Grani.ru
Когда полгода назад убили Бориса Немцова, для многих это преступление казалось естественным продолжением привычного российского бесправия. В самом деле, почему Старовойтову можно, Политковскую можно, а Немцова нельзя? Непонимание отличия этого убийства от прочих российских политических убийств и не позволило понять, что к моменту расправы над Немцовым правила игры не изменились, а исчезли.
Собственно, это как с Крымом. До его аннексии российские власти — и при Ельцине, и при Путине — никогда не переходили красных линий, отделявших условное уважение к международному праву от полного к нему презрения. Да, они могли помогать сохраниться сепаратистскому анклаву в Приднестровье, но при этом утверждали, что выступают за молдавскую территориальную целостность. Да, они могли даже признать фиктивную государственность Абхазии и Южной Осетии, но при этом утверждали, что поддерживают право народов на самоопределение и не претендуют на грузинскую территорию. С аннексией Крыма все изменилось. И не только потому, что Путин смачно плюнул в лицо всему остальному миру. А еще и потому, что российский президент впервые откровенно продемонстрировал готовность присоединять к России территории бывшего Советского Союза. И после этого все изменилось навсегда — и отношения России с внешним миром, и ее контакты с соседями, и будущее самой страны.
С убийством Немцова та же история. Ни Старовойтова, ни Юшенков, ни Политковская никогда не были своими для группы товарищей, приватизировавших Россию после краха КПСС. А Немцов — так уж сложились его жизнь и карьера — был. Неписаные законы существования российской номенклатуры гласили, что такого человека можно шельмовать, штрафовать, даже сажать — но не убивать. Даже с Ходорковским, который был «рядом со своими», не расправились физически, а только посадили и ограбили.
Поэтому Немцов действительно мог ощущать себя в относительной безопасности. И поэтому он одним из первых заговорил о своей возможной смерти — потому что понял, что после Крыма больше нет никаких правил. Собственно, это очень похоже на Советский Союз после убийства Кирова — только в обратном порядке: вначале стали расстреливать бывших членов Политбюро, потом начались массовые репрессии, а уж затем оккупация территории других стран. Сталин сознательно формировал режим, в котором не действовали никакие внутренние правила и каждый был рабом настроения диктатора или просто стечения обстоятельств. И Путин сегодня делает то же самое — не обладая и десятой долей сталинского репрессивного ресурса. И именно поэтому в российском будущем еще меньше правил и закономерностей, чем в советском.
В России после Крыма и Немцова действительно может произойти все что угодно.
Так эта статья Портникова или Штрайхера? Если Штрайхера, то причём здесь Портников? Зачем путать читателей?