Одна из подборок, присланных мне Инной, озаглавлена «Предчувствие полёта». Если я правильно это понимаю, в поэзии предчувствие полёта и есть полёт. Ведь вся она, эта странная игра словами — предчувствие. Да, и чувство, и мысль, и сюжет, и призыв… но именно предчувствие, рядом-присутствие-чего-то-себя-большего — только одно и делает поэзией поэзию.
Сейчас текут дни, названные в нашей Традиции «три недели в окружении бед». Долго перечислять связанные с ними траурные даты, совсем не ново цитировать пасуки, которыми Тора об этом предупреждает. Если сказать совсем коротко: когда-то нам не хватило силы полёта, дорога привычных расчётов и опасений свернулась змеиным кольцом — и нам стало не хватать воздуха. Стало не хватать Б-га.
Может ли быть, что у поэзии есть своя доля в работе «тёмных веков» — вернуть людям полёт?
Шлите нам стихи на e-mail: ayudasin@gmail.com.
Инна Костяковская
Я входил вместо дикого зверя в клетку
Иосиф Бродский
Пока на пальцах Твоих не высохла глина,
пока с надеждой лепишь из нас человеков,
мне хочется верить, что сотворенье мира
не кончилось на преданиях древних греков.
Всё так же встают за горами лица,
всё так же память тревожит сердце,
и если всё-таки жизнь состоится,
то буду знать, где в пути согреться.
Я верю — всё ещё поправимо.
Небесный свет — не закат, а пламя.
Пока на пальцах не высохла глина,
пока Ты — рядом, пока Ты — с нами…
***
Раздвину свой горизонт
за пределы города.
Если в душе — лёд,
по всей земле холодно.
Есть чему научиться
у неба и облаков.
Душа — перелётная птица,
не знающая оков.
Мне по своей пустыне
ещё сорок лет брести,
даже солнце остынет,
пытаясь меня спасти.
Куда идти — не знаю.
Но верую, что вперёд.
Мою лебединую стаю
песня ветров зовёт.
ЯД
С той стороны зеркального стекла
мир кажется светлее и прекрасней,
не по щеке, по вечности текла
слеза моей тоски огнеопасной.
Сюжет, который тлеет много лет…
Такой знакомый каждому сюжет:
ненужные стихи — сильнейший яд,
и изнутри тебя сожгут до праха
предчувствия полёта или краха,
и тихий пульс, и громкий звукоряд…
***
Куда мы уходим?
В какие такие края?
Когда отцветут все букеты мелодий,
когда навсегда отшумят тополя,
куда мы уходим?
Когда мы исчезнем,
в какой превратимся поток?
В какое созвездие, облако, песню?
Когда мы уходим в назначенный срок,
Когда мы исчезнем…
Куда мы уходим?
В мир света, покоя, добра?
Где новая флейта играет о старом походе,
где так же скрипит обречённость пера…
Куда мы уходим?
***
Мы на память имеем право.
Это то, что не отобрать.
Помним вечного Окуджаву,
помним Галича звукоряд.
Как бы ни было в жизни плохо,
как бы жизнь ни ломала нас,
незнакомкой прекрасной Блока
душу лечим в который раз.
Мандельштама струной напевной,
чистотой гумилёвских строк,
аскетизмом Анны Андревны
каждый день познаем урок
повседневного смысла буден
или праздников торжество.
Путь надежды бывает труден.
Жизнь. Поэзия. Естество…
***
Уехать куда-нибудь, далеко,
туда, где волна обгоняет прибой,
где пишутся благостно и легко
мысли, придуманные судьбой,
где травы гуще, а небо чище,
где воздух не пахнет войной.
Душа всё время чего-то ищет,
оглушённая тишиной.
Уехать, забыть адреса и даты,
друзей, врагов знакомые лица,
забыть свои счета об оплате
всего, что завтра могло не сбыться.
Забыть апрельскую пыль и ливни,
голос диктора с телеэкрана.
Смотреть, как врезаются в море бивни
скалистого золотого вала.
Из клетки каменной вырастая,
сбежать в зелёный шатёр,
где облаков белая стая
качает вершины гор.
Мир, что вокруг — обычен до скуки,
но вряд ли его изменить.
И снова привычно мотают руки
в клубок повседневности нить.
***
По пыльной скатерти дорог
луна катилась,
что из сегодняшних тревог
ещё не сбылось?
Вдоль трассы плыли провода,
огни мелькали,
и утопали города
в туманной дали.
Рвут сердце сводки новостей,
бег километров,
жизнь — это сумма скоростей
навстречу ветру.
По пыльной скатерти дорог
луна катилась,
твой первый выдох, первый вздох —
судьбе на милость.
***
Есть степень внутренней свободы,
твоё единственное «я»,
которую в тебе за годы
сложила песня бытия.
Есть степень внутренней свободы
над горизонтами дождей,
что открывает небосводы,
но закрывает ставни дней.
Живу, как прежде, без оглядки,
вдыхая полной грудью свет,
но на полях моей тетрадки
свободы не было и нет.
ДРУЗЬЯМ
Нет, никто не хотел умирать.
Ни вчера, ни сегодня, ни завтра.
Где-то плачет далёкая арфа.
Где-то скрипка умеет страдать.
Поменяв на валюту рубли,
оставляя квартиры и дачи,
уезжали в края, где иначе,
где свободно дышать мы могли.
Мы теперь перед вами в долгу,
Мы — дышали, а вы — задыхались…
Ах, простите, что мы не остались
разделить с вами страх и пургу!
Нет, никто не хотел умирать,
речь, конечно, о смерти духовной,
о столице, о первопрестольной,
что за правду умеет карать.
Что меняется в карме веков?
Что должно навсегда измениться?
И когда же закончит столица
поиск вечных смертельных врагов?
***
Как дикого зверя в клетку —
загоняю мысль.
На кухне, на табуретке
проживаю жизнь.
Я пью холодный чай
горячими губами.
Г-споди, не отвечай,
что завтра случится с нами…
За окном — торжественный вид
вечной помойки,
если Г-сподь говорит,
то так негромко.
Третий час поёт муэдзин,
Точнее — волком воет.
Его огромный лимузин
оле хадаш* помоет.
Гремят соседские сковородки
где-то совсем внизу.
Смотрит собачка нежно и кротко,
а кот уснул в тазу.
Это — картина маслом.
Это — Мироустройство.
В небе звезда погасла.
Звёзды имеют свойство
гаснуть, когда им плохо —
никто и не замечает.
В небе гаснет эпоха.
На кухне пахнет чаем…
*Оле хадаш — новый репатриант (иврит)
Оцените пост
(голосовало: 2, средняя оценка: 3,50 из 5)
Загрузка...
