Людмила Улицкая — знаменита и читаема, ее проза отличается лица необщим выраженьем, а кириллица многих книг переведена на иные алфавиты и иероглифы. Поговорим с ней о бытие и писании.
— Вы четыре года писали огромный роман и совсем недавно «Лестница Якова» вышла в свет — расскажите, пожалуйста, об этой книге.
— Это история семьи, история поколения, история страны и человечества. Почему человечества? Потому что меня с юности очень волнует эта вполне научная тема — что и как мы получаем от своих предков. На вопрос «как» ответ оказался более простым — открыли великую спираль ДНК, поняли, как кодируется текст всего живого. Вопрос «что» оказался более сложным, отчасти я нашла этот ответ, прочитав письма моего покойного деда, которые попали ко мне через сто лет после написания первого письма этой переписки — в 1911 году. На этом и построен роман.
— Говорят, что детство всегда живет в нас, и его влияние формирует всю нашу дальнейшую жизнь. Каким было ваше детство и как повлияло на вашу судьбу?
— Да, вне всякого сомнения, детство никогда никуда не девается. Нашему поколению несказанно повезло — в отличие от китайцев, которые произвели сомнительную мудрость «Не дай Б-г нам жить во времена перемен», я придерживаюсь иной точки зрения. Времена больших перемен дают возможность прожить несколько жизней. Мне было десять лет, когда умер Сталин, я прекрасно это помню, я помню постсталинскую советскую жизнь, я пережила крушение коммунизма, я живу теперь при режиме, который по некоторым параметрам хуже сталинского. А по некоторым — лучше. Мне это ужасно интересно. Мне не довелось менять страну жительства, но, никуда не уезжая, я жила в разных странах. Мое детство было прекрасным: никто особенно не заботился о моем воспитании, потому что у родителей было много других забот, но меня любили и не давили на меня. У меня были замечательный прадед, бабушка и мама, и они воспитывали меня фактом своего присутствия, своим повседневным благородным поведением, и никто мне ничего не навязывал. Кроме музыкальной школы, которую я бросила, о чем до сих пор жалею. Семья, двор, школа. Двор как замечательный социальный питомник — я научилась давать сдачу и ценить дружбу. Дворовые законы были примитивны, но для начала это неплохо. Со школой мне не повезло — не было ни одного учителя, который бы стоил того, чтобы о нем вспоминать. По профессиональной части, я имею в виду. Зато в университетские времена открылось счастье моей жизни — человеческое общение самого высокого качества. Среди людей, с которыми я общалась более или менее тесно, были и известнейшие, и безвестные, но это был десяток, не меньше, людей столь высокого интеллектуального и нравственного качества, каких я давно не встречаю. Чтобы был понятен масштаб, назову одного только, Владимира Павловича Эфроимсона, великого ученого и великого человека… Но моя «золотая коллекция» первосортных людей начиналась в раннем детстве, и до сих пор некоторые из них рядом.
— Вы закончили МГУ и «прослужили» всего два года. Как вам удалось уйти на «вольные хлеба» в совсем не вольное время?
— Не совсем так. Я после окончания университета два года проработала в Институте общей генетики, а потом меня и еще несколько человек уволили в связи с ничтожным «самиздатским» делом. Закрыли всю лабораторию. Идея увильнуть от казенной службы только созревала, но в тот период — это 70-е годы — мне было не до того: болела и умирала мама, потом я родила одного за другим двоих сыновей, потом развелась с мужем, размышляла о том, что наука от меня уже далеко убежала, не пойти ли мне в больницу анализы крови и мочи делать… Но свалилось неожиданное предложение — поработать в Камерном еврейском музыкальном театре завлитом, и я согласилась: это была самая большая авантюра в моей жизни. Три года я проработала там, и тут уж я вполне созрела жить фрилансером. Все эти годы я прекрасно помнила слова Марины Цветаевой — «лучше моську наймусь купать». С 1982 года я свою моську и купаю… Признаюсь, было время, когда я каждый день, проходя мимо станции метро «Аэропорт», смотрела, висит ли еще объявление о том, что требуется «ночная уборщица»: в этом месяце я еще продержусь, а в следующем… А потом я писала — писала, и стали за это деньги платить. Я поначалу страшно удивлялась… Теперь привыкла.
— Ваши книги переведены на многие языки. Как вы считаете, ваша проза легко поддается переводу?
— Да, кажется, тридцать пять… Если Данте и Гомера перевели, почему же меня нельзя? Я как человек, к языками катастрофически не способный, преклоняюсь перед людьми, которые владеют разными языками. Всегда с ними сотрудничаю. Вот как раз сегодня закончила писать ответы на вопросы финской переводчице, которая переводит сейчас роман «Даниэль Штайн, переводчик». Вопросов было 141. И должна сказать, чем лучше переводчик, тем больше вопросов он задает — такой закон я вывела. Самый плохой из моих переводов, английский, я как раз могла кое-как прочитать, сделан был женщиной, у которой ко мне не было ни одного вопроса.
— Вы не только писатель, вы женщина, у которой есть семья, наверняка требующая внимания, заботы, каких-либо обязательств. Того же требует и писательская работа. Тяжело ли вам быть женщиной-писателем? И не «отвлекает» ли семья от создания романов, и наоборот?
— Нет, не тяжело. Пока дети жили со мной, работать не особенно получалось. Они рано уехали в Америку, тут я и стала писателем. Мы давно уже живем с мужем вдвоем, он художник. Мы друг другу не мешаем, отчасти и помогаем. Оба мы умеем прекрасно жить в одиночестве, но вдвоем нам интереснее. Быт у нас очень простой, незамысловатый, мы оба неприхотливые люди. Нет, семейная жизнь необременительна тем более, что я плохая бабушка и довольно мало времени провожу с внуками.
— Как вы воспринимаете свое еврейство? Не хотите ли переехать на Землю Обетованную на постоянное жительство? Что вы любите и что не принимаете в Израиле?
Отвечу по-еврейски — вопросом на вопрос: а как вы воспринимаете свою группу крови? В детстве еврейство было очень обременительно, с годами смирилась, в конце концов, даже стала ценить. Дело в том, что я полжизни настаивала на том, что есть у людей качества и свойства более важные, чем кровь. А под конец жизни оглянулась и обнаружила, что почему-то большая часть друзей все-таки евреи. Ну, не считая русского мужа… Израиль я очень люблю. Больше двадцати лет почти каждый год сюда приезжаю, облазила, кажется, все уголки. Ноги мои знают, что Земля Святая: я по ней много ходила. Но очень уж для жизни некомфортная страна. Я не про быт — хуже, чем в России, надо еще и поискать. Я про другое — чудовищный и неразрешимый, на очень глубоком уровне конфликт. И с годами он делается все глубже. Иногда думаю что мы, евреи, не народ, а модель народа. На нас Высшие Силы постоянно ставят эксперименты. Наверное, это и значит быть избранным народом.
Оцените пост
(голосовало: 3, средняя оценка: 2,33 из 5)
Загрузка...
Всё что пишет и провозглашает эта женщина пропитано культурой «создания нового человека». Вполне так в духе христианской доктрины, что неудивительно для советского человека без реальных корней, оказавшегося независимо от своей воли в «стране чем то хуже, но и чем то лучше» чем эсэсэсэрия. Создатели той страны, в которой выросла, была воспитана эта женщина, также как и христиане были одержимы идеей создания этого нового человека. Ведь очень похоже: » нет ни римлянина, ни иудея», но зато все христиане и марксистско-большевистское «пролетарии всех стран соединяйтесь». И методы ведь одинаковые — не можешь научим, не хочешь заставим. Неудивительно, что в настящем времени в Улицкой и её писаниях уживаются две идеи: левый поворот Ходорковского и политкорректность гутменшей современной Германии. Обе идеи согласуются с нетерпимостью существования ЕВРЕЙСКОГО государства. В этом, на мой взгляд истинная причина её неприятия Израиля.