Не могу сказать, что я фанат рэпа и однояйцевых «быстрых» жанров. Да и проезжающие через перекрёсток машины своей грохочущей скороговоркой не настраивают на лирическое всеприятие. В принципе, быстрая речь и ударная музыка их относятся к жанру скорее внушения, «вбивания в голову», чем искусства. Ну, скажем, как «буллит», блиц-партия минутка на минутку — к серьёзной гроссмейстерской игре.
Но — это, если музыку невозможно остановить. А стихи, «остановленная музыка», неожиданно являют обратную сторону зеркальца: соответствие текста, эмоции и мысли твоим внутренним ритмам.
Строчки Александра достаточно наступательные. Их ритмы громкие, разговор прямой и настойчивый. Естественно — с примесью «байроновской грусти» над железным компьютерным конём 21-го века. Слышать это было бы трудно, а читать… Есть время повторить, придержать мелодию, со-сочинить чувство и жизнь. Не знаю, учёный ли, или бизнесмен подбрасывает автору слова (а он, кандидат наук, успел побывать и тем и другим) — но они вымерены и отчётливы. Сомнений, что он хочет сказать и что тебе бы желалось ответить — не остаётся.
Скажу на прощанье, что родился автор в Минске в 61-м, с 97-го обитает в Бостоне, издал 4 книги, список публикаций и наград превосходит любые газетные возможности — и к текстам.
Шлите нам стихи на e-mail: ayudasin@gmail.com.
28 КАПЕЛЬ КОРВАЛОЛА
Перебои жизненного соло лечатся испытанным плацебо: 28 капель корвалола и дождём сочащееся небо… Памяти незримая петарда россыпью колючих многоточий выстрелит в районе миокарда и отпустит на исходе ночи…
Сочиненье стихов… Зачем?!
И на кой совершенство слога? —
недоказанных теорем
остаётся не так уж много.
Слишком хожена эта гать
и протоптаны эти стёжки…
Унизительно — подбирать
со столов опустевших крошки.
Мне б исчезнуть в мельканьe лиц,
в шевеленьe житейской пены,
но невидимый миру шприц
мне стихи загоняет в вены…
Ночью всё так выпукло и чётко делится на дебет и на кредит; только сердце, шалая подлодка, глубиной непознанною бредит… Стая истин, спаянная в узел, ставшая докучливою ношей, острыми рапирами иллюзий тычется в предсердья и подвздошье…
Сочиненье стихов… К чему?
Что изменится в мире этом? —
всё из света уйдёт во тьму,
чтобы вновь обернуться светом.
И за краткий житейский миг,
напоённый мечтой о чуде,
я не стану скопленьем книг,
что до дыр зачитают люди…
Ночью так враждуется с собою! И от изголовья до изножья время захудалою арбою тянется по мраку бездорожья. Нет стихов, шрапнельных многоточий; только холод стен да холод пола. Всё, что я хочу от этой ночи — 28 капель корвалола…
БОСТОНСКИЙ БЛЮЗ
Вровень с землёй — заката клубничный мусс.
Восемь часов по местному. Вход в метро.
Лето висит на городе ниткой бус…
Мелочь в потёртой шляпе. Плакат Монро.
Грустный хозяин шляпы играет блюз.
Мимо течёт небрежный прохожий люд;
сполох чужого хохота. Инь и ян…
Рядом. Мне надо — рядом. На пять минут
стать эпицентром сотни луизиан.
Я не гурман, но мне не к лицу фастфуд.
Мама, мне тошно; мама, мне путь открыт
только в края, где счастье сошло на ноль…
Пальцы на грифе «Фендера» ест артрит;
не потому ль гитары живая боль
полнит горячий воздух на Summer Street?
Ты Би Би Кинг сегодня. Ты Бадди Гай.
Чёрная кожа. Чёрное пламя глаз.
Как это все же страшно — увидеть край…
Быстро темнеет в этот вечерний час.
На тебе денег, brother.
Играй. Играй.
КАА
Стародавнее ломится в сны, прорывается
изнутри,
и попробуй остаться чистеньким, в стороне…
На подъездных дверях было внятно написано:
«Жид, умри!»
А когда я стирал эту надпись, то думал:
«Не мне, не мне…»
Ну а время вползало в души, хотело вглубь,
изменяло фактуру судеб, как театральный грим…
А отец собирал каждый лишний и даже
нелишний рупь,
чтоб свозить и меня, и усталую маму на остров
Крым.
Мы пытались продраться сквозь засыхавший клей,
оценить недоступных книг глубину и вес…
Жизнь казалась длиннее, чем очередь в Мавзолей,
но размытою, как повестка съезда КПСС.
Мы Антонова пели персидским своим княжнам,
исчезали по каплям в Томске, в Улан-Удэ.
Всё, что думалось нам, что однажды
мечталось нам —
по стеклу железом, вилами по воде…
Притерпевшись давно к невеликой своей судьбе,
я смотрю и смотрю, терпеливый удав Каа,
как скрипучий состав, дотянувший до точки Б,
задним ходом, ревя, возвращается в точку А.
ЖИЛИ-БЫЛИ ДЕД ДА БАБА…
От жары превращался асфальт
в раскалённую лаву,
изнывали от пекла деревья, народ и дома…
Третьеклассник за стенкой учил сонатину Кулау.
Он был явно не Рихтер. И это сводило с ума.
Из квартиры четырнадцать духом тянуло
борщовым;
надрываясь, соседка авоськи домой волокла…
Доминошники дружно вбивали эпоху Хрущева
в потемневшую, в пятнах от пива,
поверхность стола.
Шестилетнему мне эта жизнь не казалась
короткой,
ожидание будущих дней не грозило бедой…
Дед и бабка меня соблазняли картошкой с селёдкой,
говорили: «Поел бы, внучок… До чего ж ты худой…»
И они ни журналов, ни книг, ни газет не читали.
Не слыхали о Байроне, По и аббате Прево…
Им досталось от века. Отныне на их пьедестале
были дети и внуки. И больше, считай, никого.
Что им слава земная, и мене, и текел, и фарес? —
им хватало других, пусть не слишком
глобальных, задач:
беспокойно глядеть из окна, преждевременно
старясь,
на худого внучка, беззаботно гонявшего мяч.
Не герои ничуть, не носители горнего света
для эпохи, во время которой и ветер затих…
Что я мог понимать в то горячее душное лето,
в то последнее лето, живыми заставшее их?
ДОЗОР
тебя послали стоять в дозоре сказали жди
а сами взяли свернули лагерь убрались вон
а ты стоишь отморозил пальцы да хрип в груди
и жизнь уходит как сон с ванессою паради
и только небо пустое небо а в нём грифон
оркестры стихли давно молчат мориа и ласт
и музам вновь приказал заткнуться
гражданский долг
морозный воздух кипящий разум хрустящий наст
а ты отброшен поскольку время бросать балласт
и самый близкий тебе товарищ тамбовский волк
металл с которым ты делишь долю к плечу
примёрз
ты лишь пылинка ты чёрный росчерк среди нигде
приказ стоять это твой единственный
тур де форс
и нет на свете ни чашки чая ни группы doors
земляне взяли да улетели к другой звезде
и слишком поздно чтоб можно было себя спасти
но словно в сказке попали в сердце кусочки льда
зачем молиться коль ты у господа не в чести
и что забавно ты мог бы плюнув на все уйти
когда сумел бы понять зачем и понять куда
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
