Иерусалим, моя любовь

Предисловие

Этот роман автор посвящает израильским разведчикам, чьи подвиги должны остаться в нашей памяти. В основу романа положены подлинные события и реально существовавшие люди. Однако это именно роман, а не историческое исследование. Ставя перед собой задачу рассказать правду о мужестве людей, воевавших на переднем крае, автор домыслил отдельные ситуации и образы некоторых героев. Этот роман — рискованное предприятие. Я пишу об одной из самых успешных разведок мира, а потому должен считаться с высокими ожиданиями читателей. Одни ожидают увидеть перед собой энциклопедию операций второй древнейшей профессии Ближнего Востока, другие — нечто вроде фильма о Джеймсе Бонде. Вот только герои таких фильмов имеют с реальными представителями разведслужб не больше общего, чем волшебные сказки Андерсена с реальной жизнью. Яркие эффекты Флеминга — не более чем цирковые трюки. В действительности разведывательные операции происходят бесшумно и в значительной степени незаметно.

Участники событий, о которых идет речь в моей книге, большей частью еще живы. Эти люди, которых совершенно разные причины побудили заняться их опасным делом, люди с такими несхожими характерами и судьбами, вызывают особый интерес. До сих пор многим из них еще угрожают разные опасности, под угрозой само существование некоторых из них. Другие, уйдя из разведки, начали жизнь как бы заново. Поэтому я прошу читателей отнестись с пониманием, когда в ряде случаев будет проявлена авторская сдержанность, а кое-что вообще обойдено молчанием.

И еще одно. Хотя большая часть романа происходит вовсе не в Иерусалиме, Иерусалим — самая горячая любовь моего главного героя. Это и определило название романа.

Человек без прошлого

Сгущались сумерки. В зданиях правительственного квартала Иерусалима постепенно зажигались приглушенные абажурами огни. Начальник отдела разведки и анализа информации Министерства полиции Израиля ницав мишне (полковник) Авраам Бен-Цви потянулся к включателю своей настольной лампы.

– Подождите еще немного, — попросил его гость, сидевший напротив в глубоком кожаном кресле, — я так люблю иерусалимские сумерки.

– Желание гостя — закон, тем более такого гостя, — сказал Бен-Цви с мягкой улыбкой, сделав ударение на слове «такого».

Его гость действительно был «такой» гость, один из самых известных писателей Израиля Аарон Шер. Его грандиозную десятитомную эпопею «Дархим», где на широком историческом фоне воссоздана история нескольких поколений одной еврейской семьи, эмигрировавшей из царской России в Палестину, перевели на многие языки и удостоили многих наград. Едва закончив свою эпопею, Шер внезапно захотел написать детектив. «Первый правдивый и беспощадный детектив в Израиле», — как объяснил он своим друзьям. «Причуды гения!» — пожимали плечами друзья. Но Шер взялся за дело серьезно и попросил министра полиции Хаима Бар-Лева познакомить его «с опытным и знающим офицером, который мог бы посвятить его в тайны израильского сыска». Так он выразился со значительной долей иронии. Бар-Лев привел Шера в кабинет Авраама (Ави, как звали его друзья и как будем называть его мы) Бен-Цви и познакомил их. Целый месяц Шер донимал полковника своими распросами, но Ави, уважая прекрасного писателя, не сердился на это.

Сумерки сгустились и перешли в бархатную иерусалимскую ночь. Гость и хозяин прислушивались к ночной тьме.

Неожиданно гость сказал:

– Завидую я вам. Поразительно, но у вас все есть, все, что только может пожелать человек нашего времени и нашей страны: прекрасная и любящая жена, двое чудесных детей, дом, любимая работа, хорошее настоящее и уверенное будущее…

– Я вам скажу, чего у меня нет, — грустно ответил хозяин кабинета, с минуту подумав, — у меня нет прошлого. Основная часть моей жизни отдана разведке. Все в ней секретно, решительно все. Я не могу рассказать о своей жизни даже детям, даже жене, хотя она тоже служила в разведке и даже участвовала со мной в двух операциях. Я нередко кричу во сне, когда мне снится мое прошлое. Там много, очень много страшного. Мое прошлое разливается во мне ядом, оно отравляет меня.

Аарон Шер, помолчав, сказал:

– Мне кажется, что память — волшебная сила, что дар воскрешать прошедшее столь же изумителен и драгоценен, как дар предвидеть будущее. Воспоминание — это великое благо, так сказал Анатоль Франс. Можно от всего убежать, но нельзя убежать от воспоминаний. Напишите воспоминания, подробные воспоминания. Выложите на бумагу ваше прошлое, и оно, возможно, перестанет отравлять вас. История литературы знает много тому примеров. Напишите, положите в надежный сейф… Когда-нибудь они дождутся своего часа, будут изданы и наверняка станут бестселлером, принесут много пользы людям.

– Я не уверен, что мне это удастся, что у меня хватит на это моральных сил. Многих моих друзей уже нет в живых, и вспоминать об их смерти невероятно тяжело, — раздумчиво произнес Ави. — Нет-нет, только не это… Да я и не знаю, как приступить к воспоминаниям. Ну хотя бы как начать… Не начнешь же их так: «Я родился в городе Назарете в 1947 году…» Глупо и банально… Кого интересует место и дата моего рождения?

– Ну зачем же так? — возразил Шер. — Можно же начать и по-другому. Например, вспомните самый ваш счастливый, триумфальный день… Когда вы подумали, как справедлива и мудра жизнь. Вспомните и самый ваш трагический день, когда вы лишились веры в жизнь, когда она глядела на вас из сплошной тьмы. И между этими двумя точками расположите все остальное. Увидите, ваши воспоминания сами лягут на бумагу. И наверняка станут бестселлером, если даже выйдут через двадцать лет!

– Нет-нет, ничего не получится! Да и двадцать лет я не проживу. Хорошая гадалка нагадала мне семь лет жизни и ни годом больше! Какой-то мудрый человек, знающий дело, как-то сказал: «Если разведчик жив в пятьдесят лет, значит, он не разведчик».

Ночью Ави Бен-Цви не спал, все думал над словами Шера. Потом встал. Закурил сигарету. Курил одну сигарету за другой и расхаживал взад и вперед по спальне. Его память воскрешала из тьмы прошлых лет множество имен и названий. Имена живых и погибших, названия спецопераций, городов, палестинских лагерей, явок, пароли, оперативные псевдонимы вспыхивали то ярким пламенем, то крохотными светлячками в его мозгу. Воспоминания набросились на него, хлынули на него, словно лавина, закрутили его в вихре прошлого. Никогда бы он не подумал, что прошлое еще имеет над ним такую силу. Судорожно пытался он принудить себя думать о завтрашнем дне, о том, как взяться за одно очень важное и спешное дело, которое сам министр поручил ему два дня назад. Но сейчас все это казалось ему до странности туманным и нереальным, второстепенным, ускользавшим.

Ночь широко раскинулась за окном — беспокойная ночь, накрывшая все сорок лет его жизни. К концу этой бессонной ночи он сел за письменный стол, пододвинул к себе чистую тетрадь, открыл ее и на первой странице твердым почерком начал писать…

Через час, когда забрезжил рассвет, он закрыл тетрадь и лег спать. Он спал крепко и сладко, без сновидений, убаюканный уверенностью в том, что вновь обретает себя.

Триумф

1

В ночь с 5 на 6 июня 1967 года началась великая битва за Восточный Иерусалим, за город, воплотивший в себе мечту многих поколений евреев. За город запустения и трепетной веры, за город древних камней и великих могил, за город прошлого и будущего, за город позора и величья.

Прожекторы, находившиеся в западной части города и на горе Скопус, освещали Восточный Иерусалим и прилегающие холмы тревожным, фантастическим светом. Мощные артиллерийские и минометные залпы в упор разносили арабские позиции, объект за объектом.

55-я воздушно-десантная бригада менее чем за час до полуночи вступила в бой. Элитная бригада, представлявшая собой братство бойцов-добровольцев, прошедших тяжелейшие физические и психологические испытания, чтобы получить столь желанные «крылышки» на куртку и право служить в ВДВ.

Основной укрепленной позицией арабов на пути к Старому городу была Полицейская школа Сур-Бахир и Арсенальная горка (Гив’ат-ха-Тахмошет), представлявшая собой возвышенность с хорошим обзором и возможностью ведения огня по всем направлениям. За 19 лет иорданцы построили здесь сильный оборонительный комплекс — множество бетонных укреплений, соединенных глубокой траншеей и защищенных минными полями. Обороняли школу лучшие подразделения иорданцев, состоящие преимущественно из бедуинов — неприхотливых и стойких. К школе израильские десантники пробивались в ночной темноте, практически вслепую.

Из дневника Ави Бен-Цви: «Началась артиллерийская подготовка. Над нами вспыхивают зловещие огни, раздирая воздух страшными взрывами. С грохотом проносились в воздухе циклоны обращенной в прах земли. Артиллерия смолкла. Ребята на минуту замерли, а затем в едином порыве стремительно бросаются вперед. Сжимая автомат, опустив голову, бегу вместе с ними вперед, в бурю, сверкающую грозными молниями, в разрушительный поток огня. Пронзительный визг пролетающих мимо осколков ударяет в затылок, пронзает виски. Дыхание смерти толкает нас вперед. Надо пройти сквозь чудовищный огненный вихрь, сквозь тучи дыма и огня, от которого слепнут глаза. Какие-то призраки кружатся, взлетают и падают, озаренные внезапными вспышками света. Я на миг различаю странные лица кричащих людей. Эти крики видишь, но не слышишь. Огромные костры пылают справа и слева, спереди и сзади, мины разворачивают землю, вырывают ее из-под ног. Перешагиваю через чей-то труп — сгоревший, черный.

Люди бегут и падают. Одни валятся головой вперед, другие опускаются на колени, словно в молитве. Вот уже длинные, вьющиеся стебли колючей проволоки первой линии вырваны с корнем, отброшены, спутаны, сметены бомбардировкой. Вторая линия, третья… Мы добегаем до траншеи. Вот она, узкая и извилистая, ощетинившаяся автоматами и пулеметами. Глаза наших ребят лихорадочно блестят. Они дышат с трудом. Мы смутно узнаем друг друга, как будто встречаемся лицом к лицу где-то на далеких берегах Стикса, реки смерти. Впереди меня бежит наш парень, но лица его я не вижу, вдруг он падает, вытянув вперед руки; с головы его свалилась каска. Мельком замечаю, как развеваются его волосы.

Рядом со мной три человека ранены, три тени брошены на землю. Двое падают молча, словно оглушенные ударом шаровой молнии. Третий исчезает, неистово взмахнув руками, словно его уносит огненный ураган. Начальства больше нет… Нет команд. Среди топота ног и взрывов их просто не слышно.

– Вперед! Вперед! В траншею! — дико кричит кто-то. Через мгновение понимаю, что это кричу я.

Град пуль; все чаще наши ребята падают, размахивая руками, испуская глухие крики или страшные стоны. А мы, еще уцелевшие, бежим среди смерти. Нас словно несет ветром; мы бежим по земле, истоптанной, почерневшей, обожженной неистовым пламенем.

– Вперед, ребята! Вперед, черт подери! — это снова кричу я.

Мы идем сквозь заградительный огонь. Мы уже близко к траншее… Неужели не дойдем? Не дойдем! Нет, дойдем! Должны дойти! Каждого влечет эта страшная траншея. Передо мной кто-то с размаху падает лицом вверх, лицо его покрыто кровавой маской, лишенной всякого выражения.

Траншея четко вырисовывается перед нами во всем своем коварном обличье. Мы близко, невероятно близко от нее… Я мельком вижу ряд черных дьяволов — наших ребят: они пригибаются и прыгают в черную западню. С яростным криком мы скользим, катимся и наконец вваливаемся в брюхо траншеи.Траншея настолько узка, что двигаться в ней может только один боец. Извилистость траншеи позволяла обороняющимся мгновенно убивать каждого десантника, появлявшегося из-за поворота. Поэтому путь по ней проходит по телам убитых товарищей, но мы все-таки доходим до конца траншеи. Однако мы не знаем, что делать дальше. Иорданцы укрылись в железобетонных бункерах, ощетинившись стволами минометов и пулеметов. Бункеры эти можно взять, лишь забросав их гранатами и взрывпакетами.

– Они в подвалах! — кричит мой друг Ашер Шолмон.

Он бросает в первый же бункер ручную гранату… Взрыв!.. В недрах земли раздается страшное эхо: вопль погибающих людей. Ашер срывает с пояса вторую гранату. Вслед за ним бросают свои гранаты и другие парни. Земля сотрясается от глухих взрывов. Мы ощущаем себя в огненном аду. Кромешную тьму прерывают яркие вспышки, все с ног до головы перепачканы кровью иорданцев и своих товарищей. Нас окутывают чудовищные тучи густого дыма; мы больше ничего не видим. На бруствере в тумане и дыму вырисовывается поединок; два силуэта бросаются друг на друга и падают в огненный ад, погружаются во тьму. Я бросаю во второй бункер мощный взрывпакет и сразу же теряю ориентацию в пространстве, оглохнув и ослепнув от бешеного взрыва. Когда я прихожу в себя, через несколько мирнут мы вдруг чувствуем: все кончено. Мы еще ничего не видим, но солдатским чутьем понимаем, что враг отступил. Мы идем вперед, все бункеры разрушены. Полицейская школа разрушены. Все вообще здесь разрушено. Кажется, что в руинах лежит весь мир.

Бой продолжался всю ночь. Потом наступила тишина. Пустота и тишина… Безмерная пустота и глухая, стонущая тишина. Измученные многочасовым ночным боем, выбившиеся из сил, десантники получили наконец короткий отдых. Их обгоревшие лица исполосованы грязью, глаза воспалены. Мы замечаем силуэты санитаров; они ищут, нагибаются, идут дальше, по двое несут свою тяжелую ношу. Когда видишь безжизненное тело кого-нибудь из тех, кто сражался рядом с тобой и жил одной с тобой жизнью, чувствуешь удар прямо в сердце, даже еще не понимая, что произошло. Словно видишь свою собственную смерть.

Наступает утро. Мы с Ашером Шолмоном бредем с окаменевшими от боли и усталости лицами. Ищем нору, где можно было бы укрыться и сомкнуть глаза. Мы так устали, что наши взгляды словно волочатся за нами по земле. Вдруг я обнаруживаю, что рядом никого нет. Где Ашер? Наверно, упал на землю и по-мертвому заснул. Может быть, он меня и звал, а я не слышал. Падаю на землю между плитами древних гробниц старого еврейского кладбища и уже ничего не сознаю». Здесь обрывается запись дневника Ави Бен-Цви.

***

Ави Бен-Цви проснулся после тяжкого сна. Он лежал подле гробницы Авессалома, сына царя Соломона, под огромным кустом розового олеандра. Вдыхая его фантастически прекрасный запах, Ави медленно приходил в себя. Перед ним расстилалась долина Кедрона вплоть до восточной стены Старого города. Ави подумал, что настанет день — как предсказывали пророки — и вот сюда Господь соберет все народы, причинившие зло Израилю, и устроит над ними суд.

Как прекрасна была долина, застывшая во внезапно наступившей кроткой, мирной тишине. Прекрасна в своем величественном молчании, в своей недвижности, в своей одежде из огромных древних камней и белых от пыли дорог, по которым ходили пророки и праведники, мудрецы и разбойники, царь Давид убегал по ним через долину во время восстания Авессалома. Иисус много раз проходил по долине из Вифании в Иерусалим и обратно. Здесь ходили сыновья Хезира, Захарии и Иосафата.

Александр Цывин
Продолжение следует