— Когда пол-Одессы снялось с обжитых мест, когда один за другим начали уезжать близкие друзья, вам не хотелось последовать их примеру?
— Нет. Было горько, но что я мог сделать?
— Не хотели терять зрителя?
— Нет, об этом я даже не думал. Просто, Дима, представил себе, как к американской девушке подойду. Ну кто я там такой? Бр-р-р! Так ясно понимаешь, какое дерьмо ты сам, в какое дерьмо погружаешь ее и кому вообще нужен. Вот что самое главное! Кто я, о чем и как могу пошутить, где найти тот блеск, который тогда уже мне был присущ? Я ведь неплохо владел языком, кого-то мог покорить, и тут вдруг лишить меня самого главного? Бросить туда, где я пуэрториканец? Без специальности, без языка, без мозгов… Опять в пятилетний возраст, опять все сначала?
— Думаю, у вас часто были, да и сейчас наверняка случаются депрессии, когда хочется тупо запереться и пить, пить, пить…
— Да, бесконечные депрессии…
— Михаил Задорнов сказал мне, что, по его мнению, перестройку в Советском Союзе сделал не Горбачев, а Солженицын, Жванецкий, Высоцкий и Окуджава. Вы с этим согласны?
— Конечно же, нет. Ну почему я должен соглашаться с тем, что говорит Миша Задорнов? Мы конкуренты, хотя, разумеется, очень приятно слышать это со слов Миши. Михаил Николаевич молодец, набрал высоту… Ему еще то помогает, что он все-таки свой, понимаешь? Я не могу говорить: «Мы, русские, умнее всех», — мне тут же набьют морду. Просто за слово «мы»…
— Надо же совесть иметь, да?
— Да, и рано или поздно либо те, либо другие, но набьют, поэтому приходится молчать. Хотя я, может быть, так и думаю, но не вслух. А он молодец, режет в глаза: «Американцы дураки!» Может, так и есть, но я не решаюсь такое сказать, ну нет у меня фактов, полностью подтверждающих эту теорию. Наоборот, если судить по технологиям и количеству изобретений… И все наши почему-то туда бегут…
— А не они — сюда…
— Что же они, ученые, потоком к дуракам прутся, побросав метрики свои, звания? Спортсмены, забыв про массовость, тоже за океан мылят шеи. Ну, видимо, раз туда бегут, а сюда пока нет, значит, среди дураков жить легче…
В общем, Миша рискованно говорит, а я — сдержанно, осторожно, хотя, думаю, мы — то есть я, Владимир Семенович, Булат Шалвович — звучали и, самое главное, стали популярны. Люди же сами эти записи распространяли… Конечно, огромное количество пленок сыграло большущую роль. То, что сегодня я говорил в Москве, завтра оказывалось во Владивостоке. Как? Не знаю.
— КГБ, очевидно, записывал, и он же распространял…
— Может быть, может быть… Витя Шендерович однажды рассказывал, как впервые меня услышал. Где-то на пляже стояла толпа людей, посредине магнитофон, и оттуда мой голос. В Одессе тогда пройдешь возле забора — оттуда мой голос. И у Володи Высоцкого было так же, все расходилось кругами…
— Михал Михалыч, а когда появились новые русские, они вызвали ваш интерес как персонажи? Вам приходилось общаться с людьми, которые были вашими поклонниками, а потом у них появилась куча денег и они принялись ими сорить, стали вас приглашать?
— Если позволишь, я не буду на этот вопрос отвечать — он не кажется мне интересным. Ты, кстати, заметил, что нам сейчас показывают на телеэкране? Вот в Ливане прошла война, а у меня полное ощущение, что продолжается какое-то шоу, раскрученное на весь мир. Достаточно кровавые фильмы, которые сейчас идут, приучили нас смотреть на трупы и кровь, мы не отводим глаз, когда что-то падает, взрывается и после этого куча народа остается лежать, а их вытаскивают, тащат…
На войну смотришь как на картинку: то же телевидение, те же практически титры, только все уже не понарошку. Публика же, как на футбольном матче, сидит: одни болеют за этих, другие за тех. Вот я и говорю: нас довели до такого состояния с помощью Голливуда, этой фабрики грез. Кинотеатры собирают огромные залы, где люди с попкорном смотрят те же взрывы, те же выстрелы, тех же убитых… Точно так же мы сейчас смотрим живую войну, настоящую. Что нужно, чтобы ты очнулся? Чтобы пуля, не дай Б-г, попала прямо в тебя? Но ты будешь мучиться, а остальные вот так же, с любопытством, будут смотреть на твои судороги.
Вот в какое странное время мы попали, какой плавный переход получился…
Да плевал я на новых русских — они уже мне неинтересны! Они действительно ничего из себя не представляют. И раньше не представляли, но сейчас уже и порода немножко другая. Все-таки пить, по-моему, стали значительно меньше. Какая-то цель у людей появилась: либо желание заработать, либо возможность, либо уже зарабатывание — то, что не допускает спиртного.
В человеке, если он чем-то руководит, если у него имеется капитал, какое-то странное ко мне отношение прорезалось — я вдруг обнаружил, что очень богатые люди меня не зовут, я не в их вкусе. Им подавай знакомых артистов… К примеру, Диму Билана…
В мозгу молоточком стучит: «Выключи, выключи… Мы расслабляемся. Пусть они приедут, рассмешат… Давайте расслабляться».
— Помню, лет пять назад мы смотрели с Львом Дуровым новости, и вдруг диктор сообщил, что у Михаила Жванецкого угнали «Мерседес», а его самого избили. Дурову стало плохо, в сердцах он сказал: «Ну нельзя в России ездить на «Мерседесе»! Когда произошло нападение, у вас возникла такая же мысль?
— Дима, я инженер и всю жизнь мечтал ездить на «Мерседесе» — для меня это воплощение прекрасной машины. Какого же хрена? Я что, недостоин этой марки? Или все-таки достоин? На чем ездить в России? Не хочешь, чтобы завидовали?
Что значит не высовывайся? Ради чего? Раньше у меня были «Жигули», и вот наконец появилась машина, о которой мечтал. Не дали поездить? Ничего страшного: следующий за мной едет уже на «Роллс-ройсе», тот, что за ним, — на «Бентли»… Чем дальше по времени и чем дальше от меня по расстоянию, тем лучше автомобили.
— Говорят, даже Путин интересовался у вас судьбой угнанного автомобиля?
— Это было в Кремле, на вручении Государственной премии. Когда я принимал из рук президента награду, он вдруг спросил: «Машину нашли?» Потом в журнале «BOSS» появилась фотография, где я стою перед Путиным полусогнутый. Ну прям прогнулся перед начальством!
— Это что же, рефлекс?
— Нет, просто президент спросил шепотом, а я плохо слышу — от всех динамиков слух у меня ослаб. Вот тебя слышу хорошо — ты говоришь громко…
— Как вы считаете, сегодня Россия тоталитарная страна? Приложил Путин усилия к тому, чтобы она такой стала?
— Ты знаешь, я живу в двух странах: то здесь, то там — и, если честно, критически говорить о России предпочитаю в России — у меня есть передача «Дежурный по стране», где я могу себе это позволить. Страна не тоталитарная, она авторитарная, но у меня есть полное ощущение, что народ сам этого хочет. Как-то так получилось в результате экспериментов, проклятий в сторону Ельцина, либералов и демократов…
Видишь, ты меня сегодня спрашиваешь в основном о прошлом, и у Путина идеалы из того мира. Мы там выросли, родом оттуда, но мне кажется, что основная каша варится где-то за его спиной, я думаю, что и сам он не главный. Это просто удобная для всех фигура — мне, повторяю, так кажется.
— Вам еще не наступали на ноги, не били по рукам, не говорили: «А вот этого ты не читай… Тут не появляйся… А этого вообще не надо…»?
— Думаю, что говорили. Уведомляли: «Мы не можем, это по телевидению не пойдет», не объясняя почему. Здесь, в Украине, подобного не бывает?
— К счастью, пока нет!
— Значит, в Киеве дышится легче.
— Все, переходим теперь к Украине. Когда начались события на Майдане, о чем вы подумали? Вам нравилось то, что здесь происходило?
— Нравилось. Я видел людей, видел народ, чего давно не случалось. Кстати, ты знаешь, в чем разница между двумя странами? Москва для меня — это средоточие театрально-литературного мира, образованного во время еще прошлой жизни. Отойдя от нее, потеряли все: Таллинн, Рига, Киев… Там пока ничего нет: изобретения, искусство, литература — все осталось в Москве. Смотри, все из Украины туда едут. Сердючка там больше крутится, Повалий… Люди поют, танцуют…
— И там у них это получается лучше…
— Там просто оценивают сразу, быстрее, хотя в Киеве, между прочим, публика изумительная. Думаю, что баланс установится — центр немножко разойдется, размажется, но пока именно в Москве ты чувствуешь биение пульса…
— Михаилу Жванецкому завидуют многие, а вам это чувство знакомо?
— Конечно.
— И кому же завидуете вы?
— Ну, скажем, вижу я Максика Галкина — Господи Б-же, такие данные! Внешностью он привлекает к своему юмору и наоборот: юмором — к внешности.
— У вас вообще есть комплексы? Вы это за собой замечали?
— Я, если честно, не знаю, что такое комплексы, — расскажи, тогда отвечу: замечал или нет. Вот Гурченко недавно сказала (я прочитал): «Жванецкий — свободный человек», и она абсолютно права. Чувство свободы присуще мне неизвестно откуда. Ну какие там комплексы? Может, самоедство, низкая самооценка…
— Я напоследок о любви хочу с вами поговорить…
— Будь ты женщиной, никуда бы вообще не годился. Вымотав человека, решил заняться любовью. Ну-ну!
— Если б не женщины, думаю, не было бы такого Жванецкого, каким мы вас знаем и любим…
— Талант, я считаю, всегда определяется в описании женщины — очень четко. Мне, к сожалению, приходится констатировать, что в творчестве Высоцкого женщин мало, но они у него…
Помнишь его посвящение женщине: «Она меня ждет — я лечу к ней»? У Булата тоже дам мало — разве что в романе. Настоящие женщины у Чехова, у Толстого, и мне, если что-то Б-г дал, то это возможность проникнуть в суть женщины. У меня такой жанр, что я как бы внутри нее.
— Вы можете сказать, что поняли женщину?
— Нет, я всего лишь могу проникнуть внутрь и оттуда вести монолог, своей рукой писать или ее словами говорить.
— Все, близко знающие вашу семью, утверждают, что ваш младший сын — удивительный ребенок. Как вам кажется, «жванецкие» гены передались ему по наследству?
— Сейчас Мите 11 лет, и он сам сказал: «Умом я в маму, а юмором в папу».
— Ну что же, Михал Михалыч, благодарю за эту беседу и пожелать хочу одного — свободы. Чтобы никто никогда не говорил вам: «А этого читать не надо, а сегодня не время»… Пускай всегда будет ваше время!
— Спасибо, я тоже этого хочу, а еще хочу, чтобы, черт возьми, как можно меньше суеты меня отвлекало. Этим летом я очень хорошо работал, много написал, и, по-моему, это кайф — то, что я сделал: столько хохота вокруг прозвучало. Мне уже не нужно встречаться с людьми, не нужно изучать характеры — я этим всю жизнь занимался…
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
