В городе, где родился великий волшебник Марк, все было именно так, как я и предполагала: по улицам с мечтательными задумчивыми лицами расхаживали люди в длинных черных сюртуках, здания меняли очертания и цвет по собственному желанию, улицы капризно изгибались и бежали куда хотели, а не туда, куда кто-то запланировал, а по небу шмыгали козы, которые играли на скрипках.
Страна приветливых милиционеров
— Как пройти в ближайший круглосуточный супермаркет?
— А что вы там хотите купить? — сержант в ответ интересуется, прямо как будто он одессит. Это ведь только одесситы любопытствуют, куда ты идешь, зачем, как здоровье всех родственников, и нет ли у меня хорошего недорогого врача для его котика. А тут молодой мальчик-милиционер в Беларуси.
— Ну… Мне надо… там… — растерялась. — А зачем вам знать?
— Я к тому, что если вам водки, — по-отечески растолковывает сержант и жестикулирует большими, как лопаты, ладонями, — то надо проехать отсюда две остановки, там есть небольшой магазинчик, где дешевле…
— Я?! Водку?! С чего вы взяли?!
— Ну а чо? — оценивающе рассматривает меня сержант. — Вы что, не человек что ли?
— Я не пью водку! Я вообще ее никогда не пробовала, эту вашу водку.
— Как это?! Никогда?! Совсем?! — сержант смотрит на меня как на снежного человека. — Совсем-совсем никогда?!
— Нет.
— Совсем-совсем? Ни глотка?
— Нет, — чуть поколебавшись, ответила я.
— А как же вы тогда? — с жалостью и сочувствием смотрит на меня сержант, чуть не плачет, сдвигает свою форменную фуражечку на затылок и складывает свои лопаты на животе в замочек.
— Ну, — пожимаю плечами и развожу руками. — Вот так и живу. А что делать…
Сержант хлопает длинными прямыми льняными ресницами.
— … Коньяком обхожусь.
— Ааааа! — облегченно смеется милиционер и грозит мне шутливо указательным пальцем, милый белобрысый веснушчатый мальчишка. — Аааа! Юмор типа, да? Типа вы шутите, да?
— Так где тут у вас супермаркет? Мне воды купить…
— Воды… Понятно, — понимающе кивает сержант. — Вооон туда идите. По ступенечкам вниз. Там есть. Вода. И армянский есть… вода. И грузинский… вода. И даже французский… вода.
Ну не верит мальчишка, что женщина моего возраста, вышедшая из гостиницы в шесть часов утра всего лишь в легкой футболочке (а кто знал, что в Витебске уже осень в начале сентября?!), не нуждается в алкоголе.
Но зато какой вежливый. Какой уважительный.
Профессор на велосипеде
Я гуляла по Витебску. Жители города охотно и даже где-то с гордостью указывали путь, а иногда бросали свои дела и вели за собой, чтобы я не заблудилась.
Нужно сказать, что прежде чем собираться в Витебск, я как всегда, заглянула в Интернет и записала, что хотела бы посмотреть.
В разделе «Культовые сооружения» на одном из туристических порталов, я прочла изумительную по силе образов фразу: «История уготовила нелегкий путь развития для церквей Витебска. В разные эпохи их поджидали пожары и разгромы».
Я так и представила себе, как коварные пожары и разгромы, подлые и ожесточенные, затаившись, поджидали, чтобы сожрать в огне не только витебские храмы, но и другие, созданные умными талантливыми человеческими руками произведения архитектуры и искусства. А уж Витебск, как птица Феникс, сгорал и возрождался, сгорал и возрождался, погибал в огне и заново упорно отстраивался.
Полезла я в Интернет искать, зачем Петр I приказал сжечь Витебск, ну зачем, ну что он совсем уже был какой-то вообще? Что, он так не ценил чужой труд? А он, оказывается, тот еще был парень, чуть что не так, не подчинились, не согласились — как мотнёт рукавом — и сжечь! Отдавал приказ и усами злобно водил своими. Горячий был царь. Нервный. Вспыхивал, как головёшка. В прямом смысле этого слова.
В Витебске искала я старинный Храм святого благоверного князя Александра Невского. На фотографии он выглядел так, будто ему несколько веков — ладный, маленький, чистый, дождями умытый, срубленный из дерева с поседевшей кровлей. Бродила я, бродила с картой, спрашивала у прохожих, все пожимали плечами, мол, нет у нас такого старинного храма, есть новый. Я им, мол, мне не новый нужен, а старый. В конце концов, навстречу выехал мальчик на велосипеде, экипированный по всем правилам — и шлем, и перчатки без пальчиков, и наколенники, и форма в облипочку. А велосипед — шедевр инженерной мысли.
— Аааа! Это всегда так путаются, — засмеялся мальчик. — Храм-то новый, а выглядит, как старинный и отреставрированный. Пойдемте, я вам покажу. Мой друг там в колокола звонит, — с гордостью поделился мальчик. — Этот храм был сначала построен как временный. Вроде как такой, каким были храмы при Александре Невском. Вот. Но люди его полюбили, пока строили каменный рядом. Там очень уютно, там спокойно, там чувствуется присутствие святого духа, понимаете?
Я с уважением посмотрела на мальчика. И пока мы шли — я — просто так, беззаботно размахивая по привычке руками, а мальчик, бережно ведя за руль свой роскошный велик — я многое узнала. Потому что мальчик говорил, не останавливаясь, мне казалось, что он даже забывает вдохнуть, так часто и с невероятной скоростью он расставлял слова в своей речи. Он не только много чего рассказал из того, что меня интересовало, но и вдруг стал спрашивать пройденный материал, чтобы убедиться, что слушала я его внимательно. Мне казалось, что мы с этим мальчиком были идеальной парой. В том смысле, что я — внимательный слушатель, а он — изумительный рассказчик. А поскольку слушать — это вообще самое любимое моё занятие, поэтому с той самой утренней прогулки, которую мы совершили с мальчиком-велосипедистом к Храму Александра Невского, я практически очень многое узнала не только о Новгородском периоде жизни князя Александра, о разных культовых сооружениях города Витебска, но так же в самых мелких подробностях и о горных кросс-кантри велосипедах, об их двадцати семи скоростях, о воздушно-масляной амортизации и о дисковом гидравлическом заднем тормозе. Мальчика-велосипедиста, моего спутника, звали Тарасий. Та-ра-сий. Каких прекрасных Тарасиев родит земля белорусская!
События были всякие: иногда веселые, иногда печальные. Не то, чтобы трагические, печаль наша была достаточно светла.
И вокруг — на улицах, в магазинах, кафе, в гостинице, в музеях, в театрах нас встречали приветливые спокойные и милые люди. Объясняли, показывали, провожали.
Ну разве только в магазине учебников, куда я зашла купить моей маме карандашей в коллекцию, на меня стала ворчать дама-продавец: уж слишком долго я копалась в кошельке и путалась в деньгах. Эти белорусские деньги такие коварные: суммы гигантские — десятки тысяч, а за них можно купить два карандаша. И мрачная продавщица, у которой, по-видимому, случился не очень удачный день, наткнувшись на мою сияющую открытую физиономию, рявкнула, мол, быстрей давайте, считать не умеете. Я даже не обиделась, но выйдя из отдела, принялась хохотать: на витрине изысканная серебром на красном табличка гласила: «В нашем магазине год вежливости». Правда, год был не указан, поэтому я сделала вывод, что последние секунды года вежливости истекли как раз именно в тот момент, когда я копалась в своем бумажнике. Или когда я пожаловалась новым знакомым Ирине с Ефимом, что пару ботинок мне перевязали в витебском универмаге, как в детстве, веревочкой, и не дали пакет, Ефим рассказал, как он тут детские куриные сосиски покупал: женщина-продавец цапнула их с витрины рукой, шваркнула на весы, потом приподняла эту кучу в жмене и спросила:
— Вам куда полОжить?
У Фимы из тары был только карман. Сосиски он не взял.
Однако эти исключения только подтверждают правила. Беларусь — ласковая, прозрачная, нежная и, как мне кажется, незащищенная страна. Страна березовых рощ, трепетного неяркого неба. Страна красивых ироничных женщин с тонкими запястьями и узкими щиколотками. Страна сообразительных мужчин и очень смешных обаятельных детей. Страна любезных, уважительных, воспитанных, как правило, очень увлеченных людей.
Смотреть и видеть
Как же я люблю смотреть и при этом видеть. Человек, который никогда не терял зрение, не сможет меня понять. Когда в Одесском институте Филатова мне сделали невероятную операцию и вернули зрение, я вышла во двор клиники, где отлеживалась после операции, вышла погулять и объясняла мужу по телефону, где меня найти:
— Я — около дерева с очень губчатым стволом. Тут еще муравей ходит. Только я не с той стороны, где муравей с разными передними ногами, одна короче другой, а с той стороны, где муравей помоложе, который тащит гусеницу. Светло-коричневую гусеницу. С зелеными глазами.
Вот как я люблю видеть и разглядывать. А они мне говорят:
— Не верти головой по сторонам — делает мне замечание кто-то из компании: Лена? Надя? Галя? Таня? Конечно, они все мудрые, хорошо воспитанные. У каждой есть чему поучиться. А как не вертеть, когда столько вокруг всего.
Знаете, как в Витебске?!
Там, если рабочие работают на улице — например, чинят дорогу — так работают все! Приехали пятеро, и работают пятеро, представляете? Это же чистая Европа!
У нас ведь дома как: раскопали яму, один возится внутри, четверо сидят по краям ямы, курят, а двое в костюмах с папками стоят и тыкают пальцем. Или качаются с пяток на носки. Это называется «руководить процессом». И вот в Витебске латают проезжую часть, я остановилась и стою, не могу налюбоваться. У каждого есть свой участок работы. И никто не руководит, не качается над нами с папками в галстуках, а работа все равно идет, и быстро. Мелочь, конечно, но мне за Витебск радостно.
А еще. На бульваре у театра. В черном платке, в длинной темной монашеской юбке и в темном жилете поверх серой старушечьей блузки, лицо желтое, как из дерева вырезанное. Возраста не разберешь, сплошная усталость. Сумка большая клетчатая, с какими ездят челночники. Вдруг остановилась и резко присела на край скамьи.
— Вам плохо? — спрашиваю.
— Нет, дочка, отдыхаю.
— Давайте помогу, вам далеко?
— Нет, мне рядом, да оно и не тяжелое. Коробок набрала, сынам овощей всяких и закруток в Минск передать. С ночной смены иду.
— А где вы работаете?
— А санитаркой я. В больнице. Тут, недалеко.
— Тяжелая работа.
— Скорбный труд, дочка. Старички. Одинокие. Провожаю я.
И поплелась бы я дальше за этой женщиной, которая ну лет на пять-семь старше меня, ну ладно, ну пусть, на десять, не больше, а зовет меня дочкой. От того, что мудрости в ней на сотню матерей. Но не позволила она. Да и времени у меня почти не осталось.
Марианна ГОНЧАРОВА http://medved-magazine.ru