«Черт догадал меня родиться в России с душою и с талантом!» — жаловался Пушкин в письме своей Натали. Не поставить ли это восклицание эпиграфом к сегодняшней подборке?
Юлиан — известный писатель и не менее того — известный общественный деятель, основатель Санкт-Петербургского литературного клуба «Невостребованная Россия» (1997 год). Основатель общественной организации «Золотая книга Колпина». Привелось ему поучаствовать и в «интересном» — есть в его послужном списке и такие строчки: «Инженер-металлург. Ветеран труда, ветеран войск особого риска, непосредственный участник испытания “Царь-бомбы” 30 октября 1961 года на ядерном полигоне Новая Земля».
В общем, активист. Но — ощутимое в стихах чувство невостребованности. Посмотрите хотя бы на название основанного им клуба! Твёрдые знаки, которыми Юлиан обычно помечает начало своих стихов — они неслучайны. Они молчаливы. Бессловесны. Но — без них не существуют многие слова.
Очень велика его связь с Россией и одновременно — чувство отделённости, не-от-этого-мира. Посмотрите, как много в его стихах христианских образов и ассоциаций (я в виде исключения поместил здесь эти строфы — чтобы вы увидели контраст). Такой уж в этой культуре набор понятий и символов. Но — «зовут Синагога и Храм». Но — «я еврей, как и все мои предки». Да и сама фамилия его происходит от «фрум» — так на идиш назовут человека, живущего по законам еврейской Традиции…
Подумалось — не есть ли функция евреев, растворённых и затерявшихся во многих культурах и странах — функция твёрдого знака в русском языке?
Шлите нам стихи на e-mail: ayudasin@gmail.com.
Юлиан Фрумкин-Рыбаков
Ъ
В коммунальном, сумасшедшем мире,
На пороге третьей мировой,
Под набойкой стоптанной цифири
Я стою ни мёртвый, ни живой.
Всеми книгами своей библиотеки,
Всем, что будет мне на судном дне,
Супротив стою я ипотеки,
Той, что мне дают в моей стране…
Неразменный пятачок на счастье,
На восьмом десятке, на юру,
Ничего не брать от этой власти
Под проценты, совесть, мишуру…
Да! Стою! Поскольку нет иного
Способа существовать,
Вещее во рту катаю слово,
Чтобы уж совсем не помирать…
МАРИЕНТАЛЬ
В небес худую мешковину
Воткнул свой шпиц Мариенталь.
Из лёгких снега воздух вынут,
Отёчен, ноздреват февраль.
Мешки сугробов под глазами.
Составы водосточных труб
Грохочут сцепками и льдами.
Просел зимы подгнивший сруб.
И, как дымок от папиросы,
Витает меж ветвей дымок
Мангала. Там великороссы
Пьют за февраль, на посошок…
Ъ
Терновые венцы нагих ветвей
Увешены сосульками. Стеклянным вздохом
Нас, провожая в мир теней,
С катушек сходит целая эпоха…
Глухое время… Редкий звук
Не долетает до опушки леса.
Глухое время выпало из рук
Повиснув над землёю, как завеса.
Я впал в запой. В глухое время сна.
Не выбраться из этого дурмана.
Снаружи холодно. Кругом зима. Весна
Сосулькою висит под носом крана.
Морпех не спит. Перебирает лук
На камбузе, что в дебрях Уругвая.
Одна шестая суши, как морепродукт
Раскинулась от края и до края.
Ъ
Прислушайся, глуши мотор в машине.
Прислушайся к себе, приёмник обесточь.
С тобою рядом, меньше чем в аршине,
Стоит в округе аспидная ночь.
Так в свете фар летят снежинки,
Что можно поменять рукопожатий ртуть,
На воздух Рождества на этом фотоснимке,
На тишину, стоящую по грудь
В снегах. Пусть счастья нет…
Но есть покой и воля.
Округу накрывая с головой
Седьмое небо с неба сходит, что ли,
Навстречу мне, чтоб твердью стать земной…
И ангелы беду отводят,
И тишина стоит кругом, как лес…
Прислушайся, как вечность, молча, ходит
В домашних тапочках по краешку небес.
Ъ
…и время сошло, и погода сошла с ума.
Вот идут друг за дружкой, через плечо сума.
Под ногами то голый лёд, то вода по колено.
Жизнь за ними бредёт, уходя из постылого плена.
Что там, в сумках, лежит собранное Христа ради?
Пайка хлеба лежит, как тогда, в Ленинграде.
Метроном там стучит. Боль лежит, и лежит
человечность.
А ещё там, внутри, притулилась холщёвая
вечность.
Это в ней я лежу, как подкидыш, совсем
бессловесный.
Сумасшедшее время со мной зависает
над бездной.
Над водою Невы. Над живою водою блокадной.
Неизвестно, придут ли волхвы по Звезде,
что горит над парадной.
Ъ
что может быть реальнее, чем сон?
куда ни кинешь взор, со всех сторон
глаза ветхозаветные и лица,
в земле обетованной снег идет,
сосуд колодца пуст, вода струи не льёт,
и в море мертвое ныряют птицы,
а в небесах стада летучих рыб,
в них ангелы забрасывают сети
под скрип уключин, шелест или всхлип
летящих рыб в неверном лунном свете
дичок любви и дня не проживёт,
поскольку времени улитка
медлительна… ведь время не течет,
а взад-вперед качается, как зыбка
его баюкать не достанет слов,
горят огни пастушеских костров,
как маятник на нити, мир подвешен,
он движется из будущего вспять,
сквозь рыб, сквозь пастухов, сквозь благодать,
на жертвенной любви и на слезах замешан…
***
НТР ты моя, НТР,
Как люблю я тебя, например,
За балет, за станки-автоматы.
Я тебя ещё очень люблю
За твой радостный клич: «По рублю!»
И за пункт, что под номером пятым.
НТР, о, спасибо тебе,
Что в моей беспризорной судьбе
Есть, как родинка, кровная метка…
Пока жив, так и буду писать
Я в анкетах под номером пять,
Да, еврей, как и все мои предки…
Ъ
Над землёй зависло вёдро.
Солнце льёт и льёт с небес.
Подставляйте таз и вёдра,
Запасайтесь под обрез.
Я поставлю всю посуду,
Что найду в своём дому,
Я и сам кадушкой буду,
Только крышку подниму.
И поднимется в опаре
Мир на дрожжах тишины,
Где на ощупь солнце шарит
В лузе Песно* шар луны…
*Песно — озеро на Псковщине
Ъ
в конце концов, ты сносишь ноги
на голом поприще искусств,
задумав подвести итоги,
под нежный позвонковый хруст
здесь, где твоей души работа
застряла поперёк ворот,
здесь, где за левым поворотом,
зияет правый поворот…
где совесть — притча во языцех,
где ты живёшь, ни бе ни ме…
…не дай же, Б-же, вновь родиться
в любимой музами стране…
Ъ
Что мне делать на этой земле,
Если я, если я не отсюда?
Как поверить в пасхальное чудо,
В ветку вербы, в мацу на столе?
Что мне делать на этой земле
Среди изб островерхих и снега,
Где скрипучая жизни телега
Волочится без сил и разбега
В Курске… в Туле… в Рязани… в Орле?..
Среди курских, рязанских, орловских,
Вологодских, воронежских, псковских
Что же делать, не знаю и сам…
На меня в ожиданье глубоком
Смотрит небо недремлющим оком,
И зовут Синагога и Храм…