Еврейский Мир

Революции, как правило, случаются вследствие упрямства и ошибок старого режима, ничем не желающего поступиться, а в результате теряющего всё.

Так было во времена Французской революции, именуемой великой, так же случилось и в России 100 лет назад.

Людовик 16-й, Бурбон, был, в принципе, добрым человеком, любил жену и детей, чем разительно отличался от своего предшественника. Не понимал он только одного — время старой, дворянской Франции неудержимо идёт к концу, ибо абсолютно неприемлема ситуация, когда те, на ком держится экономика страны, являются людьми второго сорта.

Третье сословие требовало равенства всех, оно хотело участвовать в управлении страной, на что власть не могла пойти.

В результате — штурм Бастилии, Декларация прав человека и гражданина и всё прочее, что принесла революция. Хорошее и плохое.

Плохого оказалось, увы, больше. Начавшись, как бунт прагматиков, таких как граф Мирабо и других умеренных, революция не смогла, не захотела останавливаться, скатываясь к диктатуре кровавых романтиков-якобинцев.

И здесь, впрочем, вина в немалой степени лежит на тех самых умеренных, прагматичных, не сумевших увидеть ту самую, опасную, кровавую черту.

Жирондисты, голосуя вместе с якобинцами в Конвенте за казнь короля, и думать не могли, что не пройдёт и года, и их головы также полетят в корзину — они, по мнению Робеспьера, тормозили революцию, у которой, как скажут почти полтора века спустя, нет конца. Если понимать под этим бесконечность и всеохватность террора, то это, несомненно, соответствует истине.

Франции в какой-то степени, повезло. Кое-кому в Конвенте просто надоело дрожать от страха — Робеспьера и его команду съели те, кто просто старался выжить.

Термидор принёс Франции новый беспредел — воровства и спекуляции. Я где-то встретил сравнение тех, 90-х годов 18-го века с 90-ми века 20-го в России. Это, пожалуй, отчасти верно.

Верно и то, что беспредел сменился диктатурой Наполеона, что тоже наводит на определённые аллюзии, с той лишь разницей, которая имеется между Наполеоном и Наполеончиком, между ответственным лидером и властью воров-вертухаев. В России установилась диктатура Фуше. Но об этом, чуть ниже.

Русская революция, случившаяся в 17-м году, имела во многом те же предпосылки, что и французская, а именно — нежелание элиты уразуметь простую истину.

Чтобы сохранить самодержавие его было необходимо ограничить, то, на что власть не желала идти до последнего, хотя уразумел это ещё дед Николая 2-го, несчастный Александр 2-й. Собственно говоря, это понимание и стоило ему жизни, также, как непонимание — его внуку.

Революция, свергшая самодержавие, тоже не смогла остановиться и тоже, во многом, по вине этих самых, умеренных. Именно они поделились властью с большевиками, именно по их вине было установлено т.н. двоевластие, и наконец, именно Временное правительство виновно в подавлении (с большевистской помощью) корниловского мятежа — единственного, что могло спасти страну от падения в бездну.

Именно большевики, совершившие Октябрьский переворот, довели революцию до высшей точки, сметя старое государство и воздвигнув на его руинах нечто новое и страшное. Следуя по пути почитаемых ими якобинцев, Ленин с компанией, во многом повторяли их действия и методы, установив режим жесточайшего террора и тотального контроля.

И здесь случилось, на первый взгляд, парадоксальное — за большевистской революцией пришла большевистская же реставрация — самодержавие в новой идеологической обёртке, только сто крат более жестокое и деспотичное, вернувшее страну лет на 200 назад.

Был создан тоталитарный режим, доселе невиданный в мире. Вновь было закрепощено крестьянство, а на определённом этапе и городское население, путём введения института прописки.

Более того, перед Второй Мировой войной было запрещено также, самовольно менять место работы. Также, как и якобинцы, большевики пытались вести революционные войны, подчиняя себе, завоёвывая окрестные территории. Как и якобинцы, они создавали республики на завоёванных территориях, что в свою очередь вело к реставрации Российской Империи в прежних границах и дальнейших завоевательных походах.

И вот интересные параллели — на излёте Советской власти тоже появляется человек, который понимает — для того, чтобы власть сохранить её необходимо реформировать. Уникальность же ситуации заключалась в том, что это именно часть верхов поняла невозможность править по-старому, низы же, несмотря на обнищание, вовсе не горели желанием сменить режим.

Такая вот интересная революционная ситуация. То, что низы не хотели что-либо менять ясно, показывает сегодняшняя ситуация в России. Чего Горбачёв не мог понять, и в чём отличие всех антикоммунистических революций, их уникальность — нет и не может быть реформ в рамках социализма, суть революции такого рода в полном демонтаже строя.

Другое дело, что подобный переворот тогда и в тех условиях мог произойти только сверху, что Горбачёв и пытался сделать — медленно и непоследовательно. Также неизбежным было и восстание старой элиты, не желавшей никаких уступок и компромиссов. Они были по-своему правы — невозможно было без конца лавировать между сторонниками радикальных реформ и старого советского социализма — слишком уж велики и непреодолимы были противоречия.

Так что ГКЧП был абсолютно закономерен. Неожиданной и ломающей привычные рамки была последовавшая за попыткой путча революция, им же спровоцированная, как реакция ничтожного, но активного пассионарного меньшинства, радикальная революция, ставшая возможной во многом и благодаря апатии и равнодушию (на тот момент) большинства населения. Это же самое население реально продемонстрировало свои симпатии позже, во время октябрьских событий 93-го.

После бурных (термидорианских) 90-х пришла ползучая реставрация и последовавшая за ней диктатура.

Что характерно, при почти единодушной поддержке населения. Да, полного тождества с Советским Союзом уже быть не может, слишком та модель невыгодна экономически нынешней клептократии.

Немногочисленные представители интеллигенции, ежегодно собиравшиеся в день неудавшегося путча, в юбилейную, 25-летнюю дату этого события получили от спасённой тогда ими страны окончательный и бесповоротный ответ — вы не при делах. И нет в этом их вины, в этом вина и беда этой нелепой и злой страны, под названием Россия, считающей рабство естественной формой бытия.

Те же, кто был у Белого дома в те августовские дни, тем придумали определение Стругацкие в своей «Попытке к бегству» — «Возжелавшие странного». Странного и непонятного для, по меньшей мере 85% населения.

Зато понятна новая министерша образования, жутковатый гибрид сталинистки с православной кликушей. Теперь и детей будут учить по её лекалам, а значит и окончательная реставрация неизбежна, как бы этот режим сам себя не определял, по сути своей это будет православный сталинизм.
Более того, как кто-то уже заметил, идёт реставрация и Совка, и худшего, что было до Февральской революции. Ну да, всё тот же православный сталинизм, вместе с новым прочтением старой уваровской триады — Православие, Самодержавие, Народность. Вместо самодержавия, если желаете, можно поставить диктатуру, а можно и ГБ, это уж кому как нравится — суть одна.

И ещё одна параллель — как и в случае большевистской реставрации, империя жаждет территориального реванша, а это уже не только их проблема. Пока это только Крым, Донбасс, Грузия, но это только пока. Реставрация, она и есть реставрация. От России всегда исходила угроза миру, исходит и сейчас, как и положено при этой самой реставрации.

Вот такие дела. Такой юбилей несбывшихся надежд. Со временем, с возрастом, приходит понимание их тщетности. Как там было у Булгакова? «Народ не с нами, народ против нас».

И Б-г бы с ними, если бы не пёрли, если бы не пугали весь мир, щерясь на него гнилыми зубами. Так что, Карфаген должен быть разрушен. Жалко только «возжелавших странного».