Бабий Яр… В Киеве он был глубоким оврагом, название которого знали лишь жители города. Сегодня об этой жесточайшей трагедии Холокоста, унесшей более 100 тысяч еврейских жизней, известно всем. Но о том, что ровно через два года, в ночь с 28 по 29 сентября 1943 года, узники лагеря смерти подняли там вооруженное восстание, думаю, знают немногие.
Это историческое событие произошло 75 лет назад, явившись опровержением мифа о том, что евреев в годы Холокоста покорно вели на смерть, как «овец на бойню».
Участнику восстания Захару Трубакову посчастливилось выжить, обманув смерть. Живя в Израиле, он опубликовал документальную книгу «Тайна Бабьего Яра». Двадцать лет назад его не стало… Воспоминания Трубакова, вошедшие в книгу, а также материалы его интервью Музею Холокоста в Вашингтоне, послужили основой данной статьи.
«Родился я в 1912 году в Брянской области в бедной еврейской семье, — начинает рассказ Захар. — Отец, Аврум-Меер был портным. Когда мне ещё и года не было, мы переехали в Киев».
Через десять лет умер отец. Бедность заставила Захара с 13 лет трудиться, где придётся, помогая семье. Перед войной он работал мастером цеха на военном заводе. Женился. Дочурке Светлане было два года.
Начало войны… «Для массы простых людей, — продолжает Захар, — 22 июня 1941 года было сравнимо с катастрофой, с извержением вулкана». В Киеве началась массовая эвакуация. Беженцы осаждали вокзал, уезжая куда глаза глядят, лишь бы спастись. В августе 1941 года в Ижевск эвакуировали завод, где работал Захар. Но уехать он не смог — жена Аня приходила в себя после операции. Как оставить её и маленькую дочь? Больницу вскоре закрыли, и он перевёз жену к тёще на Соломенку.
Вскоре весь Киев потрясло вечернее сообщение Совинформбюро о том, что после ожесточённых боёв наши войска оставили столицу Украины… Начались мощные взрывы и пожары. На уличных столбах новые власти расклеили приказ: «Все жиды города Киева и окрестностей обязаны явиться 29 сентября 1941 года в 8 утра на угол Мельникова и Доктеривской улицы (возле кладбищ), иметь при себе документы, деньги и ценные вещи. Кто из жидов не выполнит приказ — будет расстрелян».
В отличие от многих тысяч евреев Киева, увидев приказ, Захар, невзирая на предупреждение о расстреле, на сборный пункт не явился. «Существует мнение, что все евреи пошли по указанному адресу, — рассказывает он. — А оттуда — в Бабий Яр. Я и сам туда не пошёл и других отговаривал, как мог. Но люди просто не верили в худшее…»
«Жена моя была украинкой, — продолжает Захар. — Новой власти бояться ей было нечего. А как быть мне, еврею? Ведь за неявку на угол Мельникова, мне грозит расстрел. Выход был найден. Для всех, кроме себя самого, я стал Захаром, а не Зямой. В профсоюзном билете Аннушка ловко исправила моё имя, а паспорт у меня отобрали ещё большевики, отправляя рыть траншеи».
Вскоре прежняя квартира Трубаковых была занята немцами. Пришлось переезжать на новое место. Захар был уверен, что это была квартира евреев, но там проживал немец, ушедший в Красную Армию. Его велосипед висел в коридоре на стене, на нём Захар ездил по деревням, обеспечивая нужды семьи.
В условиях оккупации Захар вспоминал русскую поговорку: «С волками жить — по-волчьи выть». Для маскировки они с женой одолжили у тёщи икону, с чувством омерзения приобрели портрет Гитлера, вставив его в рамку вместо портрета советского вождя, управдому-дворнику преподнесли хлеб-соль. «Тот просто умилился, — вспоминает Захар. — Такие молодые, а верующие и законопослушные…». Жену он строго предупредил: о его нахождении в городе не рассказывать, ведь многие знали, что он еврей. Случилось то, чего он опасался. Жена, не подумав, как-то привела в дом подругу Лялю Томскую. «Зяма, так ты здесь в Киеве скрываешься? — опешила Ляля. И обещала, что его не выдаст.
При новой власти процветало доносительство. За каждого выданного еврея или коммуниста власти платили по 1000 немецких марок. И многие рады были на этом заработать.
Оккупанты начали обмен паспортов — советских на немецкие «аусвайсы», и Захар, волнуясь, проходил проверку в паспортной комиссии, предъявив трудовую книжку. «Трубаков Захар Абрамович», — прочитал вслух кто-то из её членов. Управдом, услышав, был поражён. «Отец у тебя был Абрам? — спросил он меня с подозрением, — вспоминает Захар. — «Так имя ведь это православное», — отвечаю я ему. — «Сейчас проверю по церковному календарю…» — Пришёл он и мне говорит: «Извини, Захар, Авраам есть в святцах». Вот так получил я документ».
Пополнять запасы продуктов помогал велосипед прежнего хозяина. Захар понимал, что этот путь очень опасен и хотел уходить в партизаны. Но как завести контакт с ними, когда вокруг сплошь агенты гестапо? Тут нужно искать надёжных людей.
Вскоре всплыл тот случай с Лялей Томской, «сигнал» гестапо приняло. Захара «обвиняли» в сокрытии еврейства и в членства в партии. Для проверки еврейства велели раздеться. «По естественному паспорту Трубаков не еврей», — установил следователь. Произошло чудо: гестаповец ошибся, и это было спасением.
Захар узнал, что попал в гестапо по доносу Лялиной мамы. «Немцы — люди умные, разобрались, — сообщил Ляле Захар. — А за тех, кто меня оклеветал, они ещё возьмутся…». Её мама, услышав об этом, пришла в ужас. Ведь в гестапо могут узнать, что её муж воюет на фронте против них, а она как бы за… И она по призыву газеты «Украинское слово» решила уехать на работы в Германию. Там Б-г её и наказал: отнялась левая рука. «Это за донос на меня», — подумал тогда Захар.
Вскоре Аня узнала от сестры, что к ней заходил человек из партизанского отряда. Он интересовался надёжными людьми и оружием. «Вот это случай!», — обрадовался, ни о чём не подозревавший Захар. Человек этот, Юрко, оказался предателем. Он выдал полицаям Захара и его товарища, Лёню Долинера, заявив, что они желают уйти в партизаны.
В этот день, 3 февраля, Захар возвращался поздно вечером из Белой Церкви. Дома его уже ждали двое. Захар сразу понял, что это пришли за ним. В полиции, не допрашивая, его сразу повели в камеру. Захар с ужасом думал, что после допроса его должны расстрелять. Под утро его повели на допрос. Захар приготовился всё отрицать. За это следователь наотмашь бил его резиновой дубинкой по голове так, что из глаз искры сыпались. Привели Лёню, почерневшего от побоев. Сказал, что Захара впервые видит. Его еле выволокли, и опять продолжались «распросы» Захара вперемешку с побоями.
«Под усиленной охраной нас куда-то повели. Я подумал, что сейчас прикажут раздеться перед расстрелом… Но один из арестованных уверенно сказал: «Ведут в тюрьму гестапо», — вспоминает Захар. Их с Лёней завели в камеру. Оттуда по вторникам и пятницам — в «расстрельные» дни, затолкав раздетыми в душегубки, заключённых доставляли в Сырецкий концлагерь.
17 февраля 1943 года Захар запомнил особо: на рассвете вместе с другими заключёнными, его втолкнули в машину. Когда заперли дверь, кто-то предупредил: «Ребята, мы в душегубке!». Тронулись… Странно, что газ в кузов не поступает. И куда их везут?
Они прибыли в Сырецкий концлагерь, расположенный вблизи от Бабьего Яра, откуда ещё никто не возвращался… На двери небольшого строения, похожего на будку, Захар увидел череп и две скрещенные кости. Настоящий человеческий череп с пустыми глазницами…
В концлагере содержались около 2,5 тысяч узников, преимущественно евреев. Из-за непосильного труда, скудного питания, постоянных издевательств они, не выдерживая и двух месяцев, погибали. В лагере было шестнадцать землянок. Они с Лёней Долинером попали в «жидовскую». Там Захар повстречал двоюродного брата Киву Кричевского, бывшего военнопленного.
«От брата я узнал, что здесь лютуют всего четыре немца, — вспоминает Захар. — А измываются над всеми в лагере бригадиры и сотники хуже немцев — чтобы выслужиться».
Комендантом лагеря был изощрённый садист, штурмбанфюрер СС Пауль Радомский. Ротфюрером был немец Ридер. Ещё один ротфюрер имел прозвище Рыжий. Переводчиком был Яков Рейн. Бригадиров и сотников они назначали, как правило, из числа местных уголовников. Старшим был чешский немец Антон Прокопупе, подвергавший узников изощрённым истязаниям. Для них всех застрелить узника было делом обычным. В лагерь Радомский всегда приезжал с Рексом — откормленным и свирепым псом. После работы комендант заставлял узников до изнеможения делать «зарядку». Они «гусиным шагом» ковыляли на корточках через всю площадку длиною 300 метров. На не справившихся с «зарядкой» натравливал хозяин Рекса. Затем была команда перейти на «змеиный шаг». Лёжа лицом вниз, держа руки за спиной и извиваясь всем телом, нужно было ползти через двор. Отстававшие всю эту изуверскую программу повторяли снова.
Летом Радомского в лагере пытались уничтожить. Расстрел за покушение он произвёл лично, положив каждого третьего из них лицом вниз и в присутствии всех, пустив пулю в затылок.
Здесь в бараке за колючей проволокой находился и женский лагерь. Бригадиром у них была Лиза Логинова — сожительница Антона Прокопупе и в прошлом секретарь ЦК комсомола Украины. Логинова запрягала женщин в повозку вместо лошадей, заставляя перевозить непомерные тяжести. Наказывая за провинности, она загоняла иглу под ногти, запретив узницам кричать от боли. Обессилевших после работы женщин она обливала водой и не разрешала снимать мокрую одежду…
Как-то перед работой Захара погнали строем получать завтрак. Утром давали двести граммов просяного хлеба на весь день и чашку жидкого кофе, на обед — баланду, на ужин — половник того же кофе. «Разговаривая с Лёней Долинером, я немного отошёл в сторону, — вспоминает Захар. — За это меня хлестнули по лицу нагайкой со свинцовым концом. Выплюнув несколько зубов я, почувствовал дикую боль, а по щеке текла кровь».
Но Захар не отчаивался: «Ведь Киев рядом… Как бы сообщить Ане, что я здесь?» Брат Кива посоветовал, выйдя за территорию лагеря на работы, разбрасывать записки с адресом. Кто-нибудь их поднимет и передаст. И неожиданно удача улыбнулась ему — он встретился с Аней. Она принесла пол-литровую бутылку водки, которую как дань тут же забрали вечно пьяные охранники. «Утирая слезы, Аня смотрела на меня, избитого и голодного», — вспоминал Захар.
По воскресеньям для начальства устраивались концерты. Оперный певец Владимир Весёлый пел, а сцены из спектаклей исполнял актёр Александр Шереметьев. Зрелище это было настоящей пыткой. В синяках и шрамах от побоев, в рваной одежде, несмотря на страдания и тоску по близким, артистов вынуждали петь и смеяться. Антон Прокопупе на ломаном русском языке напутствовал артистов: «Исполнять надо карашо — иначе будет плёхо!»
Изуверство в лагере было беспредельным. Однажды бригадиры запрягли, как лошадей, самых истощённых в тяжёлый каток, которым трамбовали дорогу. Когда один из них выпал из этой упряжки и не смог встать, десяти узникам приказали задавить его тем же катком. Раздавленное тело зарыли и утрамбовали. От человека осталось ровное место на дороге…
«Мы постоянно думали о побеге, — вспоминает Захар. — В мае 1943 года была создана подпольная группа, которой руководил староста Аркадий Иванов, впоследствии расстрелянный по доносу. В середине сентября к нам был пригнан подпольщик Фёдор Ершов. Он возглавил акцию побега вместо Иванова».
Рейсы душегубок в лагерь участились. «Летом к нам привезли очередную группу, — вспоминает Захар. — А в ней женщина с грудным младенцем. До сих пор я вижу её образ. В последние минуты жизни она с такой неистовой нежностью с ним прощалась… А ребёнок, ни о чём не подозревая, ручонками обнимал её за шею… Ротфюрер, подойдя, вынул из кобуры наган и сделал выстрел. Эта женщина была женой партизанского командира»
В Сырецком концлагере Захар пробыл до 18 августа 1943 года. Тем временем Красная Армия уже вплотную подошла к Днепру, и немцы, предчувствуя близкий конец войны, стали спешно скрывать следы массовых убийств в Бабьем Яру. В рамках акции 1005 (Sonderaktion 1005 — Э. Г.) Захар в числе других был направлен в Бабий Яр, где их, босых и раздетых, поместив в яму, заставили под усиленной охраной офицеров СС закапывать и сжигать в печах тела убитых.
«Построив нас, офицер СС каждые 5 минут вызывал пятерых. Сейчас всё оборвется, — думал Захар. — Когда вызвали меня, я с ужасом увидел, что лагерные слесари надевали на ноги узникам кандалы… Закованных, нас палками подгоняли к сборному пункту. Рыть общую могилу? Или только могилу для себя?…»
«Главным инженером» Бабьего Яра был немец Топайде, разработчик крючков для вытаскивания трупов и схем постройки печей. В течение трех суток по его приказу мы от зари до зари копали яму. Но докопались не до каменного грунта, а … до останков людей, расстрелянных здесь два года назад». Нервы у многих не выдерживали. Но им, «заложникам тайны», надо было работать, стиснув зубы.
Вся эта вакханалия была тщательно скрыта группой маскировщиков. На высокие столбы они натягивали проволоку, обложенную густым частоколом ветвей и кустов».
Среди заключенных был один бывший киевский шофёр, отважившийся в одиночку сбежать из этого ада. В один из дней, подойдя к офицеру, он, отпросившись «по нужде», скрылся в районе кладбища. В этот момент в лагерь прибыло начальство, и эсэсовец забыл про беглеца, а когда опомнился, его уже и след простыл… Только тогда он поднял тревогу. «Потом немцы расстреляли двенадцать человек. А офицера караула сожгли вместе с другими. Это был героический поступок, — говорит Захар. — Наконец-то люди узнают тайну печей Бабьего Яра!
В каждый газваген набивали больше ста жертв, и тут начинался «ад наяву». Все мы старались не попасть на разгрузку. Нам приходилось видеть и такое: вытащишь тело из кузова, а умерший делает полный вдох. В машине лёгкие были сжаты, а на воздухе они расправляются…».
Печи они собирали топорами и крючьями, вроде пожарных багров. На штабеля дров, положенных на надгробные плиты, снятые с еврейского кладбища и ограды, снятые с русского, клали две тысячи трупов, затем обливали их нефтью. Гигантские костры горели круглосуточно. Кости, оставшиеся после сожжения трупов, заставляли толочь большими трамбовками, смешивая их с песком и разбрасывая по огородам. Огромными клубами валил чёрный дым, а снизу из-под печей стекала чёрная густая масса жира, которую затем закапывали. У гитлеровцев даже возник план создания здесь мыловаренного завода. Слава Б-гу, что успели только привезти оборудование, а к Киеву уже приближалась Красная Армия.
Все эти ужасы гитлеровцы творили со спокойной совестью и с бухгалтерской дотошностью, надеясь скрыть следы своих чудовищных преступлений…
Захара назначили искателем золота перед сжиганием трупов. Он обыскивал карманы и вырывал золотые коронки… «Золота я находил много, — вспоминал Захар. — Попадались и ювелирные украшения, иногда монеты царской чеканки. Когда охранник начинал «промачивать горло», — он пил шнапс прямо из фляги, переставая меня замечать, я незаметно выбрасывал находки в песок и затаптывал их ногами.
Картины мы видели страшные, — продолжает Захар. — Когда верхние трупы охватывало пламя, они шевелились. У многих из нас, глядя на это адское зрелище, нервы не выдерживали. А новички, не привыкшие к таким кошмарам, часто сходили с ума или кончали жизнь самоубийством. Для многих это был единственный способ быстрее избавиться от невыносимых страданий, холода и голода. Делали они это ночью, когда все спали. Взамен ушедших из жизни из Сырецкого лагеря ежедневно пригоняли новых.
Зная о моей тоске по дому, Аня принесла мне свою и Светочкину фотографии. Вынимая их, я впивался глазами в дорогие лица. Сразу пропадало гнетущее настроение. Однажды я обнаружил на цепочке медальон и вставил в оправу фото дочери. Про себя произнес: «Если Светка счастливая, то и мне суждено выжить… В этом аду мы все невольно становились суеверными».
Одним из охранников был словоохотливый офицер по фамилии Фогт. Он сообщил Якову Стеюку, что, поскольку работы заканчиваются, их перебросят в Житомир для сжигания трупов. Командир Фёдор Ершов сделал вывод: нас отвлекают от уготованного. Нужно срочно готовиться к восстанию. Самое главное — ночью тайно открыть дверь землянки ключом, подходящим к амбарному замку. Его нужно изготовить или подобрать в одежде трупов. Ведь два года назад в надежде на возвращение евреи брали с собой ключи от квартир, сараев и вешали на двери амбарные замки. И вот, к великому счастью, Яков Капер нашел ключ. Ночью ему чудом удалось проверить его. «Ключ подошёл! Открывает и закрывает!» — радостно сообщил он. Какой-то из смертников пронёс его в Бабий Яр, не подозревая, что сумеет спасти жизнь некоторым из них. Оставалось быстро добыть стамески и ножи для снятия цепей. Выполнять это было очень опасно, ведь их постоянно обыскивали, и в землянке находились доносчики. Особенно заискивал перед начальством Никон Куценко, стараясь из всех сил. С риском для жизни узники ухитрялись проносить в землянку ножницы, стамески, ножи и железные прутья. Давид Будник нашёл плоскогубцы и молоток. Захару удалось пронести клещи.
Внезапно произошёл случай, едва не проваливший все планы на побег. Во время избиения одного из узников офицер увидел у него ржавые ножницы. «Зачем они тебе? — заорал Топайде. — Я хотел подстричься». Топайде не поверил. Узника били, заставляя признаться. Все они с ужасом смотрели на него: выдаст или нет? Но он не выдал: потерявшего сознание, его бросили в костёр…
«Всё меньше трупов оставалось в Бабьем Яру, — вспоминает Захар. — Мы видели: работы заканчиваются. А нас заставили спланировать и подготовить ещё одну печь. Мы решили, что делаем её для себя…»
28 сентября Фёдор Ершов распорядился: «Ночью быть наготове!» А вечером Стеюк передал сообщение от Фогта: «Морген капут…» Получив его, было принято решение — этой ночью поднять восстание. Пусть спасётся даже один человек, кто-то же должен спастись! Иначе некому будет поведать миру, что здесь творили изверги ХХ века…
К ночи в землянку принесли два бака с варёной картошкой. Пусть, мол, попируют напоследок! Володя Кукля объявил, что ночью будет открывать дверь. Ершов дал команду: «Сегодня идём. Крепче нервы!». И распорядился убрать предателя Никона Куценко. Это должен был выполнить его сосед по нарам, Борис Ярославский. В два часа ночи Кукля, просунув руку через решётку, стал открывать дверь. Сделал поворот, и замок громко щёлкнул. Охрана подошла к двери. В землянке все лежали на нарах. Немцы ушли. Замок открывался в два поворота. Руки у Кукли не слушались. Прошло более трёх часов. Обессиленный, он шепотом произнёс: «Всё!».
Захар рассказывает: «Всем вставать! Расковываться и вооружаться!», — приказал Ершов. Тут раздался глухой удар и вскрик… Борис Ярославский молотком убил Никона. Поднялась паника. Все, как безумные, принялись спешно разжимать хомутики цепей — пригодились заготовленные инструменты, хоть и ржавые. Немцы, кинувшись к дверям, заорали: «Что здесь происходит?» Яков Стеюк невозмутимо ответил: «Тут драка за вашу картошку». С минуту стало тихо, потом немцы подняли хохот: утром всех вас не будет, а вы дерётесь, чтобы набить животы.
Мы рванули дверь и с криком «Ура!» «За Родину!» повалили наверх. Почти вся дежурная охрана была нами перебита, но и наших убили достаточно, ведь палки и железные прутья были ничем по сравнению с пулемётами и гранатами».
Все бежали врассыпную. Возле еврейского кладбища прямо на них неслись охранники с автоматами. Автоматная очередь скосила Жору Баженова, Кива замертво упал прямо Захару под ноги. Перекувырнувшись, Захар распластался на земле и замер. Это спасло ему жизнь. Гитлеровцы, завидя бездыханные тела, помчались вперёд. Направляясь бегом вдоль по Яру, Захар вдруг в темноте заметил Лёню Долинера. Бежать он из-за сердца не мог. По дороге Захар увидел ещё троих из них. На бегу он вдруг вспомнил, что одна цепь у него привязана к брюкам. Любой определит, что они беглецы. А нужно спешить! Увидев толпы людей с детьми, они спросили: что это? Оказывается, город перекрыт немцами. Идти можно только в районы Куренёвки и Соломенки. Решили подождать до темноты. Но где? Никто не решался впустить оборванцев, от которых несло трупным смрадом. Одна старушка, увидав у Захара цепь, прогнала прочь. Тогда решили идти к тёще Захара.
«В Киеве нас искали, — вспоминает Захар. — В городской газете сообщалось о том, что из тюрьмы (боялись обнародовать, что из Бабьего Яра) бежала группа преступников… Несколько раз на киевских базарах устраивали облавы, искали беглецов, но никто, к счастью, не попался.
В ту памятную ночь из 327 смертников Бабьего Яра 15 удалось избежать расстрела. Некоторые из них погибли на фронте. Фёдору Ершову и Борису Ярославскому не удалось вырваться из Бабьего Яра, и оба они погибли.
Давыдов и Хараш были спасены Натальей Петренко, спрятавшей их в курятнике под соломой. А Будник, Островский, Капер и Вилкис спрятались в трубах бывшего кирпичного завода. Им помог в этом Феофан Власюк. Лёня Долинер оказался жив. Мы встретились, как родные братья. И если бы не жена, Анна Гелевер, которая его выходила, Лёня бы не выжил…».
Мир, наконец, узнал о злодеяниях нацистов в Бабьем Яру — трое из выживших выступили свидетелями на Нюрнбергском процессе.
Но на протяжении почти всех послевоенных лет эта тема строго замалчивалась советскими властями. Здания расположенного здесь Сырецкого жилого массива и до сих пор стоят на костях безвинных жертв. Только память спасшихся сохранила правду о происходившем на этой земле.
«Я хочу донести до людей мою большую просьбу, — писал в своей книге за год до кончины Захар. — Не допустите повторения этой страшной человеческой трагедии! Это говорю вам я, Захар Абрамович Трубаков, очевидец и участник тех страшных событий. Один единственный ныне живущий из всех 327, поднявших восстание в Бабьем Яру».
Так поклонимся памяти этого замечательного человека, сумевшего пережить ад.
Оцените пост
(голосовало: 5, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
