На следующий день Ави встал очень рано, принял горячий душ, почти кипяток, выпил крепкого кофе и решил последовать совету Саламе, то есть прогуляться по лагерю и заодно мысленно составить его план, а также схему всех возможных путей отхода. У одного из строений он встретил Саламе. Тот дружеской улыбкой поздоровался с ним и спросил:
– Не хотите ли с утра немного пострелять? На меня это всегда действует вдохновляюще, определяет целый день, знаете ли. За каждой мишенью я вижу своего врага, а убивать своих врагов — это удовольствие, ни с чем не сравнимое. Этому меня учил еще мой отец.
– Надеюсь, вы превзошли своего отца в этом искусстве? — серьёзно спросил Ави.
– Нет, — так же серьёзно ответил Саламе. — В этом искусстве его никто не мог превзойти. Ах, как он стрелял! Если бы вы видели, как он небрежно вскидывал свою винтовку Энфилда образца 1917 года и, почти не целясь, открывал огонь. И еще он потрясающе стрелял по-македонски. Вы о таком, вероятно, не слышали.
– Нет, — сказал Ави, усмехнувшись про себя (этому способу стрельбы его учил еще отец).
– Это стрельба с двух рук, — продолжал Саламе, — одновременно поднятых на уровень плеч со сцепленными большими пальцами. Такой приём обеспечивает удвоение огневой мощи стрелка. Так могут стрелять только физически очень сильные, хладнокровные и отчаянные люди. Этой стрельбе отца учил сам Черноземский, усташ, который убил короля Александра и министра Барту. Отец был по-своему великий человек, и вся его жизнь была посвящена уничтожению евреев. Если бы вы знали, как мне не хватает его убежденности в своей правоте, его дерзости в исполнении своих замыслов и его мудрых советов!
– Хотел бы я, чтобы мои дети говорили обо мне так же восхищенно, — произнес Ави.
– Ну так что, постреляем с утра? Разумеется, на деньги. Это, знаете ли, придаёт соревнованию некоторую остроту. Скажем, долларов на сто.
– Идет, — коротко сказал Ави.
– Но соревнования у нас будут особого рода. Дело в том, что я купил недавно замечательную электронную машину, сложный агрегат, который может идеально воспроизводить условия пистолетных дуэлей. Мы стреляем друг в друга из лазерных пистолетов. Ведем огонь, стоя в очерченном лазером на полу круге, из которого нельзя выходить. Попадания отмечаются вспышкой света и фотографируются.
– Очень интересно! Кто ж откажется от такой дуэли?.. — сказал Ави.
Тусклый свет в тире призван был как можно точнее копировать реальность сумерек. Противники встали в очерченные кружками красного света позиции. Инструктор подал им лазерные пистолеты. Ави одним молниеносным рывком вскинул пистолет и уверенно открыл огонь. Саламе открыл огонь на секунду позже, но не менее уверенно. Через две минуты прозвучал гонг, и оба противника одновременно направили оружие в пол, ожидая, пока инструктор преодолеет пространство тускло освещенного туннеля.
– Командор выиграл дуэль, — сказал инструктор с усмешкой. — Он на больничной койке, а вы, сэр, на том свете.
В руке он держал два снимка размером с почтовую карточку. Один протянул Ави, другой — Саламе. Оба противника повернулись к стоявшему позади столику, на котором были лампа и два больших увеличительных стекла. Притянув одно стекло к себе, Ави склонился над снимком. На снимке в зареве фотовспышки был изображен он сам. Черный круг обозначал сердце. Точно в сердце булавочным уколом светлело крошечное пятнышко. Ни слова не говоря, инструктор положил перед Ави снимок Саламе. Под сердцем Саламе, но чуть вправо от него был обозначен такой же булавочный укол.
– Пуля командора продырявила стенку левого желудочка вашего сердца и прошла навылет, — удовлетворенно прокомментировал инструктор. — Шансов на жизнь — никаких. Мгновенная смерть. Вы же попали командору ниже сердца. Шансов на выживание у командора довольно много.
– Что ж, я проиграл, в следующий раз удвоим ставки, — рассмеявшись, сказал Ави.
– Обязательно, — сказал Саламе. — Ну а теперь меня ждут дела. Был рад с вами пострелять. Никогда не думал, что торговцы оружием могут еще и пользоваться им так отлично. Те, которых я видел раньше, таким искусством не отличались.
– Разные бывают торговцы оружием, — сказал Ави, и они расстались.
«Упади, ползи, оцени расстояние, огонь!»
Ави заметил, что на обширной площадке около обрыва тренируются боевики и решил подойти поближе. Обучение проходили три группы по семь человек. Одеты они были кто во что горазд. В каждой группе — своя форма, свой стиль. Обмундирование прибывало, видимо, со всего мира. Первая группа носила форму северокорейских морских пехотинцев — черные гимнастерки и такие же штаны, заправленные в высокие черные ботинки. Вторая группа была одета в гепардовые комбинезоны, зеленые ботинки и красные береты английских десантников, третью группу облачили в голубые рубашки и синие брюки голландских морских пограничников.
Сперва все учились стрелять из израильских автоматов «Галиль».
– Как ты автомат держишь, болван? Выйти из строя! — орал командир первой группы. — Разве так я учил вас автомат держать? Я учил вас, болванов, к оружию относиться бережно. И держать его следует так, как жена твоя за твой детородный орган держится. Понятно?
– Понятно! — дружно ответили боевики (и никто не соврал — это им было действительно понятно).
Затем наступили особенно тяжелые для боевиков стрельбы, комбинированные с марш-броском. До стрельбища под горой пришлось тащиться по скверной дороге километра три, неся на себе оружие, боеприпасы, мишени и прочее снаряжение. Некоторые боевики из привилегированных семей отказывались нести общественное добро — у них мужчинам таскать груз не положено, путь был неблизкий, а груз тяжёлый, но инструкторы кулаками и резиновыми дубинками быстро подавили забастовку. По нормам каждый боевик должен был нести и две личные фляжки с водой, чтобы не обезводиться по дороге (Ави сразу заметил, что многие из боевиков, не желая переносить лишний груз, наполняли фляжки на четверть или того меньше).
Затем боевики начали отрабатывать армейскую команду, которая в Израиле называлась АКАТ. Эта армейская израильская методика переводилась так: «Упади, ползи, оцени расстояние, огонь!».
Потом пришло время обеда. Кормили боевиков плохо, хоть и не впроголодь. Продукты дерьмовые, но вполне жующиеся и перевариваемые: кускус, лепешки, консервированный апельсиновый джем, салат из несвежих овощей, небольшая упаковка со скверной колбасой, срок хранения которой пришел к концу и которую, видимо, выбрасывали из офицерской столовой. Ави начало тошнить, он плюнул и пошел к себе в гостиницу.
Не сейчас!
Ави вернулся к себе в номер. Пока он отсутствовал, кто-то открыл его чемодан и просматривал его бумаги. Тот порядок, в котором он разложил вещи перед уходом, был нарушен. Но Ави должен был показать, что ни о чем не догадывается, и вести себя совершенно естественно.
Он вышел в коридор, размышляя о том, кто кого всё же переиграет — он Саламе или Саламе его и кому из них нужно уже сейчас позаботиться о своей панихиде. Да, он мог вчера убить Саламе десантным ножом, но при этом он должен был погибнуть и сам. А он трезво сознавал, что ещё многое может сделать для разведки, и неизвестно, что важнее — выжить или уничтожить Красного Принца и погибнуть. Но это не было самым важным в данной ситуации. Ави не только должен был уничтожить Саламе, он должен был уничтожить этот гнусный лагерь, эту школу зла, школу палестинского разбоя. Он должен был сообщить Генштабу координаты лагеря и его план, чтобы израильская авиация обработала это царство смерти. Кроме того, надо было ещё вернуться в Бейрут, ведь там его ждали.
Пройдя вестибюль, где дежурный охранник что-то старательно заносил в журнал регистрации, Ави вошел в бар. Хотя близилось время обеда, в баре находились лишь две девушки — Руби и её подруга, которую звали Виолетта. Он сел за стол и заказал мартини с лимонной корочкой. Рядом села Руби. Она слегка и как бы невзначай коснулась ногой ноги Ави. И улыбнулась. Улыбнулась и Виолетта.
Подали обед. Принесли аккуратно нарезанные яйца под сырным соусом и горчичной приправой, луковый суп с тертым сыром и кофе. Ави стал весело болтать с Руби, чья нога опять касалась его ноги.
«Итак, — подумал Ави, — Руби — это приманка в ловушке, которую расставляет мне Лейла. Что ж, сыграем в эту опасную игру».
Он встал, распрощался со всеми и ушел в свой номер. Поздно вечером к нему в дверь кто-то тихо, едва слышно постучался. Ави не сомневался, что это была Руби. Она вошла, быстро закрыла за собой дверь, приложила пальчик к губам и жестом показала на ванную комнату. Ави последовал за ней и прикрыл дверь ванной. Затем включил свет. Лицо Руби пылало.
– Пожалуйста, простите меня, — умоляющим голосом прошептала она. — Но мне очень нужно было вас увидеть. Просто увидеть. Хотя бы на минуточку.
– Почему в ванной?
– Во всех комнатах установлены микрофоны. Я, правда, не знаю где. И ванная — это единственный способ избежать прослушки.
Ави с грустью подумал о Руфь, но он знал, что, только продолжая игру, он сможет разгадать замысел Лейлы и выжить в этом проклятом лагере… Он храбро шагнул к Руби и крепко поцеловал её в губы, затем неуклюже обнял и сказал:
– Знаете, вы мне страшно нравитесь.
– О…
На следующую ночь она снова пришла в его номер, дерзко посмотрела ему в глаза и легла на постель.
В полночь Ави приподнялся на локте и заглянул в ее лицо: ямочки на щеках углубились, лицо смягчилось, разгладилось, точно оттаяло в его ласках. Влажные ресницы распахнулись, и большие карие глаза удивленно уставились на него.
– Тебе надо уходить, — сказал Ави.
Он поднялся и протянул ей руки. Она неохотно ухватилась за них и встала.
С Руби всё было легко и просто, но в то же время в ней было что-то неразгаданное, что-то закодированное, что не давало Ави покоя. В ней всегда оставалось что-то такое, куда он никогда не будет допущен.
Однажды, неожиданно для самого себя, он спросил её:
– Кто был твоим первым любовником?
– Ох, — она слегка покраснела, — мой первый любовник, моя первая любовь и мои первые слезы… Это было, когда мать отдала меня в закрытый пансион. Мне было тогда четырнадцать. Моряк из мечты! Мы, не смущаясь, бродили с ним по городскому парку и скрывались ото всех в каменном гроте на берегу озера. Он открыл мне целый мир, чужой, непонятный мир, мир за воротами закрытого пансиона, он воспитал меня, научил не поддаваться тоске и страху. Он был моим лучшим другом. Сначала он плавал юнгой на паруснике, а потом стал военным моряком, боцманом на самой большой подводной лодке того времени, на «Трафальгаре». Он был смуглым, высоким и красивым. Резкая складка между бровей, гордый поворот головы. Он здорово дрался, защищая мою честь. Вообще, он часто дрался — и на кулаках, и на ножах. Он многое повидал, он объездил весь свет — был в Японии, в Африке, на Карибах. У него было много женщин, он много пил… Его мать присмотрела ему милую девушку, чтобы он женился на ней и жил по соседству. Но он влюбился в меня. Увидел в окне моего дурацкого пансиона и влюбился… И я влюбилась…
– Чем же всё это кончилось?
– Чем? — её лицо стало невыразимо грустным. — Однажды во время учений его лодка не всплыла. Просто не всплыла и всё. И никто на свете не знал, что мне надо было сказать об этом. Я случайно прочла о гибели «Трафальгара» в газете. Год я промучилась. Я ела, пила и даже, кажется, смеялась, но это был смех смерти. Потом я как-то прочла в газете, что для секретарской работы в Бейрут требуется девушка с хорошим английским. Я не колебалась ни минуты. С тех пор прошло три года. И вдруг я увидела тебя. Я влюбилась в тебя в ту же секунду, когда увидела. И поняла, что ты — это он. Мне кажется, что только с тобой любовь может для меня стать путешествием без разочарования, которое обыкновенно ждет на станции прибытия.
Ави проснулся на рассвете. Несколько секунд он лежал неподвижно, собираясь с мыслями. Потом бесшумно встал, надел свою куртку, пройдя мимо дежурного охранника, вышел наружу и спустился в заброшенный фруктовый сад на склоне скалы.
Маленькие розовые в восходящем солнце облака лениво плыли по сверкающему небу. Было холодно. Ави бродил меж могучих дубов и кедров, меж старых инжировых и оливковых деревьев, почти распластавшихся по земле. Он дошел до того места, где сад прорезала тропинка, ведущая на главную дорогу от лагеря в долину. Он немного прошелся по дороге, запоминая все её крутые повороты и огромные камни, которые могли стать убежищем при бегстве из лагеря. Потом, дождавшись, когда солнце осветит горы, он растянулся на огромном валуне и подумал о подаренной ему ночи.
В этот момент за поворотом послышался шум от щебня под чьими-то тяжелыми башмаками. Спустя минуту Ави увидел человека с глазами серого гранита и глубоким шрамом на щеке. Только сейчас он разглядел этот шрам: явно это памятка острого боевого ножа. Человек подошел поближе и сурово сказал:
– Вообще-то, выход из лагеря без разрешения запрещен. Вы, конечно, гость командора, но…
– Простите, но я и не знал, что вышел за границы лагеря, увлекся… Здесь так красиво…
– Здесь не только очень красиво, но и очень опасно. Масса противопехотных мин. Сегодня лагерь мог бы услышать мощный взрыв.
В лагере время тянулось медленно. Встретиться с Саламе ему больше не удавалось. Лейла говорила при встречах в баре всегда одно и то же: «Потерпите, эксперты не сегодня, так завтра дадут окончательное заключение о целесообразности покупки вашего оружия. Они склоняются в пользу положительного решения, но необходимо выяснить еще кое-какие детали». На просьбы разрешить ему хотя бы на день поехать в Бейрут она упорно отмалчивалась. Человек со шрамом неотступно и совершенно открыто следил за ним. Роман с Руби продолжался, и она пыталась вытянуть из него какие-либо подробности его жизни. Ави чувствовал, как медленно стягивалась вокруг его шеи петля. Никогда он не ощущал себя таким бессильным.
Однажды в баре появился незнакомый ему пожилой человек. Он снял трубку телефона, висевшего на стене, набрал номер и с кем-то заговорил на незнакомом Ави языке. Закончив довольно длинный разговор, человек внимательно посмотрел на Ави и вышел из бара. За ним следом вышла Лейла, присутствовавшая при разговоре. Через минуту после этого Ави вдруг сообразил, что совершил непоправимую ошибку и ему уж не спастись.
Александр Цывин
Продолжение тут
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
