Еврейский Мир

Через день после освобождения, 9 июня, свадьба у Стены

.

Евгений Ковалев

Окончание

Начало

На Скопусе, отрезанном от Израиля жилыми арабскими районами, находился израильский гарнизон, 121 солдат и офицер, безопасность которых девятнадцать лет была причиной непрестанной тревоги командования.

Ответственность за жизни замкнутых во враждебном окружении граждан (конвой для снабжения и замены бойцов поднимался на гору не чаще, чем раз в две недели) не оставляла места для компромиссов: атака на Скопус — казус белли.

В генштабе, узнав о сообщении иорданского радио, связались с командующим Скопуса, он ответил: никакого захвата, вокруг пальба, а у меня тихо. В прошлом неоднократно случалось такое: арабская пропаганда трубила о победе намеченной операции, не дожидаясь сводок, случалось, и до того, как начиналась операция. Похоже, планируется атака, — сделали вывод в генштабе, возможно, — и нет, но рисковать жизнями 121 человека недопустимо. Было принято решение пересечь линию разделения и пробиваться на Скопус через арабские кварталы.

Неясно, чья была ошибка: диктор ли радио сказал вместо «Джабаль Мукабар» («Большая гора» — Армон аНацив) — «Джабаль Масафир» («Смотровая гора» — Скопус), в израильском ли центре прослушивания неточно услышали из-за помех:?

Главное, что вызванное этой ошибкой решение овладеть дорогой к комплексу больницы и университета на вершине горы, к северо-востоку от городской стены, привело к освобождению Старого Города от 19-летней оккупации.

Как это произошло, до сих пор трудно понять.

(Прим. ред. После Войны за независимость Израиля (1947-49 гг), и согласования линии прекращения огня, гора Скопус с Еврейским Университетом (на снимке), расположенной левее-западнее, больницей Адасса, основанными в 1920-е годы, и британским военным кладбищем времен 1МВ, между ними, превратились в анклав восточнее линии прекращения огня. Анклав контролировался Израилем в тылу иорданцев и описанное войсковое подразделение базировалась на том месте около университета, где ныне возвышается башня, принадлежащая армии).

Судя по тому, что в современном иврите ситуацию, когда противоречивые свидетельства не позволяют составить картину случившегося, называют «Рашумон», сюжет рассказа Акутагавы «В чаще» стал известен в Израиле благодаря фильму Куросавы или его местным театральным воплощениям. Чёрно-белый фильм 1950-го не нашёл, увы, сходного резонанса в ареале русского языка, а сам рассказ, отлично переведённый Натальей Фельдман, топонима «Расёмон» не содержит, и вместо емкого и звучного слова приходится пользоваться чем-нибудь вроде «показания свидетелей заводят следствие в тупик».

С решением в июне 67-го взять Старый Город «Рашумон» полный.

Главный вопрос — почему к моменту, когда поступил приказ штурмовать Старый Город, войска парашютной бригады уже были рядом с Цветочными и Шхемскими воротами. Генштаб давал приказ перейти линию разделения, чтобы пробиваться на Скопус, а Старый Город это совсем не по пути.

Дорога на Скопус идёт через квартал Шейх Джарах. Квартал расположен к северу от крепостной стены, их разделяет район Баб а-Заара.

Прокладывание дороги на Скопус ни в коей мере не требовало пробиваться к Старому Городу. Ресурсов на факультативные задачи тоже не было. Израиль начал боевые действия с единственной целью — разгромить египетскую армию, из четырёх имевшихся дивизий («угдот») три были на юге.

Северному и Центральному округам предписывалось «беречь тишину», снижать сколько можно напряжённость на границах с Иорданией и Сирией. Почему в ситуации, когда сил не хватало на всё, включая Иерусалим (начгенштаба предупреждал командующего округом: подмоги ни на что не просите, надо справляться самим), из трёх парашютных батальонов, перешедших границу на севере города, чтобы пробить дорогу на Скопус, только один воевал в Шейх Джарахе, а два ушли в сторону Шхемских ворот?

Весь Рашумон не охватить.

Три из четырёх генералов с одной из двух символизирующих войну фотографий выпустили мемуары почти одновременно: Наркис в 75-м, Даян в 76-м, Рабин в 79-м.

Моше Даян — ключевая, если не главная фигура в принятии решений в те дни (у главы правительства он неделей раньше отнял пост министра обороны и сразу занял позицию сверхначгенштаба, ни Эшколь, ни Рабин не оспаривали его верховенства). В мемуарах Даян ведёт речь о взятии Старого Города как о логичном результате плановых усилий: собирались, ждали подходящего момента, дождались…

Узи Наркис, командующий округом, его мемуары есть и на русском, представляет совсем другую картину: и государственное, и военное руководство взятию Старого Города противятся и ему, Наркису, приходится убеждением, используя в качестве аргументов иорданскую агрессивность и вопреки установкам создавая новые обстоятельства, склонять руководство к штурму.

Руководство, судя по протоколам, склоняться не стремилось. На совещании в ночь на шестое июня, когда десантники уже готовились к штурму Арсенальной и Рокфеллера, после того, как иорданцы захватили Армон а-Нацив, а израильтяне его отбили и заняли село Цур-Бахер и укреппункт «Колбаса» к востоку от города, Эшколь заявлял:

«Даже если захватим Старый Город и святые места, в конце концов придётся их возвращать».

И даже назавтра, глядя с уже освобождённого Скопуса на Храмовую Гору, Даян на вопрос Наркиса о штурме ответил:

«К чему нам этот Ватикан!».

В общем, поверить, что возвращение в еврейские руки Храмовой Горы и Стены Плача входило в июне 67-го в планы руководства Израиля, затруднительно. Ещё и потому, что за годы до мемуаров и через неделю после взятия Старого Города Моше Даян на парламентской комиссии высказывался однозначно:

«Мы не планировали брать ни Западный берег, ни Иерусалим, ни вступать в войну с Сирией — и представляющий эту кампанию как спланированную заранее, не что иное, как ошибается».

Вышло так: бригаде парашютистов, предназначенной для боёв на Синае, на Синае задачи не оказалось (сухопутные войска сами справились) и её отдали в распоряжение Центрального округа.

А командующий округом, Узи Наркис, поставил бригаде задачу пробиваться через Шейх Джарах к израильскому гарнизону на Скопус. А когда ставил, сказал командиру, полковнику Гуру:

«Твоя задача — пробиться на гору, но помни о Старом Городе. Ты должен взять правее, в сторону музея Рокфеллера, чтобы быть готовым взломать крепостную стену и взять Старый Город».

И когда через несколько часов Гур, представлял план операции, он «выделил только один батальон для «официальной миссии» бригады, состоявшей в прокладывании коридора на Скопус, а два батальона — главную силу парашютистов — и разведроту нацелил «правее» — к стенам Старого Города». Так Наркис рассказывает в мемуарах, просто удивительно: прямо сознаётся в нарушении приказов и установок, полученных им лично.

И, опустим подробности, к вечеру шестого числа, это второй день войны, израильские войска смотрели на стены Старого от Рокфеллера, со Скопуса и из Абу-Тора, это было результатом многих решений и тяжёлых боёв, а правительство Старый Город брать не приказывало…

Утром седьмого приказ неожиданно получили, заняли Августу-Викторию, взяли Храмовую Гору, иорданский мэр Иерусалима пришёл капитулировать в сопровождении городского судьи. Парашютисты встретили на Храмовой араба в странных жёлтых одеждах, спросили, где Котель, он сначала не понял, а потом повёл. Спустились, пошли переулками, около сторожевой будки стоял легионер с поднятыми руками, на него никто не обратил внимания. В правой стене переулка обнаружилась калитка, парашютист толкнул её и закричал: «Стена Плача!».

Одновременно Старый Город штурмовала с юга другая бригада, Иерусалимская. Её бойцы вошли через Мусорные ворота и почти сразу оказались у Котеля. Есть версия, что раньше, чем получившие всю славу парашютисты, но хотя бы это мы обсуждать здесь не будем.

Показательно другое: Иерусалимской бригаде никто приказ на штурм Старого не давал, ей были поставлены задачи в противоположном направлении: Вифлеем, Хеврон…

Наркис пишет, что в штабе бригады услышали по рации, как парашютисты докладывают о взятии Августы-Виктории, поняли, что они сейчас возьмут Старый Город, и решили не оставаться в стороне. Командир Иерусалимской перебросил два пехотных батальона из Абу-Тора на Сионскую, батальоны спустились вдоль стены к Мусорным, вошли в город. Наркис не фокусирует внимание на факте, скажем так, не подкреплённых приказом действий Иерусалимской бригады, Даян о них просто не упоминает. Из книги Рабина узнать что-нибудь содержательное о принятии решений в ходе Шестидневной очень трудно, может сложиться впечатление, что Рабин в принятии решений участия не принимал…

В отношении Стены, как в отношении других внезапно освобождённых мест, не было ни детальных, ни самых общих планов.

Аспект, который из сегодняшнего дня совсем не видно, и непонятно, кто и как видел его тогда: останется ли Котель Котелем после знаменитого сообщения по рации «Храмовая Гора в наших руках»?

Евреи веками молились у западной опорной стены потому, что им не давали подниматься на Гору. А в середине второй недели июня 1967-го они ходили по Храмовой свободно, в форме и в штатском, и над Морией висел флаг Израиля.

Решение о том, чтобы так в целом и оставалось, в те дни было целиком во власти правительства, и это решение могло включать, например, распределение еврейских и мусульманских маршрутов по Горе; последующий опыт Пещеры Праотцев показывает, насколько нефантастичен такой вариант развития событий.

Если, не отвлекаясь на обсуждение судьбы Храмовой после 67-го, представить, что она, эта судьба, включила бы в себя право евреев свободно выражать чувства в отношении Храма не с подножия опорной стены храмовой площади, а с самой этой площади, гораздо ближе, гораздо ощутимее — как бы это сказалось на Стене Плача? У Пещеры Праотцев в Хевроне, напомним, семьсот лет существовал аналог Котеля: мусульманские власти семь веков запрещали евреям подниматься выше седьмой ступени ведущей к Пещере лестницы, евреи молились на ступенях, вкладывали у четвёртой записки. Через два года после освобождения Хеврона лестницу — свидетельство и символ унижения евреев — снесли.

Понятно, что Котель — не Семь ступеней, его и не снесёшь, опорная стена, но можно присмотреться к судьбе другого места — Сионской горы с гробницей царя Давида.

В годы иорданской оккупации Иерусалима, Самарии и Иудеи, когда у евреев не было доступа к самым важным святым местам: Стене Плача, Пещере Патриархов, могилам Рахели и Иосифа, гробница Давида стала главным израильским местом паломничества. Население между 48-м и 67-м утроилось; это значит, что абсолютное большинство израильтян, в их числе больше миллиона репатриантов, никогда не были в Старом Городе, и самым святым, местом, к которому привыкли приходить, была для них гробница Давида.

Нынешнее отсутствие толп и очередей на Сионской, а во сколько раз выросло с 60-х число посещающих Иерусалим, помогает размышлять о судьбе Котеля, окажись после 67-го другой судьба Храмовой. Стала бы Стена объектом исключительно историческим («вот, где приходилось евреям молиться, пока вход на Храмовую не оказался доступен») или сохранила бы свою собственную накопленную за столетия святость?

Сбылось то, что сбылось, другим путям хода истории не было суждено воплотиться, и большинству из нас, узнавшим Старый Город в его сегодняшнем формате существования, дико вообразить роль южного участка западной опорной стены насыпной платформы Храмовой горы сведённой к его изначальному техническому назначению. Дико и кощунственно, скажут и почувствуют многие.

Даян и Рабин побывали на Горе и у Стены сразу же. Эшколь тоже хотел, но Даян сказал, что там очень опасно, премьеру нельзя, и премьер потом по-настоящему и надолго обиделся на Моше; не в первый и не в последний раз, впрочем.

В компании того самого Узи Наркиса, которому только вчера говорил про Ватикан, Даян сфотографировался для истории у Львиных ворот. Стоя перед Котелем, министр обороны зачитал с листа «Вернулись к самым святым нашим местам. Вернулись, чтобы вовеки не разлучаться», чем примерно определил направление хода истории.

Май 2020

Оцените пост

(голосовало: 7, средняя оценка: 5,00 из 5)

Загрузка...

Поделиться