Вы, наверное, знаете, что подлинные истории зачастую выглядят невероятными, а выдуманные — правдоподобными.
Я расскажу вам об одном происшествии, которое случилось в те незапамятные времена, когда мобильные телефоны были большой редкостью, а большинство одесситов перемещались по городу не в личных автомобилях, а в общественном транспорте — и, как это делают профессиональные повествователи, добавлю в свой рассказ немного вымысла, чтобы этот паровозик потянул за собой весь состав. Где здесь правда, а где выдумка — решайте сами.
Авраам родил Ицхака от Сары. Ицхак родил Яакова от Ривки. Яаков стал Исраэлем и родил двенадцать сыновей. Четвертого, рыжеволосого, его первая жена Лея за дарованное ей неоднократное материнство назвала Иудой, что означает «восхвалю» (Того, чье имя не упоминается всуе). От Иуды пошли иудеи. В их числе миловидный Давид, играющий на арфе. Когда Давид воцарился над Израилем, полюбил он Бат-Шеву и родил от нее Шломо. Давид был смел и ловок, а Шломо был умен и справедлив, слава о его мудрости распространилась по всему миру. Кроме того, Шломо умел ценить красоту. Он построил великолепные Храм и Дворец на горе Цион, а в его гареме было 700 красивейших жен и 300 не менее прекрасных наложниц.
История умалчивает, был ли причастен Шломо и кто-то из 1001 (если считать и Шуламит) его возлюбленной к появлению на свет через 2700 лет на северном побережье Черного моря Юды добросердечного. Зато доподлинно известно, что в первый день 5758 года, во время праздника Рош Хашана, Юда сделал Шейндл предложение, от которого она не смогла отказаться.
Да и зачем ей нужно было отказываться? Рыжеволосая красавица Шейндл нравилась многим, но именно с Юдой ей было интересно и нескучно. Юда дарил ей цветы и рассказывал удивительные истории. Еще он был романтиком и поэтом. Правда, не такой уж это большой аргумент для замужества. Но Шейндл больше прислушивалась к своему сердцу, чем к разуму. Юда ей нравился, и он был искренне в нее влюблен, что замечали все окружающие, а кое-кто ей даже завидовал.
Свадьбу назначили на весну.
В конце декабря в Одессе выпал снег.
Анна ожидала сына из школы. Он влетел в квартиру с раскрасневшимися от мороза щечками, бросил портфель с книжками возле вешалки, снял верхнюю одежду и побежал умываться. Затем быстро поел приготовленный ею обед, попросил морковку побольше и убежал на улицу лепить с друзьями снеговика. Анна понимала, что снег вносит в жизнь сына радость, и тем не менее она страдала от того, что общается с сыном все реже и реже — с рождением сводной сестренки Сережа старался находиться дома как можно меньше.
«Ту-ту, ту-ту», — с уходом старшего брата возобновила свои попытки водить игрушечный паровозик по рельсам детской железной дороги маленькая Оленька, повторяя слова, которым научил ее Сережа.
«Ку-ку, ку-ку, ку-ку…» — маленькая железная птичка выскочила на пружинке из своего домика, напоминая Анне, что муж снова задерживается на работе.
Она села за кухонный стол, взяла листок бумаги и написала на нем несколько фраз, затем скомкала его, взяла другой, написала на нем значительно меньше и положила его под тарелку с хлебом. Скомканный листок она спрятала в карман.
Пришел с работы Алексей. Пока он умывался, Анна надела пальто, взяла серый пуховый платок, поцеловала дочь, крикнула мужу: «Я в магазин», — и, выдернув из-под тарелки только что написанную записку, вышла из квартиры.
В магазин она не пошла.
Небо подарило Одессе к первому ханукальному вечеру 5758 года от своего сотворения связанную из снега и мороза белую праздничную кипу.
Юда стоял на автобусной остановке и смотрел, как вокруг снежной бабы с оранжевым морковным носом резвилась стайка детей. Один из брошенных чьей-то неловкой рукой снежков влетел в окно торгового киоска. Из него выглянула разбуженная продавщица и с напускной строгостью пригрозила детям сжатой в кулак ладонью — «вот я вам». Дети ответили ей смехом, прячась за снежную бабу, так что, возможно, пославшая снежок рука была не такой уж и неловкой.
– Мужчина, а что это мы стоим и ничего не покупаем? — привлекла к себе внимание Юды задержавшаяся в окошке прозрачного теремка киоскерша… Их глаза встретились, и она закончила свое рекламное объявление неотразимым вопросом: — У нас что, уже всё есть?
Конечно, у Юды всего не было. К тому же как раз сегодня он собирался купить спички, чтобы зажечь вечером шамаш…
– Юноша, — улыбнулась Юде продавщица, как своему старому знакомому, — эксклюзивное предложение — и только для вас, — и подала вместе с коробком спичек букетик белых подснежников.
Букетик живых белых подснежников в конце декабря! Юда не мог поверить своим глазам. Ведь еще вчера любимые цветы Шейндл ему были так нужны…
– Что вы себе думаете, как тот писатель? Молодой человек, цветы, между прочим, живые и уйдут отсюда в один миг, — продолжала свое дело продавщица.
Юда не был писателем, но Литературную студию им. Исаака Бабеля он посещал. Из-за этих посещений они вчера с Шейндл и поссорились.
«Я знаю, у вас там не одни только Исааки да Михайлики имеются. Наверняка еще и какие-нибудь фифы глазками вертят. Если тебе там так интересно, можешь с ними и ночевать!» Ну не смешно ли? Его Шейндл, его красавица Шейндл, согласившаяся стоять с ним под хупой, ревновала своего будущего мужа к литературной студии! Ну какие там могут быть фифы? Да, есть одна Мирра, поэтесса. Так что, из этого устраивать столько шума? Да еще оставить его одного в канун первого ханукального вечера, бросив на прощанье: «Чем ты завтра вечером зажжёшь шамаш, кунилема? А еще хочешь, чтобы я родила тебе сына…»
Во-первых, не «кунилема», а «куни лемеле». Во-вторых, не только сына, но и дочь. А в-третьих, никто, кроме Шейндл, ему не нужен, и Шейндл это знает. И ханукию он сегодня вечером зажжет.
Юда зашел в подъехавший к остановке автобус. Пассажиров было немного. Он сел у окна. Через несколько минут автобус остановился у железнодорожного переезда перед опущенным шлагбаумом.
Юда достал из висевшей на левой руке маленькой синей сумочки блокнот и, как и советовал руководитель литературной студии, стал вносить в него дорожные наблюдения и случайные мысли.
«Все семьи создаются для того, чтобы быть счастливыми…» — отдал карандаш свое графитовое тело белому листу блокнота и завис над его чистым полем. Первая случайная мысль оказалась незаконченной.
Юда посмотрел в окно. Веселые снежинки снова кружились в воздухе, а те из них, что прилипали к стеклу, заглядывали ему в глаза, как бы прощаясь, перед тем как превратиться в слёзы. «Все счастливые люди радуются жизни, все несчастные думают о смерти…» — записал он вторую мысль. Она показалась будущему писателю банальной, но именно после нее карандаш заскользил по бумаге, как фигурист по льду: «Живший в своем имении вдали от суеты и городского шума всемирно известный писатель и гуманист Лев Николаевич Толстой не любил сочинений английского поэта и драматурга Вильяма Шекспира.
Особенно не нравились босоногому и совестливому графу-вегетарианцу так без меры и устали восхваляемые всеми его современниками кровавые шекспировские трагедии, в коих безжалостный автор в поэтической и величественной форме шпагами и кинжалами, топорами и ядами, а то и просто голыми руками с легкостью сокращал жизнь своим второстепенным и главным персонажам, подвергая их духовным и физическим страданиям, доводившим бывших счастливцев до сумасшествия, речного дна и массового самоубийства в могильных склепах».
«У-у-у!» — громким протяжным гудком известила о своем дефиле припудренная снегом пригородная электричка.
Карандаш продолжал свои пируэты: «Однако же и сам талантливый романист не преминул последовать примеру столь публично неприемлемого им гения английской литературы и при случае не дрогнувшей, а виртуозной рукой толкнул свою самую известную героиню одноименного с ней романа под чугунные колеса не первого, но второго вагона проезжавшего мимо неё железнодорожного состава».
Шлагбаум поднялся. Мысль о том, что «писатель-гуманист мог бы послать Анне Аркадьевне в последнее мгновение ее опрометчивого поступка чью-нибудь спасительную руку», осталась незаписанной.
На остановке «Мостик» Юда посмотрел через лобовое стекло автобуса на дорогу. У «третьего железнодорожного переезда» выстраивалась вереница автомобилей. Он решил выйти из автобуса и пересечь Овидиопольскую Дугу по малолюдной тропинке.
Стройный ряд раскидистых софор встречал его на другой стороне дороги; рядом с ними вычурные акации, словно хрупкие, но вышколенные балерины стойко держали осанку, несмотря на мороз и обледенелость их тонких веток; высокие тополя заглядывали в окна пятиэтажных зданий заводских общежитий, коробчатыми скалами нависавшими над узкой дорожкой, ведущей к автомобильным и мотоциклетным гаражам; за гаражами на белом просторе речной дугой протекала по насыпи железнодорожная колея; вдали, за заданиями общежитий, начинался поселок одноэтажных домов.
Идя по заснеженной тропинке, Юда заметил, что шедшие впереди него, убеждаясь в отдаленности показавшегося из-за поворота железнодорожного состава, переходили по деревянному настилу через железнодорожный путь, не обращая внимания на стоявшую к ним спиной женщину, оказавшись рядом с которой, он почему-то остановился. Невысокая, одетая в серое пальто, с едва прикрывающим голову пуховым платком, она стояла у самой колеи, повернувшись к надвигавшемуся издалека поезду, словно в ожидании его прибытия на станцию…
«Возможно, что и Нижегородскую», — неожиданная мысль подсказала Юде причину его остановки.
«Анна!» — захотелось ему окликнуть незнакомку. Но женщина, почувствовав, что за ее спиной кто-то находится, обернулась сама.
Юду обжег отталкивающий колючий взгляд покрасневших то ли от ветра, то ли от слёз сердитых глаз.
– Что стал? Иди куда шёл! — сказала молодая женщина с обидой в голосе и отвернулась.
Редкие снежинки, кружась в воздухе, плавно опускались на ее неприкрытую голову. Поезд хоть и медленно, но приближался. Мне нужно было либо перейти через насыпь и продолжить свой путь, либо остаться. Однако то, что я успел разглядеть в глубине ее серых глаз, не оставляло мне выбора…
Когда поезд подошел совсем близко, я приблизился к ней вплотную и крепко обхватил руками. В метре за моей спиной локомотив с ветром и скрежетом потащил груженые вагоны. В отчаянном натиске женщина толкала меня под поезд. Я устоял и ни на шаг не отступил… Когда прошло несколько вагонов, она смирилась и перестала вырываться. Я ослабил свои объятия.
– Зачем?! Зачем ты остановился?! Шёл бы себе, как другие. Оставь меня! Оставь меня одну! Иди своей дорогой! Ну, иди же! Иди! Зачем тебе это надо? — под удаляющийся стук колес последнего вагона пыталась она уже словесно освободиться от непрошеного спасителя и, уже совсем смирившись, произнесла: — Как ты догадался?
Я не отвечал на её вопросы, требования и упреки, но медленно уводил от железной дороги к домам общежитий. Она не сопротивлялась, однако, хотя до домов было рукой подать, дальше гаражей не пошла, но возле них у одиноко стоявшего дерева в вечерних сумерках, со слезами на глазах, рассказала мне свою, чуть не закончившуюся трагически историю.
С рождением их маленькой дочери второй муж стал иногда даже грубо проявлять свою неприязнь к ее сыну от первого брака, всякий раз раздражаясь на ее нежные чувства к Сереженьке, чье сходство с отцом становилось все более выразительным. И сегодня её терпению пришел конец: постоянная необходимость выбора невозможного — либо сын, либо дочь — довели её до безумного решения: она докажет мужу, что мать не будет выбирать. И кроме того, продавая пирожки на вещевом рынке, женщина старается быть со всеми приветлива, а муж ее за это постоянно ревнует, устраивая необоснованную слежку…
«Почему я должна все это терпеть? И в чем я виновата?» — закончила она свою исповедь двумя вопросами, адресуя их через случайного слушателя куда-то выше.
Даже исповедуясь, люди не всегда говорят всю правду. Я заглянул ей в глаза, снял со щек сбежавшие слезинки и, не смея отвечать за того, к кому она обращалась, снова спросил:
– Где ты живешь?
На этот раз она указала рукой на ближайшее к нам общежитие… назвала этаж, номер квартиры и имя мужа.
– Стой здесь и никуда не уходи! — сказал я ей и с надеждой на быстрое возвращение направился по указанному адресу, как я теперь понимаю, совершая глупейшую ошибку.
Окончание тут
Мейлех МИХАЭЛЬ
Художник Джефф РОЛАНД
Оцените пост
(голосовало: 1, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
