Семья Беаты и Сержа Кларсфельд необычна. Они пришли друг к другу из совершенно разных миров: она — дочь немецкого офицера, всегда, начиная с 1933 г., голосовавшего за Гитлера, и внучка одного из нацистских главарей оккупированной Лодзи; он — французский еврей, отец которого погиб в Освенциме. Их случайная встреча в Париже в начале 60-х годов привела не только к счастливому браку, но и к беспримерной, растянувшейся на всю жизнь семейной «охоте за нацистами» по всему миру.
Эти имена получили широкую известность после того как им почти в одиночку удалось найти, опознать и, в конце концов, добиться экстрадиции из Боливии во Францию одного из самых жестоких фашистских палачей Клауса Барбье. Виновный в массовых расстрелах и истязаниях участников Сопротивления, депортации еврейских детей из приюта небольшого городка Изьё, что на востоке Франции, в лагерь смерти, этот, как его называли, «Лионский мясник» предстал перед судом и был приговорён к пожизненному заключению.
Если Барбье, на поиск которого ушло 15 лет, под чужим именем скрывался на другом континенте, то в самой Федеративной Республике Германии в послевоенные годы, не таясь и не меняя своих фамилий, спокойно жили нацистские преступники. Никто не пытался привлечь их к ответственности и, тем более, искать. Многих не нужно было искать — они не скрывались. Так, абсолютно не прячась и не боясь возмездия, проживал в Кёльне бывший начальник гестапо в Париже Курт Лишкa, приговорённый во Франции к пожизненному тюремному заключению. Ему не о чем было беспокоиться: в соответствии с Основным законом страны, Германия не выдавала собственных граждан под юрисдикцию других стран и повторно не привлекала их к судебной ответственности.
Супруги Кларсфельфы нашли его адрес в обычном городском справочнике. В феврале 1971 г. они пришли к нему в дом, чтобы взять интервью для французского телевидения. Обергруппенфюрер СС потребовал у Сержа предъявить удостоверение журналиста, после чего состоялся их короткий разговор, в котором Беата выступала в качестве переводчика. В своих совместных мемуарах, опубликованных в 2018 г., они приводят его почти дословно. Серж сказал, что занимается поиском нацистских преступников, которые избежали наказания за свои злодеяния, совершённые на территории оккупированной Франции. «В списке этих преступников, — сказал он, обращаясь к Лишке, — вы занимаете первую строчку. Перед тем как начать кампанию против вас, мы пришли сюда, чтобы спросить, хотите ли вы что-то сказать в своё оправдание». С двухметрового фашиста моментально сошёл весь его внешний лоск. «Я ничего не скажу вам, — после небольшой паузы произнёс он. — Если когда-либо о моих действиях меня спросят в суде, я отвечу, но только суду Германии. Вам и суду Франции мне сказать нечего». «Вы признаёте, что, будучи начальником гестапо в Париже, являлись главным организатором депортации евреев из Франции?» В ответ на этот вопрос их собеседник не проронил ни слова — только холодное и враждебное молчание выдавало его подлинную реакцию. «Не хотите ли взглянуть на приказы, — продолжал Серж, — под которыми стоит ваша подпись? Вы, конечно, предполагали, что все эти документы, как и большая часть немецких архивов, уничтожены, но они сохранились, и под всеми стоит ваша подпись. Вас неминуемо ждёт суд, и, надеюсь, вы будете осуждены». Беата передала ему копии, снятые с его приказов, и отметила, что некогда могущественный гестаповец брал их дрожащими руками. Он вместе со своими подручными предстал перед судом в 1979 г. и был приговорён к 10 годам тюремного заключения. Этому предшествовала неудачная попытка его похищения с целью передачи палача в руки французского правосудия и не прекращавшаяся борьба Беаты и Сержа за уголовное преследование нацистских военных преступников, живущих в Германии. Благодаря их усилиям, в 1971 г. ФРГ и Франция подписали специальное соглашение, негласно называемое «Законом Кларсфельдов», о повторном привлечении к суду немецких военных преступников, ранее осуждённых французским судом заочно. Это соглашение, неспешно ратифицированное бундестагом в 1976 г., позволило, наконец, начать судебное преследование Курта Лишки и других нацистов, которые с тех пор перестали чувствовать себя в безопасности.
Беата и Серж Кларсфельд самоотверженно занимались тем, чем вновь созданное немецкое государство заниматься не собиралось. Формально власти ФРГ принимали к рассмотрению дела бывших нацистов, но осуществлялось всё это редко и неохотно в качестве своего рода второстепенной и не обязательной цели: подавляющее большинство таких дел заканчивались оправдательными или чрезвычайно мягкими приговорами. Выступая в бундестаге (декабрь 1952 г.) первый и самый популярный канцлер ФРГ Конрад Аденауэр достаточно ясно обозначил свою философию и цели возглавляемого им правительства: «Перед лицом этого высокого собрания я хотел бы от имени федерального правительства заявить, что мы признаём всех носителей оружия нашего народа, достойно боровшегося под знаком высоких солдатских традиций на земле, на воде и в воздухе. Мы убеждены, что хорошая репутация и большие достижения немецкого солдата живут в нашем народе и сохранятся впредь, несмотря на все оскорбления прошлых лет… Нашей общей задачей должно стать — и я уверен, что мы решим её — соединение моральных ценностей немецкого солдата с демократией».
Власти хотели подвести черту под прошлым и вообще не стремились преследовать нацистских преступников. Эти обязательства, в соответствии с решением Потсдамской конференции, брали на себя союзники. Только американцы в своей оккупационной зоне раздали подозреваемым лицам 13 миллионов анкет, в которых содержался 131 вопрос. Все, кроме тех, кто перешёл на нелегальное положение, вынужденно заполняли эти опросные листы: без них не принимали на работу, не выдавали продуктовые талоны и другие необходимые социальные пособия. Из 600 тысяч выявленных нацистов примерно 500 тысяч отделались денежным штрафом. В категорию главных преступников попали 1549 человек, «менее виновных» оказалось 21600, из которых к заключению были приговорены 9600 человек.
Вслед за международным Нюрнбергским трибуналом американцы в своей оккупационной зоне самостоятельно провели ещё 12 Нюрнбергских процессов — против врачей концлагерей, юристов, руководителей полиции и СС, высших чинов вермахта и т.д. Из 184 обвиняемых 24 были приговорены к смертной казни, 20 получили пожизненный срок. Быстро и досконально проверить огромное число лиц, подозреваемых в совершённых преступлениях, было невозможно. Многим из тех, кто заслуживал наказания, удалось его избежать. К тому же наряду с выявлением и наказанием военных преступников американские спецслужбы, исходя из «прагматических» соображений, укрывали нужных им одиозных нацистов. Упомянутый Клаус Барбье с помощью офицеров американской военной контрразведки был тайно переправлен из Германии в Боливию. (Соединённые Штаты в 1983 г. принесли официальные извинения правительству Франции за укрывательство этого нацистского преступника). Его маршрут повторили многие нацисты. Тем не менее, по мнению послевоенных немецких лидеров, закончившаяся в 1948 г. денацификация в американской зоне была суровой и безжалостной. В 1951 г. по настоятельной просьбе Конрада Аденауэра американский Верховный комиссар в Германии Джон Макклой подписал указ о помиловании большой группы нацистов, осуждённых по категории «главных преступников» на Нюрнбергских процессах в американской зоне. Знаковая снисходительность г-на Макклоя имела весьма существенные последствия. Первый канцлер ФРГ мотивировал свою просьбу необходимостью примирить различные слои немецкого общества. И это примирение состоялось — бывшие нацистские функционеры в массовом порядке потянулись на государственную службу — от преподавательской деятельности в различных учебных заведениях до ведущих позиций в госаппарате. Они, возможно, неожиданно для себя вновь были востребованы: именно им, а не вернувшимся из эмиграции антифашистам, отдавалось предпочтение при приёме на самые важные посты и наиболее значимые должности. Официально нацисты, уличённые в преступлениях, к госслужбе не допускались. Однако те из них, за которыми преступления не числились, привлекались к самой ответственной работе. В первом составе Министерства иностранных дел две трети руководящих сотрудников ещё недавно состояли в нацистской партии. Ещё одна любопытная цифра: из 26 кандидатов на пост первого Министра внутренних дел 25 добросовестно служили в МВД гитлеровской Германии. Даже дочь Гиммлера, которая никогда не скрывала своей нацистской идеологии, была принята на работу в Федеральную разведывательную службу ФРГ. Одной из наиболее примечательных примет проводившегося курса примирения, а точнее — терпимости по отношению к бывшим нацистам стала фигура Ганса Глобке — статс-секретаря федерального канцлера. Этот правовед сделал себе блестящую карьеру при Гитлере, став официальным комментатором к Нюрнбергским законам 1935 г., положившим начало массовому преследованию евреев в Германии. Одиозный эксперт подробно, но чётко растолковывал, кого считать «полным евреем», «евреем наполовину» и «евреем на четверть», поскольку в законе всем им отводилось разное место. Он инструктировал, каким образом распознавать и выискивать скрытых евреев, учил, как находить тех, у кого только один из дальних предков был представителем враждебной ему расы. Даже в насквозь пропитанные мракобесием и антисемитизмом строки «Закона об охране немецкой крови и немецкой чести» он сумел добавить и мутный поток своего личного яда. Для тех, у кого в жилах текла даже маленькая толика еврейской крови, он, как отметил замечательный историк Леонид Млечин, специально подобрал для них… зоологическую терминологию — «помесь» или «гибрид», глумливо и продуманно обозначая будущие жертвы словами, не связанными с человеческим обличьем. Нацистскому правоведу принадлежит ещё одно «открытие»: для простоты распознавания евреев именно по его рекомендации в их документах ко всем женским именам добавлялось имя Сара, а к мужским — Израиль.
Человек с таким прошлым и такими «заслугами» в течение десяти лет был фактически вторым лицом в стране после федерального канцлера, отвечавшего, кстати, и за кадровую политику. Когда подробности его биографии появились в печати, Ганс Глобке подал прошение об отставке, но Аденауэр, сам, будучи противником нацизма, её, тем не менее, не принял и не прервал с ним привычные дружеские отношения, личным примером демонстрируя принципы своей внутренней политики. В её рамках даже участники покушения на Гитлера 20 июля 1944 г. всё ещё считались государственными преступниками. Это продолжалось до тех пор, пока прокурор Фриц Бауэр не привлёк к ответственности Отто Ремера, под командованием которого был подавлен мятеж в Берлине и арестованы заговорщики. В ходе рассмотрения этого дела участники заговора 20 июля 1944 г. были реабилитированы, а их действия, направленные на убийство Гитлера, признаны законными. В судебном решении, по настоянию Бауэра гитлеровский режим впервые германской стороной был квалифицирован как «неправовое государство». После этого процесса от столь «нетипичного» прокурора отвернулась значительная часть его коллег. Практика судебных решений против бывших нацистов воспринималась во всех слоях немецкого общества как месть победителей побеждённым. Даже соседи, рядом с которыми жил выдающийся юрист, перестали с ним здороваться. Нацистские организации и нацистская символика были запрещены в Германии, но подавляющее число немцев не считали фашистское государство незаконным, тем более — чудовищным. Это продолжалось ещё долго. Сотрудники Центра по расследованию преступлений национал-социалистов, открытого в 1958 г., отмечали столь очевидную общественную неприязнь к себе, что, подыскивая, к примеру, квартиру, они старались не говорить домовладельцу, где они работают. Узнав о месте их службы, перед ними нередко закрывали двери. Случалось, и таксисты отказывались везти их на службу, если узнавали, чем они занимаются. Деятельность работавших там следователей осложнялась не только негативной общественной реакцией, но и тем важным обстоятельством, что они получили право только на предварительное расследование. Лишенные полномочий самостоятельно инициировать уголовное преследование нацистских преступников, все собранные ими материалы для принятия решения они передавали в прокуратуру. В немецкой же юстиции трудились преимущественно те, кто получил свою профессиональную закалку в годы гитлеризма, и судебная перспектива переданных в их руки уголовных дел была невелика. Даже в таком усечённом виде «копание в прошлом» слишком долго, даже спустя уже много лет после войны, вызывало в новой Германии очевидное и устойчивое отторжение. В 1962 г., тогда ещё политик регионального уровня Гельмут Колль запретил министерству просвещения земли Рейнленд-Пфальц распространять в подведомственных ему учебных заведениях книгу Бауэра о нацистских преступниках, избежавших возмездия. Объясняя своё решение, будущий канцлер ФРГ заявил, что ещё не настало время заниматься коллективным переосмыслением недавнего прошлого…
К тому времени, когда не только власть, но и общество в целом мечтали поскорее забыть о гитлеризме, газовых камерах и убитых евреях, всё тот же Фриц Бауэр, занимавший пост Генерального прокурора земли Гессен (во Франкфурте) добился того, что Верховный суд ФРГ передал этому земельному суду право «расследовать и принять решение» по обвинению бывших надзирателей, охранников и офицеров СС концлагеря Освенцим.
В декабре 1963 г. отважный прокурор закончил расследование и передал суду 22 человека, которые были осуждены на пожизненные и длительные сроки тюремного заключения. Среди них был и известный садист Вильгельм Богер — его именем названа специальная пытка: «Качели Богера». Допрашиваемого прогибали колесом и сковывали запястья запрокинутых за спину рук со щиколотками ног. Уже одно пребывание в таком положении, не говоря о средствах допроса, вызывает у жертвы невыносимую боль (отмечу, что до самого недавнего времени, до 2017 г., эти «Качели Богера» широко применялись в «Госпитале» Bridgewater Массачусетса для наказания пациентов с ментальными проблемами). Подробно освещаемый в печати «Освенцимский» процесс во Франкфурте длился 20 месяцев. В ходе самого продолжительного суда во всей немецкой юриспруденции были заслушаны показания 220 свидетелей обвинения (четверо из них прибыли из Советского Союза). Он стал переломным моментом в истории современной Германии, потрясшим и в значительной мере изменившим состояние самого общества. Опрос, проведённый в начале 1965 г., когда суд был в самом разгаре, показал, что 57 процентов граждан ФРГ считают, что подобные процессы стране вообще не нужны. После его окончания негативное восприятие происходящих перемен не превышало 44 процентов — столь резкого сдвига в массовом сознании немцев в послевоенной Германии ещё не было. Этот поворот, вызвавший фундаментальную переоценку прошлого, был исключительно важным, но он не стал решающим. Миллионы людей ещё сочувствовали обвиняемым, которые просто выполняли приказ. Эти сочувствующие постоянно присутствовали на процессе. Даже часть полицейских в здании суда салютовали обвиняемым как бывшим товарищам. Как заметил тогда проницательный современник, «миллионы людей ещё инстинктивно чувствовали свою сопричастность преступлениям гитлеровского режима, хотя и уверяли, будто не имеют ничего общего с теми, кто предстал перед судом». Этот тезис наглядно подтвердился во время проводившегося тогда же суда над шестью эсесовцами концлагеря Собибор. Все они были признаны невиновными и под аплодисменты присутствовавшей публики выслушали прозвучавший на всю страну оправдательный приговор. На том процессе не было своего Фрица Бауэра — на всю Германию был только один такой прокурор. Когда Социал-демократическая партия Германии сумела выиграть земельные выборы в Гессене, он получил там должность генерального прокурора. Этот уникальный человек, из породы действительно штучных личностей, работал и боролся на пределе своих возможностей и не всегда добивался нужных результатов (он, к примеру, безуспешно пытался привлечь к ответственности Ганса Глобке). Но по прошествии времени очевидно, что он сделал даже больше, чем было в его силах, став катализатором тех глубоких перемен, которые начали происходить в его стране.
В связи с необычным и громким судом над палачами Освенцима в Западной Германии вспыхнули невиданные прежде дискуссии о коллективной вине и коллективной ответственности. Такого накала общественного противостояния в ФРГ ещё не было. Власти продолжали политику замалчивания позорного прошлого. Нежелание «ворошить прошлое» явилось одной из причин острого общественного кризиса 60-х годов. Молодое поколение немцев в массовом порядке стало задаваться вопросами о том, что происходило с их страной и собственными родителями, родственниками и соседями в годы гитлеровской диктатуры. К этому поколению принадлежала и Беата Кларсфельд.
Выросшие после войны немцы всё активнее стали выступать против «носителей тёмного прошлого» — тех, кто, восстанавливая разрушенную Германию, замалчивал свою собственную роль в гитлеровском режиме. В конце 60-х годов молодёжные бунты прокатились по всем западным странам. Эти волнения включали в себя различные протестные выступления — от антирасистского движения за гражданские права и выступлений против Вьетнамской войны до борьбы с лицемерной сексуальной моралью и войной «государства людей над людьми». В Западной Германии к этим конфликтам присоединился особый фактор — осуждение прихода к власти «поколения палачей» из Третьего рейха, вновь ставшего элитой уже новой Германии. Кризис доверия молодёжи к власти достигает своего апогея, когда в 1966 г. канцлером ФРГ становится член нацистской партии с 1933 г. Курт Кизингер.
Через двадцать лет после окончания войны Германию снова возглавил нацист. В Министерстве иностранных дел фашистского Третьего рейха он исполнял обязанности начальника радио-политического отдела. В ведомстве Риббентропа в тесном сотрудничестве с министерством пропаганды Геббельса он отвечал за радиопропаганду, ведущуюся на другие страны. Одной из его задач было распространять ненависть к евреям по всему миру. Опытный оратор, всегда умевший увлечь слушателей своей риторикой (своему красноречию в послевоенной Германии он обязан метким прозвищем — «парламентский клинок Аденауэра»), выполнял свою работу таким образом, что высшие фашистские бонзы высоко ценили как его исполнительность, так и присущий ему артистизм. Потом Кизингер утверждал, что ничего не знал о концлагерях и массовом уничтожении евреев. Между тем, на его рабочем столе ежедневно появлялись тексты антифашистских программ, которые вещали на Германию. Среди них были и обращения к немецкому народу Томаса Манна, звучавшие по Би-би-си. Выдающийся немецкий писатель с мировым именем регулярно выступал в передачах английского радио на Германию.
Он стремился довести до немецких радиослушателей факты нацистского варварства и привлечь внимание мира к «маниакальной решимости» нацистов осуществить тотальное истребление евреев. Вот, только несколько строк из его многочисленных обращений к немцам: «Новости могут показаться немыслимыми, но мой источник безупречен. Четыреста молодых голландских евреев были депортированы в Германию и умерщвлены с помощью токсичных газов (январь 1942 г.); «Мы достигли сейчас дьявольской точки: безумного решения полностью уничтожить еврейское население Европы…». Беата и Серж составили подробную документацию о деятельности Кизингера в фашистской Германии и опубликовали её в печати, но «коричневое прошлое» главы правительства никого из официальных лиц не интересовало. Куда бы они ни обращались, отовсюду с разными вариациями приходил один и тот же ответ: «Дорогая госпожа и господин Кларсфельд, федеральный канцлер был избран демократическим путём, какие могут быть ещё вопросы…». Брошюру о его активной нацистской деятельности в Третьем рейхе они направили каждому депутату бундестага, но никто из народных избранников не придал этой информации никакого значения. 7 ноября 1968 г., ровно 50 лет назад, Беата сделало то, что привлекло к себе широкое внимание как в Германии, так и за её пределами. В Конгресс-Центре Западного Берлина, где проходил съезд Христианско-демократической партии (ХДС), она во время перерыва подошла к канцлеру и со словами «Нацист, нацист» нанесла ему публичную пощёчину. Это произошло через полгода после таинственной смерти Фрица Бауэра, занятого к тому времени подготовкой ещё одного суда над палачами Освенцима. Первого июля 1968 г. он был найден мёртвым в наполненной ванне своей квартиры. Генеральный прокурор давно получал угрозы в свой адрес, включая звонки, хотя номер его телефона был строго засекречен. Из соображений безопасности он всегда носил с собой пистолет. Но это ему не помогло… Угрозы расправы неоднократно получали и супруги Кларсфельд. Дважды на них совершались покушения. Сначала в машине взорвалась бомба с часовым механизмом перед тем как они должны были на ней выехать из дома. Тогда мощный взрыв разорвал их автомобиль в клочья. В другой раз они получили почтовый пакет, который показался им подозрительным. В полиции в нём обнаружили скрытую там взрывчатку. Несмотря на все угрозы, они продолжали заниматься тем, чем они всегда занимались. Пощёчина Курту Кизингеру представлялась Беате единственной возможностью привлечь внимание к тому, кто стоит во главе Германии. Эта оплеуха стала символичной: дети нацистов бьют своих отцов.
Она имела и непредвиденные последствия. Проявились они не только в том, что через год партия Кизингера — ХДС — потерпела сенсационное поражение, и новым канцлером ФРГ стал его антипод — антифашист и участник Сопротивления Вилли Брандт. Её поступок подобно тому, как происходило и с процессами Бауэра, расколол немецкое общество. Оно разделилось на тех, кто осудил и тех, кто поддержал её. В этих позициях с самой неожиданной стороны проявляли себя, как частные граждане, так и широко известные люди. Два главных представителя немецкой литературы, два её несомненных столпа, будущие лауреаты Нобелевской премии Генрих Бёлль и Гюнтер Грасс, оказались в совершенно разных лагерях. После инцидента в Западном Берлине Беата предстала перед судом и была приговорена к году лишения свободы, заменённому затем на условный срок. По возвращении в Париж она получила букет из пятидесяти красных роз. В приложенной открытке было написано: «Благодарю вас — Генрих Бёлль». Спустя несколько дней, выступая на церемонии получения одной из литературных премий, Гюнтер Грасс неожиданно откликнулся на задевшие его два символичных жеста. Как им было сказано, несмотря на свою критическую позицию по отношению к Курту Кизингеру, он, тем не менее, абсолютно не приемлет нанесённую канцлеру пощёчину. «Я, конечно, не снизойду до того, чтобы одалживать Кизингеру пару солнцезащитных очков, — заявил оратор, — точно так же, как не вижу никаких причин для того, чтобы посылать розы Беате Кларсфельд». Эта полемика, показавшаяся не столь значимой и вскоре забытой, уже тогда высветила глубокие противоречия между двумя немецкими классиками. В ней впервые ещё мимолётно и не столь явно промелькнул вдруг неведомый прежде лик всемирно известного автора, который неизбежно рано или поздно должен был ещё проявиться.
В 1968 г. ещё не было известно о том, что Гюнтер Грасс в декабре 1944 г. добровольно вступил в войска СС. Об этом он впервые расскажет на пороге своего 80-летия в 2006 г. «Нацистская пропаганда работала так, — объяснял маститый писатель, — что для меня войска СС не были чем-то страшным, напротив. Это были элитные подразделения, которые направляли в самые горячие точки, и которые несли самые тяжёлые потери… Лозунг Гитлера — «Молодые должны вести молодых» — был потрясающе эффективен…». Ещё через шесть лет он опубликует стихотворение «То, что должно быть сказано», которое может поразить не меньше, чем его запоздалое признание в своём позорном прошлом, которое он скрывал более шестидесяти лет. В этом своего рода манифесте Грасс упрекает себя в том, о чём долго умалчивал. Этот запоздалый и горький упрёк, оказалось, относится не к его службе в войсках главного организатора нацистского террора. Нечто совсем другое не даёт покоя маститому писателю: некая страна утверждает за собой право на первый удар, который способен уничтожить иранский народ. Он долго не решался назвать её, но теперь больше молчать не может и говорит то, что должно быть сказано: «Атомная держава Израиль угрожает хрупкому миру на этой земле…». Сочинение, написанное по его словам, «последними чернилами», предполагает, что автор спешит сказать самое главное — и это, главное о самом себе, он успел сказать. В самой Германии, за редким исключением, опус Гюнтера Грасса был воспринят с явным недоумением. Некоторые из характерных комментариев тех лет дают представление об отношении немцев к его тексту. «Никогда Израиль не хотел стереть какое-либо государство с лица земли. В отличие от Ирана» (Берлинская газета «Der Tagesspiegel»). «Постыдно, когда немецкий лауреат Нобелевской премии использует антисемитские стереотипы» (Берлинская газета «Die Taz»). «Уже само название стихотворения заставляет вздрогнуть от его близости к примитивной лексике завсегдатаев пивных» («Westdeutsche Zeitung», Дюссельдорф). Немецкий драматург Рольф Хохут, обращаясь к Гюнтеру Грассу, написал: «Ты остался тем, кем когда-то стал добровольно — человеком СС». Германии с большими издержками удалось выйти из своего мрачного прошлого, а Гюнтер Грасс, в конечном итоге, в него вернулся. Тогда, полвека назад, Генрих Бёлль немедленно ответил на выпады Гюнтера Грасса в колонке еженедельника «Die Zeit», озаглавленной «Цветы для Беаты Кларсфельд». Отметив высокомерный тон, который использовал его оппонент, он счёл нужным объяснить по пунктам, почему для него было исключительно важно поддержать столь достойную леди. Прежде всего, это прямой долг писателя. Кроме того, он выразил благодарность к Беате в память своей матери, которая научила его ненавидеть нацизм, особенно того сорта, к которому принадлежит доктор Кизингер. Генрих Бёлль пишет, что сделал этот шаг «от своего поколения: погибших и выживших, включая тех, кто не может позволить себе выразить свою симпатию госпоже Беате Кларсфельд без риска потерять свою работу. Я могу себе это позволить, и потому счастлив действовать в пользу тех, кто менее свободен, чем я». Свой ответ Гюнтеру Грассу он заканчивает обещанием отправить ещё больше цветов Беате Кларсфельд, когда представится такой случай. И он отправил ещё 50 красных роз, которые были возложены к мемориалу в Изьё, сооружённого усилиями Беаты и Сержа Кларсфельд в память еврейских сирот от 4 до 12 лет, которых Клаус Барбье весной 1944 г. отправил в Освенцим. Никто из них не вернулся.
Борис ЛИПЕЦКЕР
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
