Матримониальные порывы самого Борьки-старого тоже не обошлись без рытвин и ухабов. Где-то ближе к сорока годам он решился предложить свою чистую, как у чекиста, руку и пламенное, как у большевика, сердце юной особе, которой тогда и двадцати не стукнуло. Вернее, сердце ему отдала она, юная практикантка, стажировавшаяся под руководством Бориса Даниловича. Ему оставалось только протянуть руку и принять девичье сердечко.
Упрек, который звучит в старой песне: «Зачем вы, девочки, красивых любите?..» к Бориной суженой отношения не имел. Кем-кем, а красавцем Борю-старого можно было назвать или в горячечном бреду, или в плену наркотического зелья.
Когда Борька во Дворце бракосочетаний вел невесту к алтарю (в советское время это был стол, покрытый кумачовой скатертью), какой-то подпитый мужик из соседней группы брачующихся то ли в шутку, то ли всерьез спросил старого:
– Папаша, а жених-то где?..
Впрочем, эти детали не так уж важны и только отвлекают от канвы нашего повествования.
На свадьбе слегка впавший в детство жених веселился наравне с юными дружками и подружками невесты и был больше похож на юнца, для солидности нацепившего маскарадный костюм с накладной лысиной.
…Молодые жили счастливо и споро. Целых два года. За это время у них родился замечательный сынуля. Субъекты совершенного мезальянса понемногу начинали понимать, кто есть кто. Римма взрослела, и по мере взросления у нее спадала пелена с глаз. Боря тоже прибавил в летах, быть комсомольцем ему становилось все труднее. Шуточные розыгрыши постепенно превращались в издевательские. Назревало событие с вполне прогнозируемыми последствиями.
Искоркой, которая зажгла бикфордов шнур от пороховой бочки, стал сам по себе не ахти какой знаменательный случай.
…По выходным дням воспитанием годовалого сына занимался папа Боря. Он обычно впрягался в детскую коляску и шел подышать вместе с потомком свежим воздухом. В эти два-три часа супруга занималась своими делами и была счастлива таким тайм-аутом. Но и Боря тоже не терял время зря. Он переезжал в соседний двор, где на первом этаже двухэтажки жил друг Миля. В воскресенье к Миле сходилась великолепная четверка давнишних друзей записать пульку-другую. Боря, самоотверженно отказавшись от свежего воздуха, оставлял коляску с плотно укутанным дитяти как раз у окна снаружи дома и, приглядывая таким образом за деткой, метал картишки.
В тот день Борьке-старому страшно везло: он «раздевал» друзей до нательного белья, карта шла как никогда в жизни.
…Прошло три часа, четыре. Ребенок уже три раза уснул и проснулся. Четыре раза уписался и выплакал недельную норму слез — папу Борю несло, он обо всем забыл. Всполошившаяся их долгим отсутствием Римма бросилась на поиски и вскоре обнаружила коляску с сынулей возле соседнего дома, а в окне этого дома — воодушевленное игрой лицо заботливого папаши, позабывшего в кругу ровесников, сколько часов пробежало.
Потом был мучительный развод, раздел практически неразделимой квартиры… Впрочем, Симка здесь был ни при чем: его, разведенного, Борька свидетелем в ЗАГС не взял. Поэтому у Симеона, в отличие от друга Борьки, совесть чиста.
…Все-таки Всевышний снизошел своей милостью к рабу Б-жьему роковому Боре. Его почти полувековая холостяцкая жизнь, как в добрых сказках, завершилась полным триумфом Иванушки-дурака.
Произошло это неожиданно, как происходит в жизни или что-нибудь очень плохое, или очень хорошее. Борька-старый вместе со своим шефом отправился в Первопрестольную, то бишь в Москву, по каким-то срочным строительным делам. Поработав упорно два дня и решив производственные вопросы, мужики решили третий день посвятить отдохновению. Шеф уезжал ночным поездом, Борька еще на день оставался подтянуть бумажные детали. Слоняться по городу не хотелось, и шеф позвонил своей дальней родственнице, которая радостно пригласила их в гости.
Хозяйка Элла оказалась молодой женщиной лет 35, с 15-летней дочерью-подростком. Перед этим шеф проинформировал Борьку, что Элла вот уже три года как разведена, хорошо устроена и неплохо бы ему, Боре, старому мослу, постараться ей понравиться. Борька эти намеки принял без энтузиазма: молодая москвичка, хорошо устроена — на кой ляд ей нужен этот провинциальный люмпен-пролетарий?
К приезду гостей Элла так расстаралась, что у голодного Бори, не привычного к столичному ассортименту, глаза разбежались. Выпив пару рюмок, Борька-старый почувствовал себя молодым (почти как на собственной свадьбе), галантно ухаживал за хозяйкой, смешил дочку, сыпал остротами и даже пытался сплясать лезгинку… Не ожидавший от него такой прыти шеф с интересом ждал, какой еще номер отколет возбужденный сердцеед.
Элла тоже внимательно наблюдала за энергичным гостем, пока дочурка весело прыскала после очередной Бориной проказы. Но все решили не дочь и не мать, а совсем другая, нечеловеческая сила. Забыл сказать, что был еще третий член семьи — громадный дог с романтической кличкой Атос. Так вот, этот самый пес Атос был страшным ревнивцем. Всех гостей он встречал и провожал грозным рыком. На время, пока в доме были гости, во избежание шоков, испугов и рваных штанов Атоса запирали в спальне.
В тот вечер в доме Эллы произошло невероятное событие. Собравшиеся уходить гости вышли в прихожую. Шеф зашел в туалет, а Боря, нагнувшись, пытался выудить из-под шкафа свой ботинок, который попал туда благодаря его рассеянности.
В момент, когда Борин округлый зад выглядывал из-за шкафа, из спальни вышел каким-то образом освободившийся из-под домашнего ареста Атос. Дочка и мать, словно завороженные, наблюдали, как морда грозного Атоса неотвратимо приближалась к беззащитному заду веселого гостя…
Секунд десять (хозяйке они показались вечностью) Атос принюхивался, затем отвернулся, громко зевнул и отправился спать на свой коврик (видно, права была жена гниванского начальника, когда говорила об особом аромате, исходящем от старых холостяков)…
Потрясенная хозяйка восприняла это как Б-жье знамение. В тот вечер Борька-старый остался у Эллы и, как выясняется сегодня, на целых тридцать лет!
Алексей ЯБЛОК
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
