Еврейский Мир

Проходит, пролетает отведенное судьбой время, но память не стирает по своему выбору имена, лица встретившихся по жизненному пути людей, и мысли все чаще и чаще возвращаются в прошлые годы. И как на старой, с царапинами и шумами ленте смотришь это кино в постоянно работающем в сознании кинотеатре. Вот арык(ручей) в далеком Узбекистане, и верблюды, бредущие где то наверху. Мама вспоминала, что я их называл «мамлюды», что говорил на узбекском, татарском и русском языках, одновременно все понимая аф идиш(это сейчас в свои 70 с лишним никак не могу заговорить на английском…): в нашем ауле жила братская семья народов(как странно это сейчас звучит), попавших в эвакуацию. Помню, как возвращались в Винницу в товарном поезде вместе с огромным количеством скота, тоже размещенного в вагоне. Меня за указательный палец укусил баран, которого я кормил сеном(боль в правой руке ощущаю и сейчас, когда пишу это строки: я бы назвал этот вид памяти «болевым»). Вспоминаю, как мы, пятничанские пацаны(Пятничаны — это пригород, где разместился Клинический городок , в котором мы жили после войны)заблудились в Черном хвойном лесу, начинавшемся прямо с порога нашего длинного и очень высокого, как мне казалось , двух этажного дома (он и сейчас стоит там, но «почему то» стал коротенький и маленький). Перепуганная наша мешпуха встретила меня, все-таки выбравшегося из лесной чащи, на пороге нашей единственной комнаты, где жили мама, папа, средний мой брат Рувэн, только что вернувшийся с войны, мамина племянница Рива, ее грудной сыночек Фимочка и кошка, имени которой не помню, может быть, потому что с ней случилась трагедия. Однажды, ночью она зашуршала под кроватью брата, и он, не обращая внимания на мамин крик:»Ривэн, вус ди махт!» прихлопнул беднягу попавшей под горячую руку доской. Он перенес тяжелое ранение в Венгрии и , наверное, еще находился в послеоперационном шоке, а тут — бедная кэцэла. На первом этаже в первом подъезде, прямо напротив нашей квартиры жила семья городского прокурора Погорелова, в четвертом подъезде — семья профессора Шрайера. Я бывал в этих семьях, дружил с прокурорскими сыновьями-крепышами и с профессорскими вундеркиндами. Первые во время очередной потасовки вывихнули мне тот же самый указательный палец(опять заныл…) , а вторые -приобщили к тогдашней новинке — просмотру диафильмов. До сих пор храню эти коротенькие цветные пленочки в пластмассовых коробочках , может быть , потому что не могу забыть злоключения Маленького Мука , и жалось к несправедливо обиженному продолжает беспокоить душу. В один из дней в нашей комнатушке впервые заговорила большая, черная тарелка ни стене — радио, а позже сюда же к стене с невероятными потугами была втиснута первая новая мебель в лице тяжелого и глухого, как танк, шкафа. Это уже потом, значительно позже, в одной из книг Эфраима Севелы я узнал название этого чуда мебельной промышленности — шкаф «Мать и дитя». Главная и глухая его часть «Мать» прижимала к себе маленькую остекленную секцию с полочками -«дитя». Когда случалось увидеть такой шкаф в гостях у какого-нибудь пожилого человека, я как бы мысленно возвращался в ту нашу первую, послевоенную квартиру. Вспоминаю, как получил первую трепку от мамы: пришел домой с дымящимся карманом куртки, куда ненароком спрятал недокуренную цыгарку. Мама больно ущипнула меня за руку и сама же заплакала. Второе и последнее наказание я заработал, когда мы уже основались в халупе на улице Ворошилова, почти в центре Винницы, куда переехал Клингородок. Соседи по халупе, где жили сотрудники больницы, «настучали » на меня , увидев висящим на буфере трамвая.
Я не помню ни одной своей бабушки. Моя мама была сиротой, бабушку по папиной линии звали Тэма, в память о ней мне досталось имя Толя, которое при рождении раввины записали, как Нафтула. В метрике было написано, вообще –«Тулья», что вызывало смешки у моих сверстников, винницких мальчишек. Мой старший брат Миша писал в своих воспоминаниях( книга «Ясеники» , ростовское издательство «Омега-Принт» 2003 год): «В конце августа1949 года я приехал с семьей в отпуск , в Винницу. Спрашиваю маму: «А Толик идет в школу?. «Нет»-отвечает «он еще маленький». А брату уже полных семь лет. «А ты, Толенька, хочешь в школу?». «Нет, не хочу» «Почему?». У меня в метрике записано, что зовут меня Тулья. В школу не пойду. Я — Толя, а не Тулья.» В метрике Толику записали традиционное еврейское имя.
Небольшое отступление.

-Один мой знакомый в Новочеркасске как то(это было в 1999 году) попросил меня попутно во время очередной командировки в Москву передать в аэропорту «Внуково» какую то сумму денег. «А как я узнаю адресата?»спросил я. «Он сам тебя найдёт » был ответ. Я захожу в здание аэропорта. Там, на входе всегда стоят встречающие. У одного из них большая табличка с надписью «Тулья». 3 октября 2015 года я ехал по Nepthune Avenue и вдруг увидел на впереди идущем автомобиле номерной знак с надписью «Tuliya-1″. Я догнал на светофоре, это был внедорожник, открыл стекло и спросил :»What do you mean under word Tuliya-1 ?» Водитель автомобиля, приблизительно моих лет, ответил : » Я не так давно в Америке. Моё имя, вообще-то , Анатолий, но здесь я стал Тульей и насколько знаю больше таких имён здесь ни у кого нет. «. Нет — есть, у меня имя тоже Тулья, но я теперь Анатолий.» Вот такая история. Так что теперь я — Тулья-2, но бывший.

Хорошо, что директор школы, куда я обратился за день до 1 сентября, был бывшим фронтовиком, да еще с моего Западного фронта. Так Толя был принят в первый класс, а имя в метрике мы исправили в загсе. Как светились мамины глаза, как она радовалась, а папа плакал, глядя, как мы провожаем Анатолия Аврумовича Ясеника в первый класс.». Вот и все эмоции, связанные с незнакомой мне бабушкой. Так что мне не пришлось ни одной женщине на свете сказать это красивое и ласково — шуршащее слово «бабушка» и когда моя внучка, называет мою Элеонору «бабушкой», «бабулей» у меня , как когда то у папы тоже наворачиваются слезы на глаза. Я с удовольствием наблюдаю отношения бабушек-дедушек и внуков-внучек, здесь в Америке. Бабушку зовут grandmother, звучит, как «Грандма», -дедушку grandfather –«Грандпа». Тоже красиво, не так ли? Главная картинка в моей дошкольной жизни случилась за один день до ее окончания. Благодаря усилиям моего старшего брата я увидел своего первого школьного учителя . Случилось это в Четвертой мужской школе, куда мы «пятничане» ходили за пять километров пешком в один конец. Звали его Иваном Сергеевичем, фамилию не помню, но как сейчас вижу его перед собой коренастого, седого, в сером костюме. Как сейчас вижу его спокойные, серые глаза, внимательные и добрые. С этого простого русского человека началось мое познание жизни, формирование мироощущения. Позже было много и разных учителей-преподавателей, всех помню, храню их фотографии, но его — первого помню и без фото. Да и не было тогда, к сожалению, никакого фото на всякий случай. На календаре был 1949 год. Своему же уважаемому читателю предлагаю: соберите как-нибудь всю свою семью и спросите к каждого, помнит ли он своего первого учителя. Уверен — они назовут сразу, как это сделали мои домочадцы, жена и сыновья, назвав имена новочеркасских учителей Пятой средней школы -Мария Васильевна, Раиса Георгиевна, Валентина Андреевна. С детства сохраняю уважение к школьному учителю, не приемлю сегодняшнее его нищенское материальное положение в России, в Украине и его несправедливо заниженный статус дилетантами от управления педагогикой системы школьного образования.

Оцените пост

(голосовало: 1, средняя оценка: 3,00 из 5)

Загрузка...

Поделиться