Еврейский Мир

Соня Тучинская

Часть первая — У врача

Вчера была на приеме у врача-офтальмолога. Врач — еврей. А приемная у него завешена постерами с радующими глаз видами Тибета и каких-то несчастных страждущих тибетцев в жутких на этом прекрасном фоне обносках.

Спросила — «почему именно Тибет», ожидая, что расскажет о переходе в буддизм. У местной еврейской интеллигенции перейти в буддизм, как у российской — в христианство. Оказалось — нет. Он, слава тебе Господи, старомодно придерживается обычного равинистического иудаизма, и к тому же происходит из Дома Давидова, и имя его еврейское — Моше.

А в Тибет летал 19 раз (за свой счет и по доброй воле, разумеется) учить местных эскулапов, как проводить операции на глаза. 20-ый раз точно полетит, а дальше не знает. Все-таки 70 уже.

На Тибете поколение целое успело вырасти, пока он туда летал. И те люди местные, тибетцы из какого-то отдаленного района, спросили его, а почему в Америке только евреям позволяют становиться врачами. У него глаза на лоб — с чего вы, мол, это взяли? — А к нам сколько врачей разного профиля приезжало оперировать и учить как операции делать — и все до одного евреи, — отвечают ему местные. Рассказывая эту похожую на анекдот, но абсолютно правдивую баечку, Моше хохочет. И смеется так молодо, что не поверишь, что ему 70.

Знаю сама, что гордиться стоит только своими личными достижениями, но невозможно не загордиться, когда ты из ТАКОГО народа.

Кабинет у него в солидном офисном здании в красивейшем районе Сан-Франциско. И сам он — по-барски холеный и благополучный, каким ему, собственно, и полагается быть, когда речь идет об американском враче с частной практикой.

Ну, вначале, он, как положено, мучил меня с помощью всяких изощренных офтальмологических приборов, а потом накапал мне глазных капель, и пока они не начали работать, да и после того, мы с ним болтали «свободно и раскованно», легко переходя от Бродского (он знает, что он взял Нобеля и был при Буше-старшем государственным поэтом-лауретом) к избирательной кампании, а потом, к истории моей эмиграции. Послушал он меня и говорит:

«Мы за вас боролись когда-то, собирались у русского консулата, кричали — let my people go. Я жене говорил тогда, мы делаем самое простое, — даем деньги, а получим сокровище — евреев, прекрасных врачей, инженеров, учителей. Вот таких как вы и ваш муж. (Муж был у него накануне). Как мне радостно, что вы процветаете. Приду, домой, расскажу жене, что видел конечный результат хорошего дела, в котором мы участвовали когда-то».

Я тут же заторопилась ему доложиться, что по приезде мы ни одного чека велферского не получили, муж сразу пошел работать. А теперь по мере сил тоже помогаем людям, но не на Тибете, а поближе — в Америке, Израиле.

Он стал говорить слова всякие лестные о моей персоне. Я сидела не шелохнувшись, просто замерла, чтоб не сбить его с этой темы, так как обожаю, когда меня хвалят. Есть люди, которых это смущает, а я только пожалела, что муж и друзья, и особенно мама, очень критически ко мне относящаяся, не могут слышать как Моше меня славил.

Особенно он отметил «вечную еврейскую иронию» и ауру какую-то загадочную, которая притягивает людей. Я не стала его разочаровывать фактом, что за последние три года меня изгнали из «элитного женского клуба», из элитного же еврейского Портала, и еще по мелочи, и что моя волшебная аура ни фига меня от этого не спасла. Но самый ценный комплимент он мне отвесил, когда сказал, что во мне есть немножко мишигене, как раз в такой степени, как ему нравится в людях.

Единственное, в чем мы разошлись — это Израиль. — Израиль находится там, где нахожусь я, — сказал Моше довольно таки самонадеянно и безапелляционно. Я позволила себе с ним не согласиться и у нас вышел небольшой спор на эту тему. Еще он сказал, что

«ОНИ (мир) нас не любят, но мы должны ИМ доказать, что мы хорошие, что мы — лучшие, что мы сочувствуем и помогаем самым обездоленным, несчастным и слабым в этом мире…».

Тут я опять не согласилась, и как умела, перевела ему слова Жаботинского:

«Нам не в чем извиняться. Мы народ, как и все народы; не имеем никакого притязания быть лучше….»

…Вообще, это все было довольно трогательно. Когда-то мы, не зная друг друга, были по разные стороны движения «let my people go». И вот, через четверть века встретились здесь, в его кабинете и… категорически понравились друг другу.

Часть вторая — как выбирать врача

Моше не исключение. Все врачи у меня, от терапевта до дантиста — евреи. Нет, не потому, что я с ними «одной крови». И не потому, что я расист. Ща, как раз на примере, как я вышла на Моше, все объясню.

Вот вам, скажем, нужен офтальмолог. Вы открываете в гугле лист всех врачей нужного вам профиля принимающих в Сан-Франциско и не брезгующих вашей страховкой. Из этого списка вам (мне, без вопросов) нужно сделать выборку — отсечь всех тех, кто мог поступить и закончить мед. школу с помощью незаслуженных расовых привилегий. Почему — догадайтесь сами.

По именам/фамилиям блатные «двоечники», в основном набираемые из самого почетного в Америке «меньшинства», ничем не отличаются от добросовестных «отличников». Но есть исключение. Если вы хотите иметь дело с врачами, гарантированно никогда не подпадавшими под защиту «affirmative action», смело выбирайте из гугловского списка доктора с «говорящей» фамилией Коган, Шапиро, Розенблат или на худой конец, Сандлер.

Когда в 60-х начали давать неграм фору при поступлении в университеты, цели, натурально, преследовались самые благие. Предполагалось, что благодаря «аffirmative action», негритянская молодежь массово рванет в высшие учебные заведения, закончит их, и как результат — изменит к лучшему социальный статус своей общины.

Заодно с неграми пришлось и другим «меньшинствам» понизить планку при поступлении *.

Здесь, как и на нашей бывшей родине, хотели как лучше, а вышло — как всегда. А вышло, собственно, вот что: до половины абитуриентов прошедших в университеты по «аffirmative action» не доходят до финишной прямой, то есть — до диплома. А те, кто доходят — остаются под подозрением, пусть только в некоторых случаях обоснованным, что знания и опыт у них хуже, чем у других выпускников, получивших диплом врача в честном соревновании с другими.

Это как перманентно держать часть не самых успешных и трудолюбивых спортсменов на допинге, ожидая от них, что они смогут обойти, или хотя бы стабильно сравняться с их хорошо, честно и с раннего детства тренирующимися соперниками. Вот какую подлянку подложило родное государство неграм, за чьи гражданские права оно так истерически бьется уже так много лет.

И какое везение, что для евреев в России была введена Александром III и продержалась аж до самой «перестройки» жесткая «процентная норма», а не развращающая «аffirmative action», которая к счастью миновала евреев и в Америке. Хотя они здесь самое настоящее «меньшинство» — их меньше 6 миллионов. Сравните с негритянской общиной — 42 миллиона.

Короче, ну почему евреям опять повезло?

P.S.
Тот кто в теме, поймет, что все написанное во второй части ни в коем случае не отрицает наличия первоклассных врачей и адвокатов, получивших диплом с помощью расовых льгот.

Что там далеко за примером ходить: Clarence Thomas — член Верховного Суда Америки. Oн — единственный чернокожий член ВС, и к тому же, единственный из членов Суда, кто стал юристом с помощью «affirmative action», — и именно он является самым ярым ее противником. Это он сказал когда-то, что те белые, которые внедряют ее и есть истинные расисты, и что те черные, которые не борятся за ее отмену, не должны удивляться ее последствиям, когда они получат дипломы. К сожалению, к мнению моего любимого судьи не прислушались, и одним из последних июньских решений ВС была, в который уже раз, признана легитимность «affirmative action» в деле белой абитуриентки из Техаса.

___________________________________________________________________________________________

* — помню, что еще лет 17-19 назад «проходной бал» для белых в Беркли был 3.8. Для абитуриентов-негров значительно ниже — что-то вокруг 2.6.

Авторский блог

2016 г.

Оцените пост

(голосовало: 5, средняя оценка: 4,80 из 5)

Загрузка...

Поделиться