Или лучше назвать «Памяти чемпиона»? Яков Коган был чемпионом СССР по шуточкам (КВН) в составе знаменитой бакинской команды под водительством не менее знаменитого Юлия Гусмана — одного из трех евреев Азербайджана, кому дозволялось открывать ногой начальственные двери.
Была в самые «советские» времена группа людей искусства, которая, не вступая в открыто-диссидентский конфликт с недремлющим оком, старалась сохранить и оживить нормальные, общечеловеческие понятия и чувства. По сути, духовный конфликт жителей этой «полуфронды» с мертвечиной официального, «классово-правильного и партийного» восприятия жизни, «партейного искусства» был ещё более острым, чем у открытых противников строя. Им позволяли в меру резвиться — «как же, у нас, в толерантном демократическом, даже вот есть…». Использовали как помаду для властительных губ.
Но начальственные губки ошиблись. Альтернативный, «просто-человеческий» взгляд на мир больше всего иного подрывал систему монототалитаризма. Точнее — размывал, подмывал несущие столбы всей конструкции. Высоцкий, Евтушенко, Вознесенский, Окуджава… и прочие «либералы в законе» могут записать на свой счёт немало очков в падении «Нерушимого Монстра».
Хорошо ли то, к чему это привело, я не знаю, и потому говорю только о факте. Как минимум в результате обвала идеологии поломался и железный занавес.
Яков Гарриевич Коган (1953–2015, 22 апреля) был одним из таких, по державной терминологии, «внутренних эмигрантов». Знавшие его говорят о колючем, неуживчивом характере, замкнутости — и одновременно огромной доброте, наивности и искренности. Он писал, играл, сочинял музыку, пел — для людей, от доброго стремления им помочь. И одновременно — никак не мог, да и не пытался наладить отношения с «литературными владыками», отчего печатали его невероятно мало. Особенно — в сравнении с масштабом поэтического (и вообще человеческого) таланта. Он писал о добре: о любви, дружбе, самопожертвовании, о возвышенном в человеке. О — пути куда-то (помню наши туристские песни на его стихи). О — внутреннем «незастое» во время политического застоя. Кажется, его пером и струнами гитары правила не какая-либо идеология или программа, а только внутренний призыв. Только — откровенность.
Яков родился в Киеве, «там» жил в Баку, «здесь» — с 90-го в Нацрат-Илите. Имел множество странно перемешанных профессий и образований: Бакинский нефтехим, московский МЭИ, работал инженером по защите ядерных реакторов, актёром и автором музыки и песен в Бакинском ТЮЗе, катался по стране с бардовскими концертами. Израиль, как и весь мир, оказался не совсем таким, каким поэт его рисовал — и стихи последнего 25-летия, немало Стране посвящённые, полны то любви, то обиды. Нет, любви всё-таки больше, это более натуральное для него чувство.
Ушёл в лучший мир Поэт в день по григорианскому календарю давно забытого «праздника»: 22 апреля, в день рождения «дедушки Ленина». Уникально-непоэтичного вождя при всей оного классической образованности. Что-то замкнулось, какой-то цикл завершился — но какой, я понять не могу. Пусть душа того, кто ушёл, покоится в мире в совсем другой вечной стране, чем у того, кто в этот день родился!
Шлите нам стихи на e-mail: ayudasin@gmail.com.
Яков Коган
МЕНЕСТРЕЛЬ
Меня не спешить, не убить,
Не сдернуть со стены.
Я — менестрель. И, стало быть,
Отродье сатаны.
Мещане мелют языком,
Вопит моя родня.
Священник крестится тайком,
Завидевши меня…
…Из утра в ночь, из ночи в день
Я проношу стихи.
А ты, глухой, что ни надень,
Останешься глухим.
И ты, слепой, совсем слепой,
Хоть и надел очки –
А все ж зияют пустотой
Бездонные зрачки.
…Я — враг ваш. Но настанет час,
Презрев земную твердь,
Я вознесусь в последний раз,
И это будет — смерть.
Но я-то знаю: смерти нет
Тому, кто чист душой,
И для кого-то вспыхнет свет
Поэзии святой.
Пробьется в ком-то — в день любой
Среди любых земель,
Мое призванье — быть собой.
И имя — Менестрель!
НАЗНАЧЕНИЕ ИУДЕЯ
Пусть беспочвенна идея —
Назначенье иудея,
Не мельчая, не скудея,
(Мол, как жаль!)
С посохом, или сумою,
Иль со смертию самою,
Что с тебя грехи не смоет —
Путь держать.
В нашем сердце — только жженье,
Наше дело — лишь движенье,
По касательной скольженье
В мир иной.
Это правда, что мы вечны,
Потому, что бесконечны,
Потому, что человечны,
Б-же мой!
Жаль, что вечный путь наш краток,
Пусть хоть иногда и сладок!
На листках своих тетрадок
Отражай,
Что нигде не будет места
Нам без боли и протеста.
Не по делу и не вместо —
Путь держать.
Через горы, через реки,
Через годы, через вехи,
Через плачущие веки
Милых дам.
Наше дело — не истлело:
Это только наше дело.
Вам угодно это тело?
Я отдам.
ДУША
Жила-была моя душа
и многих грела.
И не имела ни шиша —
такое дело.
Она хотела все успеть —
она горела,
она желала песни петь
и, кстати, пела.
Но тот, кто знает все сполна,
кто все оплатит,
сказал: не к времени она,
она некстати.
И чтоб себя не бередить,
минуя мели,
она пошла, пошла бродить,
как по панели.
Чего греха таить — лгала
и издевалась,
но одного вот не смогла —
не изменялась.
Меня кусочек небольшой
от предков звонкий,
она мечтала быть душой,
а не душонкой.
Жила, подонков не боясь,
в стихи играя,
а что ее макали в грязь,
она не знает.
А то, что вся ее родня
в каменоломнях,
она, не слушаясь меня,
все помнит, помнит.
Болит, поет, кровоточит
совсем бесслезно
и не молчит, все не молчит,
хоть знает — поздно.
И объясняет мне — до дна,
дойди до края…
Не изменяйся — ты нужна
мне лишь такая.
ВОЛШЕБНИК
Без особенных усилий
Я летаю в вышине,
У меня стальные крылья,
Прикреплённые к спине.
А когда они устанут,
Опущусь на дно реки,
И мгновенно вырастают
Вместо крыльев плавники.
Я умею то и это,
Это мне, как дважды два,
Я зимой умею лето
Доставать из рукава.
Я могу сидеть на люстре,
Танцевать на потолке,
Но тугой комочек грусти
Я сжимаю в кулаке.
Потому что той из женщин,
У которой я в плену,
К сожаленью, эти вещи
Абсолютно ни к чему.
МОСТЫ
Что стоим мы у своих мостов,
в кулаках их пепел согревая,
исписав три тысячи листов,
Не узнав, где точка болевая.
Но когда от башен городских
тень падет на наши пепелища,
мы поймем, что все еще близки
к тем, кто нас в своих пределах
ищет.
Тешьтесь мыслью, милые мои,
что еще возможно к нам доехать…
Там, где наша станция стоит —
лишь мосты сожженные да эхо.
Что ж стоим мы, польза какова
от того нелепого стоянья?
Не найти убитые слова,
не сойтись сквозь эти расстоянья…
Не увидеть, не найти, не спеть —
Б-же мой, как это ясно стало!
Пробежала жизни нашей треть,
Как-то незаметно убежала…
Тешьтесь мыслью — все еще придет,
будет все в порядке, все сначала…
Г-споди, вон солнце восстает
В стороне последнего причала.
Тешьтесь мыслью, милые мои,
что еще возможно к нам доехать…
Там, где наша станция стоит —
лишь мосты сожженные да эхо…
КОГДА Я УМЕР
Когда я умер, с неба звезда
не скатилась.
Что поделаешь, нет у меня звезды!
Только пела труба моя маленькая,
и светилось
Мое дыхание сиреневым светом
над чернотой воды.
Когда я умер, меня не везли
в катафалке.
Не было тела — я просто исчез,
и никто не шагал за мной.
Мои друзья, вероятно, со вкусом
ели кефальку,
Запивая жиденьким пивом в одной
знакомой пивной.
Когда я умер, не оставил записки
маме.
Что поделаешь, я ведь не знал,
что умру.
А жизнь текла, как и прежде,
стекло громыхало в раме,
Рубаха моя полоскалась на нашем
резком ветру.
Когда я умер, не оставил ни песни,
ни тела,
И не было катящейся с неба звезды.
Я не сказал ни слова, но очень
сказать хотелось:
«Эй, кто-нибудь, принесите
немного живой воды!»
Когда я умер, в небо взлетела
птица,
Моя голубая, крыльями тихо звеня.
Послушайте, если вам её встретить
случится,
Пожалуйста, не стреляйте —
это всё,
что осталось после меня.
Когда я умер, никто не узнал об этом,
И до сих пор не знает ни одна
живая душа,
Потому что я ем, пью, именуюсь
поэтом…
И каждый день прохожу
по улицам,
подметками чуть шурша.
ТОЛЬКО БЫ…
Сердце дрожит в груди,
Песня летит из горла,
Небо дожди плодит,
Путаны и прогорклы.
Время открыть глаза!
Эй! К поцелую губы!
Вон за окном гроза —
Медные наши трубы.
Белых туманов сеть
Небо стянула туго.
Только бы нам суметь
Не разлюбить друг друга.
Ширится неба пасть,
Стены дрожат от ливней.
Только бы не проспать
Завтрашний день счастливый!
Подготовил Арье ЮДАСИН
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
