Мне было года четыре. Мы с мамой зашли в булочную. Там висели портреты вождей. Я спросил, указывая на Маркса:
– Кто это?
Мама ответила.
– А где он сейчас? – продолжил я.
– Умер.
Аналогичный диалог состоялся по поводу Энгельса и Ленина. Дошла очередь и до Сталина. Узнав, что он еще жив, я поинтересовался:
– А когда он умрет?
Испуганная мама, схватив меня в охапку, бежала из булочной. За крамольную мысль, что Сталин когда-либо умрет, давали десять лет без права переписки. Во втором классе на утреннике я уже увлеченно декламировал:
– На дубу высоком, да над тем простором два сокола ясных вели разговоры. А соколов этих все люди узнали: первый сокол – Ленин, второй сокол – Сталин… А вокруг, – добавил я, – летали соколята.
В день смерти злодея плакали все. Плакала мама, у которой в 1937 году расстреляли отца. Плакал я. Рыдал весь мой класс. Казалось, что жизнь кончена. Мой одноклассник, еврей по фамилии Куберник, пожалел нас и с улыбкой произнес,
почти процитировав меня:
– Не плачьте, у нас ведь есть соколята: Берия, Маленков, Ворошилов.
Мы набросились на него всем классом. Били ногами. Как он посмел улыбнуться в такой день? Среди нападавших был и я. Его родители потом пришли жаловаться к директору. Тот посоветовал им не поднимать шум и перевести мальчика в другую школу.
Больше я его не встречал.
я был тогда в детском саду, прекрасно помню этот день — все тётки воспитательницы и уборщицы начали плакать, а из нас, детей, никто и не думал