Разоблачение

Дуся – одна из миллионов ей подобных. Мы бы о ней правды не узнали, если бы она случайно не перепутала конверты: она же писала своей родной тетке, а письмо прочитала наша тетя Рая, как ты уже понял. Ну, а поздравление с днем рождения Раи получила тетя Леся. Иногда жизнь любит так пошутить!
Наша Рая пережила тогда настоящий шок и поделилась им со мной. Мы решили дождаться окончания войны, чтобы потом решить, что с этим письмом делать.
После войны Рая пригласила меня к себе. И мы целый вечер спорили, говорить тебе или нет, показывать письмо или уничтожить его. В итоге, мнения наши не совпали, и было решено пока ничего не делать и еще подумать. Понимаешь, ты был настолько счастлив и ослеплен этим счастьем, что я как твоя мать просто не посмела все это разрушить разоблачением! Я не могла лишить твоих (тогда еще маленьких) деток папы, а себя – внуков!
– Мама! Ты не посмела разрушить мое псевдосчастье и этим вынудила меня всю жизнь провести с ничтожной тварью и животной антисемиткой? Да ты – преступница! Ты меня лишила возможности устроить судьбу с настоящей искренней женщиной, которую я мог бы встретить, если бы вовремя развелся с этой!
– Вовремя? Это когда ты был на фронте под пулями? Или когда появилось уже двое детей? Когда, по-твоему было это «вовремя»? К тому же, эта самая антисемитка, между прочим, – мать твоих детей и бабушка твоих внуков! Подумай о них, во что им обойдутся твои прозрения и как они станут делить свою любовь между вами, если вы вдруг станете врагами на старости лет!
Фима, ты же сам ее выбрал, эту свою Дусю! Ты думаешь, мы с папой были в восторге от твоего выбора? Ты знаешь, не очень-то мы радовались! Но зная твой характер, мы промолчали. Поняли, что ты крепко влюбился. Ты же ее любил до сумасшествия, не очень понятно за что, да и сейчас еще любишь. Так уж долюби, пожалуйста, до конца! Поздно прозревать в твоем возрасте. Слишком поздно! Ну, прости нас, Фимочка! Мы же хотели, как лучше! А Рая обещала мне письмо это уничтожить еще тогда. Зачем она его оставила, Господи!
– Мама, мне хочется побыть одному. Я тут наговорил тебе грубостей. Прости меня! Тебе нельзя так волноваться. Пусть тебе вызовут такси! Только обещай мне, что Дусиной ноги тут, в больнице, не будет.
– А что же я ей скажу? Где ты будешь ночевать, если ты не в больнице? Командировок у пенсионеров не бывает, насколько я знаю.
– Скажи ей, что я с ней развожусь. А пока поживу у друзей. Скажи, что полюбил другую. Скажи ей все, что захочешь! Мне все равно. Я хочу спать, и я устал, мама.
– Хорошо, сынок, отдыхай!
Софья Борисовна поправила одеяло, чмокнула сына в седой висок, вышла в коридор и попросила помочь ей вызвать такси. Несмотря на возраст и тросточку, без которой она уже не могла передвигаться, следы женской привлекательности и властного характера угадывались в ней в первого взгляда. Она так не стала старушкой, а продолжала воспринимать себя дамой, и ей казалось (а, может, так и было на самом деле), что и окружающие смотрели на нее именно так: красивая и достойная немолодая леди.
Конечно, испытания последних дней (смерть сестры и события в семье сына) в ее-то возрасте переживать трудно и опасно.
Но Софья Борисовна была устойчива к бедам и стрессам, словно жизнь вколола в ее сердце не одну прививку и развила иммунитет. Нет, это были прививки не от самого горя, а от реагирования на него. От головы шел сигнал к сердцу, приказывая приглушить боль и не умереть от нее мгновенно.
Неужели старость стирает остроту не только зрения, но и моральной боли?
Смотришь на свою жизнь как бы немного со стороны, словно уже частично вышла из своего тела наружу, и всей душой жалеешь ту женщину, которая недавно была тобой, до этого происшествия…
Но все-таки одно дело – жалеть себя, и совсем другое – кого-то! Поэтому в моменты острых жизненных кризисов так важно суметь взглянуть со стороны на свое несчастье и пожалеть уже не себя, а героиню ситуации… Это помогает. Хотя трудно словами объяснить подобное явление.
… Такси доставило ее домой. Телефон обрывался от звонков. Это звонила Дуся.
Смешанные чувства брезгливости и жалости к ней, волнующейся о своем муже, боролись в душе Софьи Борисовны. Наконец она сняла трубку и сказала:
– Фима жив и здоров. Но у него немного прихватило сердце, и я вызвала доктора. Он уже был, осмотрел Ефима и сказал, что ничего опасного нет, но нужно вылежать несколько дней в постели, не вставая. Так что твой муж сейчас спит. Он останется у меня на пару дней, и я буду за ним ухаживать. А похоронами тети Раи уже занимаются Вадик и Оля. Так что этот непростой момент в жизни нам всем нужно стойко пережить.
– Я сейчас приеду к вам!
– Ни в коем случае! Мне не до гостей! Я сама еле жива и мечтаю лечь и уснуть. Спокойной ночи!
chto-takoe-odinochestvo-i-kak-ego-preodolet-460x320-copy Утром Дуся все-таки примчалась к свекрови, причем без предварительного звонка. Это было вполне предсказуемо, но ничего другого придумать Софья Борисовна не смогла. Пришлось признаться, что Фима в больнице, и умолять невестку туда не ездить под предлогом его нервного срыва от смерти тетки и запрета врачей на свидания с ним. Хотя и это было наивной попыткой. Конечно, вся эта таинственность вызвала жуткие подозрения Дуси, и, разумеется, она мгновенно направилась именно туда, в больницу.
… Она стояла посреди палаты, рассеянно моргая белыми ресницами, которые не успела покрасить, и искала глазами Фиму. Он рефлекторно махнул ей рукой и испытал нечто подобное радости, увидев родное лицо посреди безликого больничного однообразия. Сколько раз они посещали друг друга в больницах за их долгую жизнь! Заботливые кулечки с домашними блюдами… Нежные поцелуи… Но главное – обеспокоенные глаза! Неужели все это было враньем и игрой, с ее стороны!
Перед сном ему вкололи что-то успокаивающее, и, все еще находясь в плену медикаментозного сладкого полусна, он то ли не сразу вспомнил о случившемся вчера, то ли просто не успел мгновенно возненавидеть свою любимую. Поэтому, заметив, как тяжело она шла, с трудом сгибая свое недавно прооперированное колено, он едва ли не вскочил, чтобы помочь ей дойти до его кровати и удобно усадить. Но тут он все вспомнил. Горло сдавило сильнейшим спазмом. Глаза налились кровью. Сердце бешено стучало.
Он не дал ей произнести ни слова. Вернее сказать, она замолчала, увидев его ненавидящий взгляд. Он вручил ей пакет, в который заранее упаковал то самое злополучное письмо и записку:
«Я больше не смогу жить с тобой. Прощай! Ефим».
Когда спазм немного отпустил, Фима заговорил, но не узнал своего голоса:
– Я никого не хочу видеть. Не приходи сюда больше. Ты поймешь, когда прочитаешь письмо там, внутри… Нет не здесь, а дома прочитай! Позови медсестру, мне плохо!
Медсестра вызвала доктора: начался сердечный приступ.
Медперсонал активно хлопотал вокруг него. Заскрипели двери, застучали каблуки медсестер, едко запахло лекарствами, а что случилось дальше, он уже и не вспомнит…
Ничего не болело: ни тело, ни душа. Возможно, опять сделали какой-то укол?
Как бы там ни было, но Фима успокоился, проваливаясь то ли в уютный медикаментозный рай, то ли в какой-то иной. Но там, где он пребывал, никогда не было никакого зла и фальши. Там о нем по-прежнему беспокоилась мама, ожившая тетя Рая и любимая жена Дуся, искренняя, умная и любящая.