Пандемия на фоне литературы

В Европе холодно, в Италии темно…

Осип Мандельштам

У Бродского есть стихотворение полувековой давности, которое в наши дни, когда «эпидемия коронавируса» плавно перетекла в его же «пандемию», вдруг, а вернее, неспроста сделалось скандально знаменитым. Вот несколько строф из творения Бродского, ссылками на которое буквально исходит нынче пространство русской блогосферы:

“Не выходи из комнаты, не совершай ошибку.
Зачем тебе Солнце, если ты куришь Шипку?
За дверью бессмысленно все, особенно — возглас счастья.
Только в уборную — и сразу же возвращайся.
Не выходи из комнаты; считай, что тебя продуло.

Что интересней на свете стены и стула?
Зачем выходить оттуда, куда вернешься вечером
таким же, каким ты был, тем более — изувеченным?..

…Не будь дураком! Будь тем, чем другие не были.
Не выходи из комнаты! То есть дай волю мебели,
Слейся лицом с обоями. Запрись и забаррикадируйся
шкафом от хроноса, космоса, эроса, расы, ВИРУСА”.

В 70-м, под строкой «зачем выходить оттуда, куда вернешься вечером таким же, каким ты был, тем более — изувеченным?», подразумевался тонко завуалированный диссидентский подтекст, не имеющий, разумеется, ничего общего с вирусной пандемией. А сейчас, пусти эту же строку на постеры и билборды, будет от поэта, кроме наслаждения магически неотразимой, сходу узнаваемой «бродской» интонацией, еще и вполне ощутимая общественная польза.

Однако задолго до сверхактуального сегодня призыва Бродского «не покидать комнату» существовал в русской литературе другой, куда более органичный гений «добровольной самоизоляции». Имя его, давно сделавшись нарицательным, успешно обогатило русский язык понятием — «обломовщина», что подразумевает асоциальное поведение субъекта, не желающего покидать собственное жилище.

«Лежанье у Ильи Ильича не было ни необходимостью, как у больного или как у человека, который хочет спать, ни случайностью, как у того, кто устал, ни наслаждением, как у лентяя: это было его нормальным состоянием. Когда он был дома — а он был почти всегда дома, — он все лежал, и все постоянно в одной комнате, где мы его нашли, служившей ему спальней, кабинетом и приемной».

Патологическому домоседству помещика Ильи Ильича, домоседству как раз того карантинного толка, к которому так настойчиво призывают нас сегодня, немало споспешествовало наличие у него слуг. Несмотря на то, что на дворе стояло крепостное право, служили они своему барину ничуть не хуже вольнонаемных. Один верный Захар чего стоил! Одевал, утешал, порицал, подавал, убирал и в лавку бегал. Однако «нонеча не то, что давеча», и нам, невзирая на карантин, приходится время от времени «покидать комнату». Ну, хотя бы для того, чтобы «бегать в лавку», то бишь в супермаркет.

Кстати, тотальное опустошение полок супермаркетов в толпе себе подобных — вот верный признак глобального, а не придуманного мировой либеральной шизой бедствия, наподобие «перегрева планеты», с которым еще совсем недавно так яростно боролась на виду у всего мира шведская девочка-аутистка Грета Тунберг, по слухам, подхватившая недавно «корону». Любопытно, поняла ли она вследствие этой беды, что у человечества есть проблемы посерьезней, чем испускаемый коровами метан? В состоянии ли ее истощенный строжайшей веганской диетой мозг постичь, что человек не только не может управлять «изменением климата», «но не может ручаться даже за свой собственный завтрашний день?»

А тем временем народ резвится в соц. сетях, изгаляясь в перерывах между набегами на супермаркеты в остроумии и находчивости. Как вам, к примеру, вот этот образец народного творчества: «В книжные магазины обеих столиц поступил долгожданный трехтомник: «Атлант затарил гречи»?

Тот, кто держал в руках культовый (в Америке) трехтомник Айн Рэнд «Атлант расправил плечи», оценит “шутку юмора” безымянного остряка-интеллектуала. А у тех, кто не держал, есть, наконец, шанс его прочесть. Ну, хотя бы для того, чтобы узнать содержание книги, которая в 50-60-е годы прошлого века издавалась вторыми после Библии тиражами. Прочитать знаменитый роман бывшей петербурженки Алисы Розенбаум, впоследствии Айн Рэнд, не самый, между прочим, плохой способ скоротать часть карантинного времени.

На индивидуальном уровне нынешний кризис можно преодолеть разными способами.

Можно, следуя хрестоматийному завету одного из евангелистов, вообще не думать ни о чем низменно насущном: «Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их?». Следуя этому завету, нет ничего легче, чем «не выходить из комнаты», но это путь для маргиналов, склонных к «голодному» суициду.

А вот русскому поэту Серебряного века Саше Черному был известен не только способ выживания, но и способности творить в любых кризисных условиях. Он основан на соблюдении условий абсолютного одиночества при наличии трехразовой доставки еды и алкоголя от периферийных поставщиков.

“Жить на вершине голой,

Писать простые сонеты…

И брать от людей из дола

Хлеб, вино и котлеты”.

Дело остается за малым. Найти этих самых «людей из дола» и договориться с ними в отношении «three times a day delivery».

Ну а теперь, «припав губой к реке по имени «факт», сиречь — к ленте новостей, узнаем, чем занято в эти дни грешное человечество.

Россия:

С 10 по 17 марта в Казанском соборе Санкт-Петербурга проходило поклонение мощам Иоанна Крестителя, доставленным в ковчежце из Иерусалима. Сотни верующих с 8 утра и до 11 вечера выстраивались в длинные очереди и целовали ковчежец с частицей мощей. Следы поцелуев тряпочкой стирала девушка-волонтер, но за всеми не успеть. После прикосновения к мощам прихожане шли в глубь собора, где целували икону, дотрагивались до нее руками, подносили к ней детей.

В разгар пандемии приложившимся полезно, поборов отвращение к антирелигиозной сути агитки, почитать те из них, которые на заре советской власти писал Маяковский в целях охраны населения от вирусных инфекций. «Кому и на кой ляд целовальный обряд?» начинается так: «Верующий крестьянин или неверующий, надо или не надо, но всегда норовит выполнять обряды. В церковь упираются или в красный угол, крестятся, пялят глаза, а потом норовят облизать друг друга, или лапу поповскую, или образа ».

Индия:

В марте по всей Индии прошли массовые (до 200 человек) мероприятия с питьем коровьей мочи и принятием ванн из коровьего навоза. Участники этих собраний считают, что они защищены от любой напасти, включая коронавирус, поскольку корова, как и все ее отправления, священна, а значит, все лечебно. Несмотря на то, что эксперты неоднократно утверждали, что этому нет никаких доказательств, «Spa по-индуистски» шествуют по стране. «Мы пьем коровью мочу уже 21 год, мы также принимаем ванну с коровьим навозом. Мы никогда не чувствовали необходимости употреблять английские лекарства», — сказал один из участников вечеринки.

США:

В Америке «spring break» у студентов и школьников выпадает на первую половину марта, что по обыкновению превращает в начале весны пляжи южной Флориды в сплошное лежбище/гульбище не- или полу-совершеннолетних школяров. Если вы подумали, что в этом году они изменили многолетней традиции интенсивно предаваться в марте трем классическим составляющим гедонизма — «sex, drugs, and rock ‘n’ roll», — вы ошиблись. То, что при возвращении домой незаметно проживающий в их юных тушках «коронавирус» может перекинуться на два предыдущих поколения их сродственников — молодым придуркам фиолетово. Кто, восче, думает о такой фигне в 18 лет?

Что общего между участниками массового приложения к мощам, массового купания в навозе и массовых же сходках учащейся мОлодежи, имевших место в разных точках земного шара в разгар инфекционной пандемии? Если по-простому: «Дураков не сеют, не жнут — сами растут». И как показывает практика, народы мира буквально соревнуются друг с другом, чтобы оправдать это присловье.

А что, если «товарищ Тучинская упрощает?» А что, если мы, благоразумно усадившие себя на карантин, и есть тот самый «глупый пингвин», который «робко прячет тело жирное в утесах», а они — как раз тот самый «гордый Буревестник», что «реет смело и свободно над седым от пены морем!»?

А можно взять и выше. Что, если все эти люди спонтанно пошли неверной, но безрассудно-прекрасной дорогой Вальсингама из «Пира во время чумы»:

“Всё, всё, что гибелью грозит,

Для сердца смертного таит

Неизъяснимы наслажденья —

Бессмертья, может быть, залог!

И счастлив тот, кто средь волненья

Их обретать и ведать мог”.

Нет, я вполне «фильтрую базар» и понимаю, что «Маленькие трагедии» Пушкина не входят в «корзину предметов первой необходимости» для человеков нашего века. И «неизъяснимы наслажденья» испытывают они по куда более банальным поводам. Просто нужен был переход, чтобы закончить эти заметки о «пандемии на фоне литературы» не ерундой какой-то, а именно Пушкиным.

Все связано в этом мире. Сегодня не вредно вспомнить, что «Маленькие Трагедии», помимо всего другого прочего гениального из «Болдинской осени», написаны Пушкиным в 1830-м году, во время холерного карантина в Москве, на три месяца задержавшего его на нашу удачу в Болдино. Воистину, «хвала тебе, чума!» У гения «всякое лыко в строку».

А завершить этот «сумбур, вместо музыки» просто напрашивается прелестным письмом Пушкина к другу своему, поэту, критику, профессору и ректору Петру Александровичу Плетневу. Холерный карантин уже снят, а сам Пушкин счастливо женат на той, к которой так стремился, застряв из-за холеры в Болдино.

22 июля 1831 г. Из Царского Села в Петербург:

“Письмо твое от 19-го крепко меня опечалило. Опять хандришь. Эй, смотри: хандра хуже холеры, одна убивает только тело, другая убивает душу. Дельвиг умер, Молчанов умер; погоди, умрет и Жуковский, умрем и мы. Но жизнь все еще богата; мы встретим еще новых знакомцев, новые созреют нам друзья, дочь у тебя будет расти, вырастет невестой, мы будем старые хрычи, жены наши — старые хрычовки, а детки будут славные, молодые, веселые ребята; а мальчики станут повесничать, а девчонки сентиментальничать; а нам то и любо. Вздор, душа моя; не хандри — холера на днях пройдет, были бы мы живы, будем когда-нибудь и веселы…”

Так вот, на самом-то деле писалось все это, чтобы пожелать нам всем свершений, в отличие от «Болдинской осени», куда более прозаических и исполнимых. Перечитав финальную фразу пушкинского письма, постараемся в это не лучшее для человечества время, по возможности, ей следовать.