Таль.
И назвал он меня так абсолютно искренне. После игры мы совместно анализировали сыгранную партию, и я никогда, ни до, ни после, не встречал настолько уважительного отношения к своему мнению.
В конце нашей встречи у меня не хватило времени. Обычно мне всегда хватало времени, но тут Таля вызвали к телефону. Судья тоже вышел, и я двадцать минут не делал ход и не переключал часы (причем шло мое время, а не его): мне не хотелось пользоваться обстоятельствами. Таль провел красивейшую комбинацию и одержал в этой партии победу. В шахматном ежегоднике она была напечатана как одна из лучших партий года. Мне удалось сыграть ее в силу гроссмейстера и одновременно получить урок морали, который я запомнил на всю жизнь.
На турнире была еще история, о которой, наверное, никто не знает. Она тоже много говорит о личности Таля. Среди ночи одному из участников, мастеру Буслаеву, позвонили из редакции газеты «Вечерний Тбилиси» и дали задание взять интервью у Таля. Был семидесятый год, тогда КГБ готовило выступления так называемых «дрессированных евреев». Всемирно известные деятели науки и искусства выступали по телевизору и говорили, как плохо жить в Израиле. Клеймили позором «израильских агрессоров» и так далее.
Мастер Буслаев был русский. Он с большим уважением относился к евреям. Ему было неприятно браться за это задание. Кроме того, он был испуган: На прошлых шахматных соревнованиях ему позвонили и сообщили, что у него умер отец. Уезжая на соревнование, он очень беспокоился о здоровье матери и испугался, что снова случилось какое-то несчастье.
Утром за ним из КГБ города Поти, где проходил турнир, пришла оперативная машина. Сотрудники управления попросили подготовить интервью с Талем. Или со всеми тремя участниками чемпионата Грузии еврейского происхождения: Талем, Джинджихашвили и Левиным. Моя личность особого интереса для КГБ не представляла. Другое дело – Таль. Его талантом восхищались, весь мир знал его порядочность. Для КГБ это был «лакомый кусочек». Джинджихашвили был тоже известен – позднее, грузинский еврей, он уехал в Израиль, а затем в Соединенные Штаты, где стал чемпионом.
Буслаев вернулся из КГБ весь белый. Расстроился невероятно. К тому моменту он лидировал в турнире. А последние шесть партий умудрился проиграть. Буслаев решился зайти к Талю. Очень смущаясь, он попросил:
– Михаил Нехемьевич, вы меня очень извините, но так случилось, что мне поручили подготовить с вами интервью.
– На какую тему?
– Об Израиле.
Таль посмотрел на него и сказал:
– Товарищ Буслаев, если вы когда-либо в жизни захотите о чем-нибудь говорить со мной, давайте переменим тему разговора.
После этого никто, естественно, не возвращался к истории с Талем, Джинджихашвили и Левиным. Таль занял в турнире первое место. Правда, потом у него случилась неудача в личной жизни, он развелся и уехал из Грузии.
Я долго помнил эти случаи и часто их рассказывал – о том, как Таль назвал меня коллегой, и об эпизоде с КГБ. Через много лет один товарищ спросил: «А не связано ли с этой историей то, что Таль не остался жить в Грузии?» Я не знал. Может быть, это было случайное совпадение. А может, ему намекнули, мол, Михаил Нехемьевич, вы очень хорошо играете в шахматы, но…
Мне рассказали еще одну историю об этом выдающемся человеке. В свое время его перестали выпускать за рубеж, потому что туда уехал жить его сын. В эту пору Карпов пригласил его работать одним из своих помощников. Это был период противостояния Корчному. Таль согласился. После этого он сразу стал «выездным». Появился заработок, открылась дорога на Запад. Надо сказать, что людей, которые у него работали, Карпов обеспечивал очень хорошо. Мне говорили, что с врагами он расправлялся жестоко, а для друзей делал все, что в силах человека.
Через несколько лет на сцене появился Каспаров. Выбирали лучшего шахматиста года. В качестве экспертов пригласили ряд советских и иностранных шахматистов. Естественно, все советские шахматисты, не желая портить отношения с чемпионом мира Карповым, проголосовали за него. Чувство благодарности подсказывало Талю сделать то же самое. Чувство опасности было на той же стороне: ведь Карпов ему, если что, не простит! Но что делать – Каспаров играет лучше! (Кстати, до чего же больно, что Каспаров решил поменять игру, которая ведется по правилам, – шахматы, на игру без правил – политику!). Голос истины победил. Последствия были вполне предсказуемы. Он вновь остался без работы.
Иногда Таль нарушал спортивный режим. Мне рассказали такую историю: в одной республике проводился турнир. И местный кадр должен был выполнить норму гроссмейстера. Перед партией с ним мой приятель посетил Таля. Михаил Нехемьевич пил коньяк. На вопросительный взгляд приятеля он ответил:
– Выигрывать неудобно, а проигрывать – противно!
Бывают обстоятельства, когда быть трезвым – преступление.
Талю было присуще чувство еврейской правды. Верно сказал Свидлер: «Чемпионы мира рождаются часто. Но, вероятно, это был первый, о котором можно вспомнить: это был очень хороший, честный человек».
Оцените пост
(голосовало: 10, средняя оценка: 4,80 из 5)
Загрузка...
