Несмотря на степень кандидата медицинских наук, в условиях государственного антисемитизма я не могла быть принята на научную должность. С большим трудом получила ½ ставки в городской больнице Киева.
Об аресте «врачей-убийц» узнала на работе из правительственного сообщения по радио и публикации в газетах 13 января 1953 года. После 11 часов утра нам сообщили, что главный врач приглашает всех на митинг. Народу собралось немного — люди не могли оставить работу. Главный врач больницы Григорий Квартин прочитал правительственное сообщение. В нем была представлена информация о раскрытии организации врачей, совершавших тяжелые преступления, которая была названа «Дело о врачах-убийцах». Потупив взгляд, доктор Квартин спросил, все ли понятно, просил принять сообщение к сведению и разойтись по рабочим местам. Желающих принять участие в обсуждении не оказалось. Все были в шоке.
В отличие от нашей больницы, в других лечебных и научно-исследовательских институтах очень активно клеймили позором «врачей-убийц». Большинство же задавали себе вопрос: «Неужели это правда?» Спустя несколько лет Григорий Абрамович, исключительно честный человек, рассказывал, как невероятно трудно ему было зачитать «уверенным тоном» информацию, в которую абсолютно не верил. Первое, что привело меня в ужас, это список арестованных, с перечислением профессоров, в клиниках которых я и клинический ординатор Лена Гутман в марте — апреле 1949 года обучались гастроскопии. Это С. Вовси, М. Каган, В. Виноградов. Они были друзья и единомышленники нашего тогда уже покойного учителя — академика Макса Моисеевича Губергрица. Когда я и клинический ординатор Лена Гутман собирались на учебу в Москву, Макс Моисеевич при всех сотрудниках вручил нам рекомендательные письма. Он просил своих коллег «дать нам все возможное и выжать из нас максимум». Такие формулировки были присущи нашему учителю.
Ко времени «Дела врачей» заведующим кафедрой был профессор Федор Примак. На предыдущей работе в тесном кругу его называли «Федька-дурак». «Лица еврейской национальности» (так называли евреев) практически все были под тем либо иным предлогом уволены.
Продолжавшая работать в должности статистика Мария Гурфинкель с ужасом сообщила мне и Лене, что ассистент кафедры В. Новицкий сказал: «Лена и Нелли — это были посланцы Губергрица к Вовси». Это его (Новицкого) жена Татьяна Румянцева еще при жизни М. М. спросила его: «почему выдвигают евреев, а наших нет»? В такое страшное время подобное заявление могло закончиться тяжелыми последствиями.
Я начала представлять себя в тюрьме и с ужасом думала, что будет с беременной Леной. В целях «конспирации» решили уничтожить бюсты Макса Губергрица, сделанные после его смерти для всех учеников. Все фотографии спрятали между книгами.
От Марии узнали, что с фасада клиники снята мемориальная доска с указанием, что ей присвоено имя М. М. Губергрица. Работа по изданию трудов приостановлена. К счастью, худшее не произошло. Постановление о присвоении клинике имени М. Губергрица и издании его трудов навсегда забыто.
Переживания и многолетние тяжкие последствия этого ужасного времени, в которые были вовлечены родные и друзья, забыть невозможно. Напряжение и чувство страха, в котором мы все находились в период «Дела врачей», трудно описать. Заметно стало желание руководства избавиться от евреев не только в элитных, а и в обычных медицинских учреждениях. Некоторые руководители старались избавиться даже от родственников врачей-евреев.
После появления в республиканской газете антисемитского фельетона «Семейный альбом» началось массовое увольнение евреев в мединституте и институте усовершенствования врачей. Делалось это различными методами.
Ректор мединститута Т. Калиниченко очень осторожно выбирал кандидатов для увольнения, деликатно сообщал об этом, помогал трудоустроиться. Порядочные люди в любой ситуации остаются порядочными.
В институте усовершенствования врачей директор, профессор Горчаков, буквально устроил погром. У нескольких сотрудников после беседы с ним случились инфаркт и инсульт.
Страх наводили безнаказанные проявления бытового антисемитизма и провокационная информация. Страна клеймила «преступников в белых халатах» и заодно евреев.
Время стирает отдельные эпизоды, но кое-что в памяти остается. Помню, как во время дежурства в больнице ко мне с истерикой вбежала дежурная медсестра и сквозь рыдания сообщила, что больной принял ее за еврейку и не разрешил сделать укол. Мне ничего не оставалось, как пойти его уговорить. Моим уговорам помогло то, что медсестра доказала больному свое нееврейское происхождение. Попросила свою коллегу — очень квалифицированного врача Лесю Каплун, проконсультировать больную в хирургическом отделении. Увидев семитское лицо консультанта, больная отказалась от осмотра и потребовала моей консультации. В то страшное время я не могла отказаться. Мои чувства не нуждаются в описании. Больная осталась довольна и сказала: «Вы настоящий русский врач, а не та, что приходила вчера».
В день смерти Сталина моя пациентка, которую я посетила на дому после круглосуточного дежурства в стационаре, сообщила, что это дело рук врачей-евреев. Попросила ее прекратить необоснованные обвинения, т.к. я еврейка. Она с умилением сказала: «А вы на них совсем не похожи». Это был популярный «комплимент» антисемитов.
«Дело врачей» отразилось на судьбе дяди моего мужа Давида Крисона. Он высококвалифицированный врач, кандидат медицинских наук, прошел в действующей армии всю Отечественную войну, орденоносец. В это время работал ассистентом кафедры акушерства и гинекологии Киевского мединститута, был любимцем пациенток и студентов. Ему поручили принять роды у заместителя главного прокурора Киева. Такие ответственные задания получали самые квалифицированные врачи. К сожалению, через несколько дней после родов возникло довольно часто встречающееся осложнение. Срочно проведено соответствующее лечение. Все закончилось благополучно для матери и ребенка. Не дожидаясь результатов лечения, по предложению зав. кафедрой А. Лурье (крещеный еврей), доктор Крисон был снят с работы и посажен в тюрьму для проведения следствия, которое затянулось до смерти Сталина. Давид Крисон был освобожден, но состояние его здоровья резко ухудшилось, и он был вынужден выйти на военную пенсию.
Евгения Гитис, сотрудница института физиологии имени О. А. Богомольца, вспоминает, что в связи с реорганизацией из пяти евреев четверо были уволены. Это А. Колчинская, Л. Вайсблат, Н. Блейхерман, Е.Гитис.
Все они — способные люди, после наступления «оттепели» с большим трудом смогли успешно продолжить научную работу, получить степень доктора медицинских наук.
Мой товарищ по работе Макс Рейдерман в то время работал в военной медико-санитарной части, расположенной в Китае. Он рассказал, что, когда в Москве было состряпано второе «Дело Бейлиса», местным партийным боссам захотелось придумать что-нибудь подобное. Его коллега, очень квалифицированный хирург Крупин, взял стернальную пункцию у тяжелобольного с острой лейкемией. Вскоре больной умер. В то время подобные больные всегда умирали. Несмотря на это, врач был обвинен в смерти пациента, а патолог обнаружил на вскрытии «царапины на сердце». Всем была понятна нелепость обвинений. Хирурга сняли с работы, посадили в тюрьму, а затем отправили в Хабаровск. О дальнейшей его судьбе информации нет.
Чудом не оказался в тюрьме Макс Рейдерман. Его обвинили в смерти больного язвенной болезнью, осложненной повторным желудочным кровотечением. Первое кровотечение остановлено переливаниями крови, в том числе сданной доктором Рейдерманом. Приглашенный из гарнизонного госпиталя хирург считал нецелесообразным перевод больного в хирургическое отделение и рекомендовал продолжить лечение в терапевтическом отделении. Повторное кровотечение не могло быть остановлено ранее используемыми методами, и больной умер. К сожалению, подобные случаи особенно в то время наблюдались нередко и не расценивались как врачебная ошибка. Была создана комиссия, по заключению которой старший лейтенант медицинской службы М. И. Рейдерман переведен в другое учреждение. Все это произошло после освобождения врачей, но информация не успела дойти до воинской части. И как остроумно сказал Макс: «Эпидемия закончилась, карантин продолжается». «Карантин» продолжен на много лет.
После смерти Сталина Министерство внутренних дел СССР провело тщательную проверку всех материалов предварительного следствия и других данных по делу группы врачей, обвинявшихся во вредительстве, шпионаже и террористических действиях в отношении активных деятелей Советского государства. В результате проверки установлено, что привлеченные по этому делу профессора Вовси М. С., Виноградов В. Н., Коган М. Б., Егоров П. И., Фельдман А. И., Этингер Я. Г., Василенко В. Х., Гринштейн А. М., Зеленин В. Ф., Преображениский Б. С., Попова Н. А., Закусов В. В., Шерешевский Н. А. и врач Майоров Г. И. были арестованы бывшим Министерством государственной безопасности СССР без каких-либо законных оснований.
После смерти Сталина была создана комиссия для проверки «Дела врачей».
Установлено, что обвинения, выдвинутые против перечисленных лиц, являются ложными, а документальные данные, на которые опирались работники следствия, признаны несостоятельными. Установлено, что показания арестованных, якобы подтверждавшие выдвинутые против них обвинения, получены работниками следственной части бывшего Министерства государственной безопасности путем применения недопустимых и строжайше запрещенных советскими законами приемов следствия.
На основании следственной комиссии, специально выделенной Министерством внутренних дел СССР для проверки этого дела, арестованные и другие лица, привлеченные по этому делу, полностью реабилитированы в предъявленных им обвинениях во вредительской, террористической и шпионской деятельности и, в соответствии со ст.4 п.5 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР, из-под стражи освобождены.
Лица, виновные в неправильном ведении следствия, арестованы и привлечены к уголовной ответственности. Справедливость восторжествовала, но антисемитизм продолжался.
Фото: i.ytimg.com
Нели МЕЛЬМАН
Оцените пост
(голосовало: 2, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
