Окончание.
Начало в № 1174
Однажды, когда Таи не было дома, я осторожно спросил Алика: мол, в чем дело? Он усмехнулся:
– Да вот вообразила себя большим человеком… Феминизм ее достал. Тоже мне…
Больше я ничего от него не добился. А отношения между супругами день ото дня обострялись. То, на что прежде не обращалось внимания, теперь вызывало упреки и обиды.
– Ты допоздна в офисе торчишь, а я тут сижу голодный.
– Я не «торчу», а занята по работе. А ты не можешь в магазин сходить, купить что-нибудь на ужин?
– Откуда же я знаю, что ты придешь поздно? Ведь ты так занята, что не можешь даже позвонить. Великий деятель прилавка…
У Таи на глазах наворачиваются слезы:
– Я не деятель, я работаю… Мы живем на это…
Алик швыряет на пол подвернувшуюся под руку тарелку и орет не своим голосом:
– Хватит! Хватит попрекать! Мне это надоело! А в Москве, когда ты училась, кто кого кормил? Забыла? Ну нет мне места в этой проклятой Америке — я разве виноват?
Интуитивно я на стороне Таи. Мне кажется, она не заслужила таких упреков. Но я молчу, я твердо знаю, что в ссоры супругов встревать нельзя. Молчу, но даю себе слово больше сюда не приходить.
Три-четыре вечера я действительно не прихожу к ним, сижу дома в одиночестве. Но дается мне это трудно, меня тянет туда, в эту квартиру. Я объясняю это себе привычкой — столько лет ходил к ним и вот привык. Но где-то в глубине души я знаю, что существует другая причина, о которой я боюсь даже думать, даже себе боюсь признаться…
На пятый день мне приходит в голову: а почему, собственно говоря, я должен об этом судить со слов одного Алика? Я должен выслушать и другую сторону — справедливости ради.
Назавтра я отпросился с работы и в середине дня поехал в центр города. Тая много раз называла ресторан, куда она со своими сотрудниками ходит на ланч — «Энтонис». В час я запарковал на улице машину и вошел в ресторан. Помещение размерами напоминало вокзал, но каким-то образом я почти сразу увидел Таю: она сидела за столом с тремя солидными мужчинами в двубортных костюмах, перед ней стояла тарелка с салатом. Она меня тоже увидела и помахала рукой.
Я подошел.
– Это мой хороший друг… — она назвала мое имя, и двубортные радостно закивали, как будто мое имя что-то им говорило. — Ты нас извини, — добавила она, повернувшись ко мне, — у нас деловой разговор.
– Я тоже сейчас занят, — бодро соврал я. — А позже могу я с тобой поговорить?
– Конечно. Давай встретимся у входа, но только снаружи: погода дивная! — и добавила по-русски: — Думаю, дольше получаса говорильня не продолжится.
И действительно, через полчаса она вышла из ресторана. Мы сели на гранитный парапет фонтана. Перед нами пестрели красные и желтые тюльпаны, за спиной журчала вода, весеннее солнышко деликатно грело, и, если бы не запахи из ресторана, можно было бы чувствовать себя на природе, за городом. Тая сидела рядом со мной, зажмурив глаза и, видимо, наслаждаясь теплом, светом и покоем. Она даже не спросила, о чем я хочу с ней говорить, ради чего я приехал сюда в середине рабочего дня. Но я четко помнил, что мне нужно узнать.
– Я боюсь быть бестактным, — начал я заготовленной фразой, — но, считая себя вашим другом, Алика и твоим, я не могу…
– Он решил возвращаться в Россию, — произнесла она ровным голосом, не открывая глаз.
– Как это? — не сразу понял я. — Навсегда? Жить там?
– Именно, — подтвердила она и словно нехотя разлепила веки. — Он говорит, что здесь ему места нет, его здесь не понимают.
– А там он что будет делать? Это ведь совсем новая страна, он ее не знает.
– Он разыскал там старых знакомых из круга Гаврилина. Они его помнят, он у них считался звездой первой величины. Кто-то из них открывает частную экономическую школу для бизнесменов. Они готовы взять Алика — вести занятия по американской экономике. На основе личного опыта.
– Личного опыта? — я еле сдержался, чтобы не рассмеяться.
Но тут я подумал о другом, от чего у меня закружилась голова и сдавило горло.
– А ты? Ты тоже вернешься в Россию? — произнес я с трудом.
Она выпрямилась и жестко посмотрела мне в глаза.
– Нет, ни за что. Я отсюда не уеду ни за что! Он это долго не мог понять, а когда понял, то вот и началось это… Отчего ты перестал к нам приходить?
– Извини, но…
– Нет, я тебя не упрекаю, — поспешила она заверить, — я понимаю, как противно на это смотреть. Знал бы ты, что происходит в твое отсутствие… Он совершенно взбесился, он не может понять, что я уже не та. Как я тогда не хотела уезжать из России! Но он решил, и я поехала за ним. А теперь… Я никогда не откажусь от своей карьеры, от этой жизни, от страны. Не смейся, но это моя страна, я как будто здесь родилась. Или родилась заново, можно так сказать. Нет, не уеду.
– Но как же?.. Что же будет с вашим браком?
Я сказал это, запинаясь, неуверенным голосом, но сказал, и она слышала мои слова, но продолжала сидеть неподвижно, глядя прямо перед собой, и не отвечала. Я тоже молчал. Вдруг она встрепенулась:
– Ой, заговорилась, а меня там ждут.
Она встала со скамейки, потрепала меня по плечу и заспешила в сторону улицы. Я смотрел ей вслед. Через несколько шагов она обернулась:
– Очень тебя прошу, приходи к нам по вечерам. Ну сколько сможешь вытерпеть. В твоем присутствии он все же сдерживается…
Остаток дня я ходил как потерянный, ночью спал плохо. На следующий день после работы поехал к Волковым.
Алик был дома один, Тая не пришла еще с работы. Он встретил меня сурово:
– Ты где пропадал? Неделю тебя не было.
– А что — какие-нибудь новости? — ответил я вопросом на вопрос, чтобы избежать неприятных объяснений. Он криво усмехнулся:
– Эти, из Техаса… как их?.. «Ойл Гэс Эксплорер», что ли?
– Что они?
– Отказались, — он махнул рукой и заходил по комнате взад-вперед. — Я почему-то надеялся, что с этими получится. Ни черта! — он остановился и театрально громко захохотал. — Ладно, все к лучшему! Еще один знак, что пора кончать. Хватит, сматываю удочки…
Я понял так, что он решил закрыть свое очередное начинание — консалтинговую фирму Business in Russia — Soviet Economy. Дело и вправду никак не шло — наверно, потому, что клиентам на самом деле нужны были не знания в области советской экономики, а просто бывалые люди, которые научат, кому и как дать там на лапу…
Кстати, этот последний бизнес был оформлен на мое имя, поскольку Волков числился в банкротах. Так что мне пришлось еще выплачивать кое-какие долги. К счастью, небольшие.
Два летних месяца ушли на ликвидацию прогоревшего бизнеса, а в августе в России произошли события, после которых остатки советского режима были ликвидированы. Во всяком случае, так это виделось отсюда, когда нам показали по телевидению, как грохнулся Железный Феликс. Это подтолкнуло Волкова принять окончательное решение — ехать во что бы то ни стало, пусть даже без жены, если не удастся ее уломать.
Помню, как он объявил мне о своем решении. Конечно, я был к этому готов, знал от Таи. И все же, когда он мне сказал, что вот, мол, после долгой внутренней борьбы принял наконец решение возвращаться, я посоветовал ему подумать еще раз как следует и вспомнить свои невзгоды в той стране.
– В том-то и дело, что той страны больше нет. У меня конфликт был не с Россией, а с советской властью, с коммунистическим режимом, — сказал он с пафосом.
– Все твои неприятности там происходили из-за того, что они считали тебя евреем. Ты думаешь, антисемитизм в России кончится с концом коммунистического режима?
У него и на это был готов ответ:
– Государственного антисемитизма уже не существует. А кто там из граждан не любит евреев — да плевать мне на них! Здесь что ли все их любят?.. Я уехал от режима, режим кончился — я возвращаюсь. Ясно и просто.
Я задал последний вопрос:
– Ну а Тая — она поедет с тобой?
Я ожидал как-то задеть его, сбить с этого невозмутимого, почти официального тона, заставить говорить человеческим голосом. Ведь больше семи лет мы тесно общались, и если это не дружба, то что тогда? Но нет, он ответил все так же сухо:
– Мы с Таей расстаемся. Она наотрез отказалась уезжать отсюда. Таков ее выбор.
Вдруг он усмехнулся и, наклонившись к моему уху, прошептал громким театральным шепотом:
– Так что место освободилось…
Последние две недели перед отъездом Волков был занят сборами, покупал подарки родителям и себе кое-что про запас. Наконец позвонил и сообщил, что в субботу улетает.
– Сможешь проводить меня в последний путь? Приезжай не позже трех: в аэропорту надо появиться за два часа до отлета.
В субботу, в половине третьего, я прибыл к Волковым. Таи не было. На мой недоуменный взгляд он сухо пояснил:
– Мы с ней уже попрощались. Так что если ты готов, можем ехать.
Всю дорогу до аэропорта мы почти не разговаривали. Конечно, у меня было немало вопросов, которые я хотел бы ему задать, но странное дело — не чувствовал себя вправе спрашивать. В конце семилетнего теснейшего общения он мне стал как будто чужой…
Он попросил высадить его под надписью Departure. От предложения поднести багаж отказался: «Носильщик поможет». На прощание поблагодарил «за все» и просил не поминать лихом. Обещал сообщить, как устроится. Простились мы за руку, взгляд его был рассеянный, он смотрел мимо меня, вдаль, чувствуя себя, видимо, уже далеко…
…Я сидел на гранитном парапете, окружавшем фонтан. Там, где весной цвели красные и желтые тюльпаны, теперь появились белые астры и хризантемы, предвестники осени. Жара, однако, была летняя, я весь взмок, но не решался покинуть свою наблюдательную позицию против выхода из ресторана «Энтонис». Тая все не шла. Я точно знал, что она внутри, обедает в компании сослуживцев и вот-вот должна выйти.
Вдруг кто-то сзади погладил меня по спине, я оглянулся — Тая.
– Ты что тут делаешь? — и смеётся.
– Тебя караулю. Поговорить надо.
– Хорошо. Только недолго — я спешу, как всегда.
Она села рядом со мной на нагретый солнцем гранит.
– Здесь жарко. Может, зайдем внутрь? — предложил я.
– Здесь прекрасно. Я целый день мерзну в помещении, везде эти кондишенеры… Ну как — проводил Алика?
– Проводил. А ты даже не пришла.
– Зачем лишние разговоры, между нами все кончено. Он за день до отъезда встретился с моим адвокатом и подписал все бумаги для развода. Теперь наш развод — чисто техническая процедура.
Она сказала это без всякого сожаления в голосе, спокойно, но и без бравады: вот такие, мол, дела.
– Неужели ты ничуть не сожалеешь? — вырвалось у меня.
Она задумалась.
– Мне жаль его, Алика Волкова. Ты не знал его в лучшие годы, он был действительно… — она зажмурилась и покачала головой. — А тут он сразу же как-то… Не знаю, что с ним произошло. Он потерял веру в себя. И сколько я ни старалась его поддержать, он только злился: «Хорошо тебе, ты можешь…» Я ему: «Ты тем более можешь». Где там… А в последние год-два он просто стал другим человеком.
И тут я выпалил то, что носил в голове с момента, когда узнал об их разводе. Непослушным языком произнес простую фразу — сколько раз я мысленно репетировал ее по ночам!
– Теперь, когда ты свободна, согласишься выйти замуж за меня?
Я почувствовал огромное облегчение; помню, мне стало радостно, как будто моей целью было произнести эту фразу, а не получить согласие от Таи. Но уже в следующее мгновение меня задела ее реакция: она не выразила ни смущения, ни удивления, ни недовольства, ни радости — ни одного из тех чувств, которые можно было бы ожидать. Она сидела так же невозмутимо, с прикрытыми глазами, наслаждаясь солнечным теплом, точно не слышала моих слов. Пауза затягивалась, мне стало не по себе:
– Ты слышала, что я сказал? — не выдержал я.
Она вздохнула, повернулась ко мне и накрыла мою руку своей мягкой, теплой ладонью.
– Ты хороший человек, по-настоящему добрый, и я думаю, как бы тебя не обидеть. Ты очень много для нас сделал за эти годы. Сколько ты возился с Алькиными письмами! А этот журнал — ведь ты тащил на себе всю работу, я видела.
Нетрудно было понять, что это отказ, что терять больше нечего. И меня прорвало:
– А знаешь, почему я всем этим занимался, сидел у вас по вечерам? Знаешь? Для того, чтобы тебя видеть! Ведь до того дошло… Я с утра уже думал: скорей бы вечер, скорей бы ее увидеть! И страшно было: вдруг догадаются… Но ничего не мог с собой поделать — тянет, сил нет… Вот и еду снова к вам. Я давно понял, что такую женщину встречаешь раз в жизни… Это правда. А ты говоришь — добрый…
Она сняла свою ладонь с моей руки и пристально посмотрела мне в глаза.
– Ладно, я скажу тебе одну вещь. Не хочу говорить — боюсь, ты неправильно поймешь — но все равно скажу. Я планирую… я… в общем, как только разведусь, я сразу выйду замуж. За одного своего сотрудника, ты его не знаешь. Очень стоящий парень. Немного моложе меня, но это ничего, верно? Только… Посмотри мне в глаза… Ты теперь подумаешь: ну конечно, завела в офисе интрижку — после работы на кожаном диване… Даю тебе слово, что я разошлась с Аликом не из-за него. Ты веришь мне? Было наоборот: сначала Волков надумал уехать, и жизнь с ним стала невозможной, а уже потом появился Уоррен. Я Волкова любила, и то, что он убил мою любовь, не моя вина.
Ее губы задрожали, она поспешно отвернулась. Через минуту, справившись с собой, она поднялась и протянула мне руку:
– Не обижайся на меня. И большое тебе спасибо, — она обняла меня за шею и поцеловала в щеку повыше бороды. — Захочешь меня видеть — я всегда тебе рада. Ну пойду.
И она ушла.
Я долго ощущал на своем лице прикосновение ее губ и заплаканных глаз. Но видеть ее — тогда же решил — больше не хотел и не хотел видеть ее новую жизнь и снова быть другом ее мужа. Я вспомнил, как Волков мне сказал «место освободилось». Неужели догадался? От себя я скрыл, а он вот разглядел…
Про Волкова, кстати, я бы хотел узнать, как он там устроился на вновь обретенной старой родине, но он ни разу не позвонил и не прислал письма. Конечно, его можно разыскать там без особого труда, но зачем? Раз он не хочет сообщать о себе, то не надо и лезть к нему.
Так закончилось мое знакомство с обоими супругами Волковыми, с которыми я встретился семью годами ранее в синагоге «Бейт Шалом».
Владимир МАТЛИН
Оцените пост
(голосовало: 3, средняя оценка: 4,67 из 5)
Загрузка...
