Позорище на пепелище

Трагедия в демократической стране — это, как правило, момент единения власти с народом. День, когда избиратели видят в своих политиках живых людей. Это еще можно назвать праздником лицемерия, поскольку в таких странах карьера политического лидера реально зависит от того, как он выглядит в глазах соотечественников, но слово «праздник» здесь, пожалуй, неуместно.

Не слишком популярный у соотечественников президент Буш-младший, стоя на развалинах Всемирного торгового центра, естественно, понимает, что означает для него сей миг, но едва ли торжествует в эту минуту. Он потрясен вместе со всей Америкой. И тут выясняется, поддержат его люди на ближайших выборах года эдак через три или не поддержат.

Иное дело трагедия в авторитарном государстве, где все схвачено и любой политический ляп национального лидера, даже самый чудовищный, будет исправлен при помощи накруток на выборах и тотальной пропаганды. В такой стране вождь может позволить себе безнаказанно купаться в Черном море, покуда в Баренцевом тонет подлодка, а после очередного теракта говорить о том, что у террористов нет будущего, а у нас оно есть. Прямо в лицо людям, потерявшим своих детей. Он знает, что вне зависимости от того, где искупается и чего скажет, будет переизбран еще столько раз, сколько захочет. Потому что живых, замороченных, запуганных и восторженных больше, чем мертвых, и равнодушных больше, чем тех, кто способен сочувствовать чужому горю.

Короче, в демократическом государстве даже прожженным циникам надо уметь притворяться людьми, что оказывает благотворное воздействие на всякого, кто идет в политику. Ибо трагедии неизбежны в любой, даже процветающей стране, и всякому законно избранному или рвущемуся к власти время от времени выпадает случай поупражняться в человеколюбии. А там, глядишь, и человеком станет. В отличие от тех, кому на эти тренировки ходить не надо. Потому у нас все так запущено, и почти каждый чиновник, от царя российского до его олухов, от Путина до распоследнего районного вельможи, при столкновении с трагедией сразу являет гражданам свою бесчеловечность.

Они не способны ни сопереживать, ни лицедействовать — вот и выходят к людям, когда уже нельзя не выйти, как в Волоколамске, с теми каменными мордами, которые столь однозначно просят кирпича. Они плохо видят и плохо слышат обезумевших от горя соотечественников в Кемерове, хотя и по разным причинам. Путин погружен в свои геополитические думы, вследствие чего перво-наперво выражает недоумение по поводу погибших на пожаре: дескать, что за дела, не было же «боевых действий». Аман Тулеев стар и болен, и ничего уже в нем не осталось от того яростного народного трибуна, который продавал Ельцину свою лояльность в обмен на кресло губернатора. Единственное, о чем он еще помнит, так это об иерархии, почему и не желает приехать на пепелище («кортеж помешает пожарным», а без кортежа Тулеев не передвигается), и слезно просит прощения у государя за хлопоты, причиненные в связи с массовой гибелью детей, и клянет «тех, кто постоянно бузотерит». В итоге топит и себя, и Кремль, так что неглупым референтам на президентском сайте приходится удалять этот самый яркий фрагмент из выступления негодующего старца.

В часы бедствия в авторитарной стране власть неизбежно выставляет себя на позор — и ничего с этим нельзя поделать. Поскольку бессердечие заложено в самой ее основе, при отсутствии навыков к состраданию. Да и откуда им взяться, ежели в этой системе десятилетиями культивировалась ненависть, сверху донизу, а народ если для чего-нибудь и был востребован, то почти исключительно для того, чтобы вместе с начальством проклинать врагов и умирать за дядю Вову. Ну и еще для того, чтобы правильно проголосовать за Путина и потом его восславить. А пожар в осажденной крепости, не имеющий ни малейшего отношения к текущим событиям, типа войны с Англией, — это скорее досадное недоразумение. Непонятно, как руководству на него реагировать, и оно откликается как умеет. С искренней бесчеловечностью.

Путин, которого отвлекли от Третьей мировой, сетует, что и в мирное время люди гибнут, поминая демографию и бичуя разгильдяйство. На гостелеканалах, дисциплинированно дожидаясь команды «отбой», продолжают праздновать его победу и транслировать песни и пляски. Долго, очень долго. Спасатели в оперативном штабе начинают трудовой день с того, что развешивают на стенах портреты вождей. Тулеев оплакивает себя, зубами цепляясь за кресло. Вице-губернатор Цивилев стыдит потерявшего семью на пожаре, укоряя его в желании «попиариться».

Однако в этом и слабость авторитарных правителей — в их абсолютном неумении по-человечески общаться с людьми. Так они, в конце концов, и проваливаются в историческую бездну, режимы, построенные на ненависти. Сперва в локальном противостоянии с народом, который еще вчера голосовал за них, а сегодня уже требует отставки всего кемеровского султаната и выходит на Пушкинскую площадь в Москве и на Марсово поле в Питере. Буквально принуждая Путина объявить в России День национального траура. А после, когда люди насмотрятся на эти начальственные рыла и наслушаются вздора, который они мелют, протестные настроения могут охватить всю страну. Как это случилось у нас в эпоху перестройки, увенчавшейся мирным роспуском империи, в которой уже невыносимо было жить.

Собственно, за то и следует ценить тупую искренность авторитарной власти, что благодаря ей у граждан в полузадушенном социуме раскрываются глаза. Жаль, что для их объединения против осточертевшего начальства нужны несчастья и беды. Однако такая власть по-настоящему познается только в беде, и трагедиям, еще более страшным, чем оптовые смерти в «Зимней вишне», не будет конца, покуда собирательный Тулеев будет вечно сидеть в Кемерове, а безусловный Путин — в Кремле. Покуда страной будут управлять откровенные нелюди.

Илья МИЛЬШТЕЙН

http://graniru.org