…Соглашайся хотя бы на рай в шалаше,
Если терем с дворцом кто-то занял…
Владимир Высоцкий
Продолжение. Начало тут
Спорт как путь на волю
Как-то Игорь Соколов сказал:
– Слушай, мы же от тоски загнемся или тоже бухать станем, как они. У меня есть идея: надо из Кушки почаще уматывать — все равно куда. Главное — не торчать тут от отпуска до отпуска. А знаешь как? Мы же спортсмены с тобой все-таки. Значит, если серьезно займемся — поедем на всякие сборы, соревнования.
– А ты, брат, не думаешь, что таких умных в гарнизоне хватает? И места в секциях, может, давно уже заняты. И кроме того, ты же гимнаст, по мастерам работал. А я — самбист. Ты же знаешь: соревнования по самбо запрещены. Так кому я тут сдался с этим самбо? Годится только с ног сшибать всяких подонков.
– Давай не падай духом преждевременно. Пошли в ДОСА, там сегодня тренировки местных «чемпионов». Неужели для нас не найдется дыры в строю?
И пошли. Прав оказался Игорь. Ну его-то со значком мастера сразу схватили. Там в гимнастической секции такой птицы и не видывали. А он — сразу на брусья и показал им каскад переворотов стоя.
А я увидел, как на фехтовальной дорожке скрещивались клинки, и вспомнил, что в училище интереса ради целый месяц занимался этим видом спорта.
Возглавлявший секцию лейтенант спросил:
– Вы, старший сержант, всерьез намерены? Тогда бросайте свои драки хулиганские и займитесь фехтованием — спортом аристократов. У нас даже команды французские: «Ан гард!», «Эн аван!», «Туше!» («Закройся!», «Вперед!», «Удар!»).
А пояснить необходимо, что в те времена — в 1947–1948 годах — в офицерских училищах стали вводить хорошие манеры, проповедовать высокое значение звания офицера, честь золотых погон. В столовой демонстрировали, как салфеткой пользоваться, в какой руке вилку держать и другое. А курсантская братва, в основном фронтовики, на это реагировала, как у Зощенко — индифферентно, ваньку валяли. Так что не впечатлило меня фехтование со всеми его французскими командами. И правильно. В суете бытия умение защищаться было на порядок функциональнее. Потому как не на дуэль же вызывать! А дать так, чтобы летел мелкой пташкой — очень даже уважалось.
Но вот в кушкинском спортзале не обреталось самбо, хоть плачь! И пошел я к дорожке, где клинки звенели, сшибаясь. И не зря! Потому как выяснилось, что сшибаются клинки только эспадронов и рапир, а вот шпаги-то и нет в этом ассортименте. Шпага — самый тяжелый и сложный фехтовальный инструмент. Тяжелый — по весу физическому, а сложный — из-за того, что поражаемое пространство — от гребня маски до носка туфли. Попробуй защитись!
Да и вообще, фехтование можно отнести к самым тяжким физически видам спорта. Если в большинстве спортивных баталий участники раздеваются чуть не догола, то на дорожке — наоборот. Надеваешь маску, впереди сетка металлическая, затыльник сзади. Костюмчик фехтовальный и плотен, и тяжел. На вооруженной руке — перчатка с крагой. А и кроме всего, фехтование — спорт боевой. Противник имеется. Как на ринге или на ковре борцовском. Вот и на дорожке — победа твоя не только от тебя зависит.
В кратком прошлом фехтовальном опыте моим оружием была шпага. А в кушкинском спорте владеющих шпагой как раз и не имелось. Что и требовалось доказать! Почему бы мне в д’Артаньяны не поступить?
Впрочем, как тому же д’Артаньяну, пришлось мне мушкетеров подыскивать — не будешь ведь сам с собой фехтовать! Сагитировал двоих — умеренно пьющих лейтенантов. Упросил тренера позаниматься с нами. Тренером, кстати, оказался офицер, поистине уникальный, в конце ХIХ века родившийся, юнкерское училище окончивший, участник Первой мировой и Гражданской войн, от репрессий уцелевший и в Великой Отечественной выживший. Майор Дмитрий Люлин. Такого офицера и в столице отыщешь не вдруг, а в Кушке — сделайте одолжение! Но Люлин уже за полвека шагнул, да и служебные дела его никуда не делись. Так что пришлось мне любимому и хитрости фехтовальные постигать, и спарринг-партнеров обучать. Чего не сделаешь, однако, ради такой желанной цели!
Более того! Еще в училище проявились у меня недюжинные стрелковые данные — откуда взялись они у типичного еврейского юноши — Б-г весть! Но стрелял я из всех видов оружия без промаха. И в Кушке решил к спортивным стрелкам примазаться. Вот уж в ком дефицит не ощущался в гарнизоне. Но я выбрал дуэльную стрельбу — вид сложный. Оружием служил штатный пистолет, и дело решал первый выстрел по ростовой мишени, изображавшей противника. Мишень — ребром к тебе. Повернется фронтом — стреляй, упредив противника. А пистолет — в кобуре! Вытащить, зарядить, прицелиться, выстрелить! Требуются и нервы прочные, и навык отработанный, и глаз отточенный. И все это нашлось у меня. Кстати же, желающих стрелять дуэльную оказалось мало. И уже вскоре вышел я в лидеры. Что и требовалось доказать!
Однако в Ташкенте на окружной спартакиаде ТуркВО оказался не благодаря стрелковым достоинствам своим. В 1949 году сбылись расчеты Игоря Соколова, и мы покинули богоспасаемую крепость. Он — как гимнаст, естественно. А я — в составе фехтовальной команды, со шпагой под полою, фигурально говоря. И более двух недель нарадоваться не мог, попав в обычную жизнь хоть и далеко не самого цивилизованного города в стране. Но после Кушки казался мне он средоточием культуры, развлечений и прочих радостей, которые вполне обыденными были для его обитателей.
А девушки! Глаза разбегались от их числа, нарядности, привлекательности и т. д. и т. п. И почти каждая впечатляла обитателя южных Каракумов, как Елена Прекрасная троянцев мифических. Да что там говорить!
Пролетели, однако, вожделенные деньки, я нафехтовался всласть и шпагой, и всеми органами чувств 22-летнего парня. До финала не дошел, естественно, но и в самом хвосте фехтовального сообщества не оказался. В златой средине, так сказать, пребывал. Да и другие кушкинцы на пьедестал не взобрались тоже. Кроме Игоря, получившего бронзу. Он и остался в Ташкенте для подготовки к всеармейской олимпиаде. Мы же отправились восвояси.
Но в октябре наметились окружные стрелковые соревнования. А я в команде нашей дивизии представлял дуэльную стрельбу. В Ташкенте же перед соревнованиями — установочные сборы. А если займешь не дальше третьего места — можешь и в команду Туркестанского округа попасть. Шутка ли!
Не попал, однако. Шестое место добыл. И по домам.
Проблемы платонической любви
А летом — опять спартакиада. И я со своей верной шпагой снова оказался в Столице дружбы и тепла, как нарекли Ташкент после землетрясения 1964 года. Но до тех времен была еще вечность — целых 22 года, в которые уложилась бедная молодость моя, прихватив и зрелости пучину.
Вот на тех-то состязаниях и выпала мне бронзовая дорожка — третье место в шпаге. И еще целый месяц отрабатывал я любимый свой прием — «флешатак» — «атаку стрелой» в переводе с французского. На всеармейскую спартакиаду не взяли меня, однако. Но сожаления по этому поводу растворились без остатка в горячей волне любви. Да-да! Самой пламенной и искренней, какая только воспета бардами всех времен и народов! Голубоглазое чудо полюбил лейтенант, такой обыкновенный, да еще с «конца географии» свалившийся. Написал тогда:
…Твоих бровей волшебные серпы
Моею радостью и горем стали.
И падали надежды, как снопы,
Подкошенные этой милой сталью.
Твоих очей чудесный перламутр
В кольце ресниц, как в дорогой оправе.
И взгляд лукав, пленителен и мудр.
Он в душу мне проник чарующей отравой.
Твое лицо — далекая звезда,
Прекрасная, как имени значенье,
Передо мной сияет и тогда,
Когда кончается коротких встреч теченье…
Стихами ли — их было немало — или еще чем пленил, но Лиля взаимностью ответила. Да еще как! Жениха отстранила — кандидата наук по имени Михаил. Он, правда, попробовал возникнуть в парке, перед излюбленной нами скамейкой. Возникновение, однако, кончилось неадекватно, так сказать. Нашел, кому грубить, интеллигент! Ну и покинул аллею со скоростью, намного превысившей первоначальную.
Но скамейка та заветная на аллее уединенной, как уже вскоре выяснилось, оказалась почти единственным пристанищем влюбленных. Потому как пойти еще куда-нибудь не могли мы. Из-за отсутствия вожделенного «куда-нибудь». Ну не было у нас пристанища в этом городе. Я вообще беден был как церковная мышь. Даже штатской одежонкой не обладал, в форме на свидания являлся. Слыхал, правда, что можно пристанище приобрести. Да не на что.
Вот такая любовь. Платоническая. Поцелуи да объятья. Да жар в крови нестерпимый. Страсть двух юных созданий. И желания, желания — черт меня побери! Нестерпимые желания. И — по домам. Отбой!
…Улицы последний поворот
В теплый сумрак твоего проулка,
Где кончалась долгая прогулка
У запретных для меня ворот…
Было все это поздней осенью 1950 года. Спартакиада заканчивалась. Где-то уже в Америке попалось мне вполне научное исследование о влиянии секса на спортивные результаты. Там утверждалось, что влияет полноценный секс вполне положительно. Приводились результаты тестирования, подтверждавшие этот вывод. Сожалею, что не пришлось мне оказаться объектом такого исследования. В моем случае на спартакиаде 1950 года абсолютно зафиксировать можно было отрицательное влияние ситуации. Когда горишь огнем желаний, сгораешь, фигурально говоря, а потом выходишь на дорожку неутоленный, и хотя ненавидишь противника всей душой, но шпага твои эмоции учитывать не желает. Потому ли, черт его знает, но с трудом я не вылетел из десятки. Хотя вполне готов был в первой тройке утвердиться. И на сборах остался бы. И с Лилей не расстался бы. И, наверное, сгорел бы, как свеча от желаний. Но мечты долой, а завтра — поезд.
И вдруг на последнем свидании Лиля сказала так просто:
– Я приду завтра на вокзал…
Сказать, что был я потрясен — ноля меньше. Было это первым за все время желанием ее самой продемонстрировать, что ли, наши отношения публично. Не спал почти в ту ночь. Еле утра дождался. Покидал нехитрое свое снаряжение в вещмешок, обмотал бинтом клинки и — к машине.
На перроне вертелся, как флюгер. Она пришла за полчаса до отхода поезда. И подошла прямо ко мне, к команде нашей. И команда — офицеры и солдаты — ошеломлены были прямо-таки, потому как не видывали, наверное, такой красавицы вживе. Б-же! До чего была хороша Лиля в то утро! Под копной иссиня-черных кудрей лучились огромные голубые глаза. Точеная фигурка. А ножки! В общем, цвет кушкинского спорта, как по команде, вытянулся во фронт.
И я побыстрей увел свою красавицу от этого строя подальше. Мало ли что! Нравы этой братии известны мне были досконально. И мы целовались вне пределов их видимости. И обещали-клялись, что не будем больше расставаться. Вот приеду я в следующий раз и… Чем бы было «и» это, не представляли себе. Но мечтали и клялись…
В вагоне, естественно, обступили: кто такая, как зовут, где раздобыл такую кралю? Не цыганка ли? Докладывать не стал подробно. Только сказал, что еврейка. Это вызвало великое удивление аудитории. Кто-то, правда, попытался вякнуть неодобрительно. Но ребята знали мою реакцию на такого рода высказывания и сами его одернули.
Марк Штейнберг
Окончание тут
Оцените пост
(голосовало: 3, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
