Марк Фельдман
«Сила и достоинство еврейского народа»
Стихи, которые бы отвечали моим требованиям, пишу с юных лет. В Бостоне, где я, москвич, живу четверть века, издал восемь книг стихов, прозы и публицистики.
Темы не совсем те, что у «шестидесятников», к которым отношу себя по году рождения, а с большим уклоном в трагедию Холокоста и судьбу моего еврейского народа.
Автору памятника, скульптору и питомцу 110-й московской школы
Метлянскому Ноле и всем её выпускникам 1941 года — погибшим и выжившим.
Стоит у школы монумент:
Десятиклассники в пилотках,
С плечами детскими, в обмотках-
Антигерои кинолент.
У них растерянность в глазах:
Кого собой в бою закрыли?
“Враги народа” в лагерях,
Отца и матери могилы…
И младших братьев не найти —
По всем разбросаны приютам,
Кого же ненавидеть люто
И с чем в атаку им идти?
О поколенье бедолаг,
Сыны расстрелянных наркомов,
Страны, сплотившейся в ГУЛАГ,
С казённой верой миллионов!
Они пришли с полей войны
В родную школу на Арбате
И вот стоят — судьбе верны
И нашей памяти солдаты.
ДЕНЬ ПОБЕДЫ
Я хотел бы поднять тост за здоровье нашего советского народа и, прежде всего, русского народа потому, что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза… У него имеется ясный ум, стойкий характер и терпение.
И. Сталин. 24 мая 1945 г. в Кремле на совещании командующих войсками.
И пришёл он — День Победы.
Только нет его в семье:
Мать убитым сыном бредит,
Сгинул муж на Колыме.
Возвращаются подруги
С офицерами домой
И бледнеют от испуга
Перед старою женой.
В электричках инвалиды
Тяанут песни о войне,
Не показывая вида,
Что унижены вдвойне.
На тележке обезножен —
Катит он, герой войны,
Не согрет и не ухожен,
Видно, лишний для страны.
Подают им — надоевшим,
Отводя быстрей глаза, —
Всё пропившим и проевшим,
Без семейного угла.
Только радость — та, что Сталин
Произнёс за русских тост,
Ум с терпением прославил –
Сам испытывал небось…
И кричали генералы —
≪Слава нашему вождю!≫ —
Те, кого не расстреляли
В сорок первом, в том аду.
А кто выжил на допросах,
Не забитые зверьём,
Гений Сталина возносят,
Чуть не стелятся живьём.
И читал поэт известный
О “творце наших побед”
Зарифмованный им честно,
Разрешённый свыше бред.
Но ещё одна “победа”
Грела душу палача:
То, что Гитлер не доделал,
Завершить бы сгоряча.
Кто же против? Он в народе
Так уверен, как в себе:
Что в колхозе, на заводе,
Что в писательской среде.
И “союзники” посмотрят
Равнодушно, как в войну.
Расстреляли? Всё проглотят,
Как при наци? Быть тому…
Помня всё, произнесу я
За народ еврейский тост,
Правду высказать рискуя:
Мир устроил Холокост!
Тост мой будет за евреев,
За народ, что всем назло
Выжил, став ещё сильнее,
Не держа на глупых зло.
Ликованье в День Победы…
Но давно обречены
Уничтоженные следом
Лицедеи и врачи.
Одобрям! — страна кричала,-
Справедливый приговор !
И поэтов расстреляла,
Не покаялась с тех пор.
И живёт нацизм в душах,
Не мешая гнусной лжи.
Не хочу я больше слушать,
Что ≪евреев мы спасли≫!
***
Как спокойно в июне лукавом!
Нет жары и прохладно в тени.
Только в мире извечно неправом
Мы расстались, поклявшись в любви.
Наши клятвы недорого стоят
В этом мире коварном и злом
Муки совести не беспокоят,
Где измены за каждым кустом.
Но и то сказать — чувства не вечны,
Стали мы понемногу скучать,
Поцелуи твои не уместны
И стихи мне не надо писать.
Как жестоко! Другою увлёкся
И мне жалко тебя от души…
От минут наших тех не отрёкся
И запутался. Ты уж прости.
Не хочу наносить тебе рану.
Так вот! Жизнь совсем не проста.
Если б знали, что будет заране
У того, на обрыве куста!
***
Весь в жаркой зелени июня,
В отключке сладкой дремоты
Как мне с собой живётся, Груня?
Ведь это знаешь только ты.
Ты любишь мой фасад весёлый
Со смехом, веселящим мир,
С тобой мы сердцем новосёлы,
Мы раскатились только вширь.
За нами каждым жизнь такая,
Что на свиданьях не обнять,
Мечтал я, от души лаская,
Что ты моею сможешь стать.
Ну что ж, чуть теплилась надежда,
Но вскоре поняли без слов,
Как ты верна, как любишь нежно,
Как я любить тебя готов.
***
Какая радость оказаться дома,
Уехав от наскучившей любимой,
От глаз её, взирающих так томно,
От губ её, целующихся мимо.
Но радость одиночества так кратка
И ты спешишь набрать от скуки номер,
И что-то говоришь ей для порядка,
О ком-то, кто известный, нынче помер.
Мне этот круг не разорвать руками,
И ночью мы лежим совсем чужие.
Исполнив долг, придуманный не нами,
Какие мы с тобою молодые!
***
Не стоит думать о былом,
Всерьёз воспринимать прогнозы,
Разочаровываться в том,
Что в Бостоне не пахнут розы.
Что горек купленный арбуз
И женщины сплошь бизнесвумен,
Что жизнь обходится без муз
И сам себе ты здесь не нужен.
И тянет к перемене мест,
Но ты поймёшь — везде всё то же,
Смешным окажется протест,
А жизнь шагреневою кожей.
Что цели нет — страдал поэт,
Что пусто сердце поневоле…
И вот минуло двести лет
И Пушкин стал у нас паролем.
***
Нам пророчат конец мирозданья,
Отнимая последний резон
Жить, влюбляться,
иметь состраданье,
Верить в счастье грядущих племён.
Будто мало, что жизнь конечна,
Что нам смысл её не найти,
Что от внуков уходим навечно,
А в свидетелях наши стихи.
Мы уйдём, — не восполнить потери,
Поколенья, как в топку дрова,
Воспевали усатого зверя,
Пропустив в свои души раба.
Забирали ночами семейных,
Мать с отцом, отрывая детей,
Прибавлялось у партии верных
С ней согласных во всём сволочей.
Над разгромом Фадеев трудился
Тех несчастных, кто брал псевдоним.
Список длинный,
не выдержал, спился,
Мы молчанье себе не простим.
Митинг в сборочном славного ЗиСа,
≪Одобряем!≫ — кричат токаря,
≪Квоту просим, расстрельный наш список,
Нам его увеличить пора≫…
Мы те годы в душе своей носим,
Сталинизм проклясть не спешим,
Нас то в горькую юность заносит,
То в безвременье вечно сидим.
***
Я, конечно, презираю отечество моё с головы до ног. ..Если царь даст мне свободу, то я месяца не останусь.
(Письмо А.С. Пушкина П.А. Вяземскому, 27 мая 1826 г.)
Я помню — мир парил в то утро,
Кричали ≪кончилась война!≫
И кто-то радовался шустро:
≪Бокал за Сталина до дна!≫.
Не смели вслух
мы крикнуть миру,
(На нас бы тотчас донесли):
Из палача лепить кумира?
Видать, к свободе не пришли…
Ещё к Победе привыкали,
И мирных не прошло трёх лет,
А уж евреев заказали,
Когда расстрелян был ГОСЕТ.
Ведь мы фашистов разгромили?
Додумать я вопрос не смел.
Мы в классе что-то ≪проходили≫,
Но я на доску не смотрел.
Стихи строча на задней парте,
В них за расстрел поэтов мстя,
Я был один в святом азарте,
Проклясть отчизну не шутя.
***
Да, я зациклился на этом,
На этом, на любви потом…
Всё вспомнилось мне этим летом.
Не повезло ни в чём.
Война нам годы искромсала,
Открыв глаза,
На юдофобское начало
Людей пера.
***
Под «СКАДами»
Саддам и Горби заодно…
А мы сидим в ≪хедер атуме≫,
И сыплются на нас давно
Осколки русского безумья.
В России лупят по своим.
Мы ждём ≪отбой≫, как в сорок первом,
И ≪наш народ непобедим≫
Звучит в нас горестным напевом.
***
Война идёт за мною по пятам
И жизнь не удаётся почему-то.
Ещё я где-то в сорок пятом, там,
Ещё я в тёмном Тель-Авиве будто,
Где ≪СКАДы≫ пробивали этажи…
Мы целовались, сняв противогазы.
Легко сказать любимой ≪не дрожи≫,
Когда дрожат цветы в хрустальной вазе.
И нет ≪отбоя≫ пять часов подряд.
Ну и судьба! Мы это проходили.
И вот опять, когда под шестьдесят,
И мы судьбу так круто изменили.
***
Этот дикий базар
И обилие снеди,
Раскалённый кошмар
Мусульманских соседей…
Неужели здесь жить
До конца своих дней
И нанизывать нить
Всероссийских скорбей,
И смотреть, как во сне,
На пейсатых внучат
И не знать по весне,
Как сосульки стучат.
Не пройти под огнём
Там, где ≪Память≫ вопит,
На бульваре Тверском,
Где поэт не стоит?
И бреду средь хамсина
В размышленье пустом.
Здесь меня половина
И ещё за холмом.
***
Ну и судьба! Я виноват
Пред Достоевским и шпаной,
Что родила евреем мать
Меня декабрьской порой.
Я должен был всю жизнь нести
Еврейства незавидный груз
И говорил мне друг — прости,
Но не для вас престижный вуз.
Другой большой интеллигент,
Смотря с улыбкой мне в глаза,
Пропел: старик, такой момент,—
Стихи М. Фельдмана нельзя…
Завидуют, что сплочены
(О, если б это было так!),
Что музыканты и врачи,
Что Мандельштам и Пастернак.
Но не завидуют тому,
Что шли в Освенцим поезда,
Что через десять лет в Москву
Их подогнали без труда.
И ненавидели врачей,
На вызов мчавшихся без сил,
Обожествляя палачей,
Того, кто трубку раскурил,
Парнас еврейский расстрелял,
Устроив русский Холокост…
Народ, как водится, молчал,
Победный вспоминая тост.
И возмущались, как могли,
В домах, в толпе, в очередях,
Что до конца не довели,
Не порешили всех подряд.
***
Умираем мы все молодыми
В свои семьдесят с чем-то там лет,-
Бунтари со стихами крутыми,
Протоптавшими в оттепель след.
Мы умами тогда не владели,
Страх владел полутрезвой страной.
И военное детство сидело
В наших душах сервильной строкой.
Нас ничтожество жизни учило,
Нас невежда с трибуны громил,
Жизнь текла поднадзорно, уныло
Под засосы кремлёвских горилл.
Не сказать, чтобы прожили даром,
Поколенье платило за всё,-
За лубянских отцов-комиссаров,
За сиротское детство своё.
Поэтическая страница Марка Фельдмана «Сила и достоинство еврейского народа», Часть 2
Оцените пост
(голосовало: 8, средняя оценка: 4,25 из 5)
Загрузка...
