Продолжение. Начало в № 1083
Медик промыл мою рану водкой и обнаружил еще одно чудо внутри чуда. Пуля прошла через мышечную ткань всего в миллиметре от кости. Благодаря этому я был в состоянии бежать, а иначе я бы упал и погиб от рук нацистов, как мои спутники.
Вновь я был вырван из лап смерти. Я был уверен, что для чего-то это необходимо, я понимал, что моя жизнь находится в руках Всевышнего и что есть какое-то дело, которое мне еще предстоит завершить. При таком настрое моя рана быстро зажила, и я вернулся в строй через несколько дней.
Как я уже упоминал, в нашем подразделении был один немецкий коммунист, которому я никогда не доверял и всегда тщательно следил за тем, чтобы не поворачиваться к нему спиной, особенно когда мы вместе были в дозоре. Быть убитым своим же товарищем было достаточно легко: во время боя в тебя попадает пуля, но кто на самом деле выстрелил — враг или свой?
Вдруг этот немец стал слишком дружелюбным и участливым. Он постоянно подходил ко мне и затевал ненужные разговоры, расспрашивал обо мне и моей семье. Было понятно: он подозревает, что я — еврей. Хотя он и сражался против нацистов, но это вовсе не означало, что он не согласен с намерением нацистов разделаться с Б-гоизбранным народом.
За последние несколько отчаянных лет если я и приобрел какое-то умение, так это чувствовать, когда моя жизнь находится в опасности. Для меня уже не стоял вопрос, попытается ли он убить меня, главное — когда? Мне нужно было обезопасить себя, предпринять какие-то меры. Но как? Через несколько дней у меня возник план.
Тренировочная стрельба по мишеням была редким событием для партизан. Но в связи с нашими недавними победами, в результате которых у нас оказались излишки военной добычи, командование назначило на следующее утро учебную стрельбу.
Я вспомнил, что во время одного из патрульных обходов за несколько недель до этого в зарослях кустов я нашел забытую кем-то обойму 9-милимметровых патронов. Но, к моему разочарованию, патроны были ржавыми. А такие патроны не только бесполезны, но и чрезвычайно опасны: они взрываются в патроннике. Тем не менее я сохранил их, решив, что они могут как-то пригодиться. Так они остались на дне моего рюкзака.
Ночью перед учебной стрельбой, когда немец спал в бункере на безопасном от меня расстоянии, я тихонько подполз к его винтовке, прислоненной к задней стене. Пока все храпели в кромешной тьме, изнуренные тяготами предыдущего дня, во мне пульсировал страх от мысли о том, что кто-то может проснуться и обнаружить меня. Я открыл патронную камеру на винтовке немца и поместил туда несколько сохраненных мною ржавых патронов. Перед ними я положил хорошие патроны так, чтобы первые выстрелы прошли гладко.
На следующий день во время стрельбищ произошел несчастный случай. В результате взрыва в патроннике его винтовки немец оказался недееспособным. Теперь у него были заботы поважнее, чем я. А я мог немного расслабиться и думать о чем-то другом, кроме него.
Через неделю произошел другой инцидент, который очень на меня подействовал. Мы были в разведке с партизаном Франти Чеком. Заняв позицию, с которой открывался обзор одной из дорог через горы, мы могли наблюдать все движение на километр в каждую сторону. Через час мы увидели двух приближающихся по дороге немцев. Убедившись, что они только вдвоем, мы решили обогнать их и устроить засаду: застать их врасплох будет нетрудно.
Мы быстро прошли лесом, пока не оказались на полкилометра впереди немцев, и спрятались по обеим сторонам дороги. Через пару минут на дороге показались немцы, идущие неторопливым шагом, с оружием, висящим через плечо, словно они были на загородной прогулке. Когда они поравнялись с нами, мы выскочили из укрытия с криком: «Руки вверх!»
Они в ужасе подняли руки вверх, даже не потянувшись к оружию. Они стояли, замерев от страха, пока мы не велели им бросить оружие на землю. Они сделали, как им было сказано. Я связал им руки за спиной, пока Франти стоял на страже со своим автоматом. Надежно связав их, я завязал им глаза, и мы отвели их к нашему командиру.
Капитан Черпанский поздравил нас с «хорошей работой». Пленные были ценным источником информации. В каждом отряде был как минимум один «специалист», умевший допрашивать немецких солдат. Я знал, что допрос этих пленных приятным не будет. Мы все понимали, что попасть в плен и быть подвергнутым допросу хуже смерти. Этим двум нацистам тоже мало не покажется.
Через пару дней нас с Франти вызвали в бункер командования. С удивлением я увидел около бункера рядом с капитаном Черпанским одного из пленных — связанного и с повязкой на глазах. Капитан сообщил, что нам необходимо их казнить. Прежде чем я успел слово сказать, Франти вышел вперед, схватил немца за руку и подтолкнул его, чтобы он шел. Я понял, что Франти возложил эту миссию на себя. Я шел рядом, пока он толкал немца по направлению к лесу.
По дороге Франти напомнил мне, какая это огромная честь для такого юного новобранца, как я. Пока он говорил, я в мыслях возвращался к тем страданиям, которые немцы причинили мне, моей семье и стольким евреям. Я понял, что, даже убив всех нацистов, мне не удастся получить удовлетворения от возмездия. Боль и страдания, принесенные этими злодеями, никак и никогда не могут быть отплачены.
Душераздирающая тоска о тех, кого я потерял, охватила меня. Меня вернул к реальности Франти, окликнувший меня по имени. Он привязал пленного к дереву лицом к нам, а руки его были связаны сзади. Франти сорвал повязку с его лица, открыв застывшие от ужаса глаза. Сколько раз этот немец видел подобный ужас в глазах беззащитных женщин и детей? Сострадал ли он им?
Я посмотрел ему в глаза, и он стал жалобно молить: «Пожалуйста, не убивайте меня». Слезы потекли по его щекам. Немец выглядел жалким. Нацисты пытались притвориться бесстрашными солдатами и завоевателями, ведомыми некими возвышенными идеями. В реальности они были трусливыми мясниками, хищниками, охотящимися на слабых и беззащитных. Они убивали стариков, женщин, детей и тех, кто не мог дать им отпор.
– Ян, исполнить приказ поручено тебе, — сообщил мне Франти с напускной официальностью. Перед всей компанией партизан он проинструктировал меня о процедуре «церемонии». Нацисты были такими чудовищами, дикими зверями, что не заслуживали пули, достойной настоящего солдата. На этого нациста пули было жалко, поэтому его надлежало убить ножом. По традиции ему нужно было вспороть живот и оставить умирать медленной и мучительной смертью. Когда Франти жестикулировал ножом, пленный всхлипывал и принимался снова молить о пощаде. У этого отчаявшегося животного не было ни капли гордости.
Глядя на этого пленного, я снова подумал о своей семье. Я потянулся к голенищу за ножом. Вытащив нож, я увидел перед собой лица моей матери, сестер и братьев. Глядя на это скулящее существо, я вдруг почувствовал омерзение, и вся эта идея показалась мне отвратительной. Я понял, что никогда не смогу убить таким образом. Я не могу стать таким же зверем, как те, которых я ненавидел.
Я повернулся к Франти и вручил ему свой нож со словами: «Возьми эту честь на себя». Уходя, я слышал крики боли и мучений…
Этот случай потряс меня. Теперь впервые мне пришлось задуматься о границах жестокости, до которых я могу быть доведен. Я яростно сражался в битвах без тени сожаления. Но в тот день понял, что не могу опуститься до зверского убоя жалкого животного, что бы я при этом ни испытывал…
Оцените пост
(голосовало: 1, средняя оценка: 1,00 из 5)
Загрузка...
