Моя сегодняшняя собеседница Катя Капельникова — одна из ярких творческих личностей в нашей общине. О себе и о своем творчестве она говорить не любит, да и выступает в последние годы не так часто. Эмигранты со стажем в десять и более лет помнят ее выступления на русских фестивалях в JCC и других аудиториях; приехавшие недавно с ней не знакомы.
— Расскажите немного о себе. Когда вы начали писать стихи?
— Любовь к поэзии подарил мне мой школьный учитель литературы, который где-то в пятом классе (вместе с Лермонтовым) привел меня за ручку в этот замечательный мир. Все это было в Харькове, где я родилась и выросла. С моим учителем Анатолием Осиповичем мы тогда стали настоящими друзьями и продолжали дружить много-много лет. А вообще к самовыражению, к искусству, к музыке я тянулась лет с пяти.
Я закончила режиссерское отделение Харьковского государственного института культуры, была в Народном театре, вела подростковые театральные и танцевальные коллективы, работала в независимом театральном агентстве, в так называемой альтернативной филармонии, выступала с авторскими концертами.
— В 1991 году вы уехали в Америку. Наверно, были свои сложности?
— Вспоминаю, что перед отъездом мне говорили: «Как это ты едешь в Америку, что ты там будешь делать?» А в 1998 году меня пригласили выступить с концертами в Харькове, я приехала туда и снова услышала вопрос: «Как ты могла уехать?» Я и тогда не ответила, потому что не знала, как я смогла уехать. В то время мне казалось, что я никогда не смогу оставить и ту страну, и тот любимый город, и все, что было вокруг меня. У меня тогда были интересные предложения выступать и работать даже в Москве. Вот почему сегодня, поняв, что мой дом — еврейство, в котором я рождена, я думаю: почему же меня Всевышний «выгнал» из той страны, где мне было хорошо? Как я могла оттуда уехать — непонятно. Я была привязана к той стране, к ее культуре, к ее искусству, к ее рабству, к чему-то чужому, что вечно на своих плечах надо тащить… И я считала это своим. Я общалась с Борисом Чичибабиным, готовила о нем радиопередачу. Могу назвать много имен прекрасных писателей, актеров, деятелей культуры, чьи имена связаны с моим городом. В этой атмосфере я жила: в спорах, встречах, когда были друзья, звучала гитара…
Уезжала мама, вся семья, и я уехала с ними. Но все время я думала, меня это мучило: почему все-таки я уехала? И только позже поняла, что там я бы никогда не пришла к себе самой: я никогда не стала бы там еврейкой.
— Трудно было привыкнуть ко всему в эмиграции?
— Когда я сюда ехала, я думала, что это конец жизни. И вот я здесь, и нет ничего похожего ни на те отношения, ни на ту атмосферу. Я не знала, как я выживу. Думала, что все отрезано напрочь. Занималась уборкой, а в свободные минуты писала. Потом преподавала в воскресной школе, давала частные уроки. Работала в школе, в газетах, на радио, бэбиситером, в агентстве по путешествиям и так далее. Прийти в себя мне в какой-то степени помогла поездка в Харьков в 1998 году. Пригласил меня клуб «Уникорд» Харьковского университета. Об этом я и мечтать не могла. Встретили с цветами, прекрасно принимали, жила я в чудесной гостинице. Я выступала в Оперном театре, в Доме ученых, в других залах. Но самым дорогим подарком для меня было то, что они издали там мою книгу стихов — «Монолог ненакрашенной женщины».
Когда вся эта эйфория прошла, я стала задумываться: что я еще могу в этой жизни? Неужели это тупик? И поняла, что Всевышний мне дал какие-то способности не для того, чтобы утешить свое самолюбие, а как возможность понять, что я могу что-то более важное и значимое. Так я пришла к иудаизму. Стала заниматься, стала соблюдать законы.
В это время Всевышний как бы закрыл мне рот года на четыре. Я перестала писать. Поначалу это было для меня сильным потрясением. Бывало, за ночь я могла написать несколько песен и на следующий день исполнить их на концерте. И вдруг — молчание. А потом я стала вновь писать, но уже, наверное, по-другому: Всевышний «дал мне новую программу».
— Вы, естественно, пишете стихи не только для себя, но и для слушателей и читателей, для определенной аудитории. Изменились ли на вашем новом творческом этапе ваши взаимоотношения с ней?
— В первые годы я выступала у знакомых дома, потом началось общение с уже известными активистами и организаторами бардовских выступлений. Помогали мне Элла Бампи, Слава Каганович, Гарик Лайт и другие. Были концерты и выступления в разных аудиториях. Я выступала в Москве, в Торонто и в других городах Канады, в Нью-Йорке, Балтиморе, Нью-Джерси, Вашингтоне, Детройте и в других городах. Сегодня я пою только для женщин, а в смешанных аудиториях даю поэтические концерты.
— К какой культуре вы принадлежите? К той, которую оставили, или к совершенно другой, рожденной на совсем иных духовных основах?
— Мой инструмент, безусловно, русский язык. Но то, о чем я пишу, конечно же, больше не является проявлением русской культуры. У меня есть мое невспаханное поле, которое мне было доверено еще до рождения и к которому я пришла как бы после долгого изгнания. Я хочу делать свое дело. Я принадлежу своему народу и хочу быть частью еврейской культуры.
— Я знаю, что у вас есть своеобразный клуб друзей, с которыми вы постоянно общаетесь. Расскажите, пожалуйста, об этом клубе. Как он возник?
— Процесс моего прихода к иудаизму был очень нелегким. Это серьезный перелом, серьезное столкновение со всем миром. Я шла к этому в гордом одиночестве. Понимаю, что это трудно. Но это — мое. Я поняла, что есть во мне еврейская душа, которую уже разбудили. Она открыла глаза, и ты уже крепко держишься за нее и не хочешь ничего другого. Все это — очень тяжелый процесс. Но на каком-то этапе ты чувствуешь, что ты не один. Когда проснулся, уже не тянет ко сну, хотя процесс очень нелегкий. Я всегда мечтала иметь круг людей, таких, как сама, чтобы переход от светского к истине был менее сложный. И мы вместе с несколькими друзьями создали такой клуб, который называется «Ашрейну!» («Счастливые» — иврит). Мы уже несколько лет вместе, с Б-жьей помощью. Проводим праздники, собираемся на лекции. Традиционная у нас встреча нового месяца — Рош ходеш, где собираются только женщины. Все, что мы пытаемся сделать, — это прикоснуться к своим корням, к своей культуре, к своей судьбе. Испанцы, мексиканцы, поляки хранят здесь свою религию, индусы это делают прекрасно, и только мы часто не чувствуем своей принадлежности к еврейству.
— Спасибо, Катя, за ваш рассказ. Желаем вам новых больших успехов в жизни и творчестве!
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
