На сайте «Эха Москвы» проходит довольно необычный опрос. Читателям предложено высказаться о президенте в связи с его, как бы сказать, хладнокровной реакцией на гибель российского пассажирского самолета.
В самом деле, «соболезнование» в жанре пресс-релиза, указ «Об объявлении траура в связи с авиационной катастрофой, происшедшей в Арабской Республике Египет», поручение Медведеву «сформировать госкомиссию» — это, согласитесь, отклик довольно сдержанный, если иметь в виду масштабы беды. Вот коллеги и спрашивают у своей аудитории: «Ожидали ли вы большего участия Владимира Путина в связи с трагедией?»
Сформулировано нечетко, но все же понятно. Имеется в виду чисто человеческое участие. Ну как на Западе, когда какая-нибудь громкая трагедия заставляет президентов и премьеров буквально в тот же день и час выступать с подобающими словами.
Корреспондент радиостанции Алексей Нарышкин в своем блоге эту тему развивает. В том духе развивает, что ему сегодня «как никогда» хочется видеть этого человека — президента Путина. «Выйди и объяви (соври): граждане, не бойтесь. Все под контролем!» — призывает гаранта корреспондент, но тот пока не внемлет. Не выходит, не объявляет, даже не врет. Отмалчивается.
Между тем удивляться нечему, вопрошать и взывать незачем. Ибо умение молчать в такие минуты, когда молчать нельзя, — это характернейшая черта Владимира Владимировича. Его особый талант. Фирменный стиль.
Можно вспомнить хотя бы «Курск» и президентский отпуск в Сочи, неохотно прерванный через пять дней после гибели подлодки. Можно вспомнить Беслан и матерей Беслана, с которыми Путин встретился через год после «случайного штурма». Можно вспомнить, что по поводу любой трагедии он, надолго задумавшись и глубоко осознав случившееся, умеет произнести какую-нибудь брутальную, легко запоминающуюся фразу или сообщить, что Россия выстояла, но физически не способен вымолвить простые человеческие слова. Однако чаще всего он просто безмолвствует, а выговаривается, как бы беря реванш, в ходе многочасовых «прямых линий» или там на Валдае. Когда о былых несчастьях можно упомянуть вскользь, а про будущие никто не спросит.
Заметно еще, что трагедии российской жизни вызывают у него чувства неожиданные: раздражение и злость. Словно кто-то намеренно пожелал его огорчить и унизить и сумел добиться исполнения своих подлых желаний. Иначе как объяснить, что известие о смерти Анны Политковской заставило его говорить о том, что убийство нанесло «действующей власти» больший урон, чем ее публикации? Или как понять требование, обращенное к полицейскому начальству после расстрела Бориса Немцова: надо, мол, «избавить Россию от позора и трагедий наподобие той, которую мы совсем недавно пережили и видели»? Вождь не хочет, чтобы страну позорили, а больше ему сказать практически нечего.
Нормальному человеку слышать такие речи дико. Убили журналистку-правозащитницу. Ну зачем в эти часы рассказывать гражданам о том, что ее статьи тебе вредили, но еще больше навредила ее смерть? Убили известного политика-оппозиционера, твоего личного противника, если не врага. Это позор, да, однако от позора Россия была бы наверняка избавлена, если бы его не травили так упорно в государственных СМИ. Путину обидно за державу, но обыкновенную людскую боль он испытать и разделить не в состоянии. Оттого, вероятно, и чужды ему простые человеческие порывы, и на вопрос Ларри Кинга о судьбе подлодки «Курск» он отвечает прямо и бессердечно: «Она утонула». Неприятный вопрос — колючий ответ. Он чувствует себя задетым, когда ему задают такие вопросы.
Правда, имеются еще подозрения, что кремлевское начальство прямо причастно к заказным политическим убийствам. Тогда вроде он только так и должен реагировать, едва скрывая злорадство. Если же эти подозрения ложны, то складывается впечатление, что Путину как минимум на всех погибших плевать. Он весьма чувствителен к проблемам геополитики, и когда рассыпается нерушимый Союз или соседи, не посоветовавшись, скидывают своего президента, он воспринимает это как личное оскорбление. Он порывист до истерики, если речь заходит о границах его политического влияния. Но он поразительно равнодушен, когда гибнут или попадают в плен его соотечественники. Должно быть, это и следует называть патриотизмом — в его самом беспощадном государственном смысле.
Оттого он, по-видимому, и молчит, почти не откликаясь на самую страшную трагедию за всю историю российской авиации: а что, с его точки зрения, тут скажешь? Кроме того, как профессиональный чекист он желает сперва выяснить, что случилось, почему самолет вдруг развалился в воздухе, а уж потом, если понадобится, обращаться к нации с подготовленной речью. И ежели это теракт, то понадобятся слова совершенно особые, мобилизующие на борьбу с врагами, и тут можно ожидать вообще чего угодно, то есть действий самых жестких, абсурдных и решительных. В ином случае понадобятся и слова иные, а может, и не понадобится никаких слов. В конце концов день траура прошел, а подлинная скорбь молчалива, не правда ли?
Кстати, участники опроса на «Эхе Москвы» в большинстве своем, как показывают цифры, и не ожидали от Владимира Владимировича какой-либо другой реакции. Он в целом оправдал тягостные их ожидания. Впрочем, аудитория на этом радио, как известно, специфическая, не оказывающая заметного влияния на самые главные опросы, по итогам которых выясняется, что девять из десяти россиян поддерживают Путина. Потому и поддерживают, что президент у них такой крутой, хладнокровный, сдержанный и слов попусту не роняет. За то и любят, что не болтун, и вообще ему виднее, когда и кому надо посочувствовать. И о том, что молчание — золото, верные избиратели Владимира Владимировича еще не раз узнают из кратких кремлевских пресс-релизов.
Илья МИЛЬШТЕЙН
http://grani.ru
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
