Мы сидели на золоченых стульях в царском зале: я, человек в зеленом колпаке и человек в желтом колпаке, человек, который всегда улыбался и что-то негромко напевал, и человек, который верил, что все люди произошли от обезьян. Там были еще люди, которых я не мог разглядеть. За высокими сводчатыми окнами, забранными золотыми решетками, были видны залитые солнечным светом зеленые луга, на которых паслись тонкорунные барашки. Меж маслиновых деревьев журчали прохладные ручьи и ходили павлины.
Вдруг зал стало заливать вином — сладким красным вином. Вино вливалось рекой и остановилось на уровне пояса. Мы вдыхали ароматные пары и молча смотрели на рубиновый нектар. На полках там стояли огромные глиняные сосуды. Я предложил наполнить их вином, чтобы оно сохранилось и мы могли его пить многие годы. Человек в зеленом колпаке зачерпнул вино рукой и выпил, потом еще и еще. Все последовали его примеру, стали пить, дурачиться и веселиться. Вино было крепкое, вкусное, оно быстро опьяняло нас. Мы пили без остановки, громко смеялись, радуясь своему везению.
Вдруг человек, который верил, что все люди произошли от обезьян, выпучил глаза, надул щеки и стал недоуменно глядеть на всех присутствующих. Человек в зеленом колпаке заорал: «Ты что, урод, ссышь что ли?!» — «У-гу», — ответил тот. Все начали материть его, плевать в него, давать ему оплеухи и ругаться между собой. Человек, который всегда улыбался и что-то негромко напевал, бросился в дальний угол залы и, уткнувшись, как собака в лужу, стал жадно лакать вино. Через пару минут от количества выпитого ароматного напитка он начал неистово блевать. Все, казалось, посходили с ума и набросились теперь с кулаками на человека, который всегда улыбался и что-то негромко напевал, избили и утопили его в вине.
Потом начали драться между собой. В ход пошли кувшины из глины. Кувшины были тяжелые — разбиваясь о головы, они ломали черепа, раскалывались и резали осколками кожу; теперь вино мешалось и с кровью. Когда побоище закончилось, нас в живых осталось трое. Мы стояли в разных углах залы — человек в зеленом колпаке, я и человек без желтого колпака с разбитой головой. В вине плавали трупы убитых.
В воздухе начали жужжать зеленые мухи, со всех сторон слетались черные вороны и долбили клювами по золотым прутьям оконных решеток. Постепенно мы, трое оставшихся в живых, начали мутировать в крабов и стали жить в дворцовой комнате на дне зловонного винного болота и поедать разлагающиеся трупы. Иногда, когда я ползал в полной темноте и тишине по дну болота, у меня были мимолетные проблески-мысли о том, насколько мерзка наша жизнь в этой луже c дерьмом и как хорошо было бы вырваться за решетки залы на солнечные зеленые поляны. Иногда я думал о том, что будет с нами, когда мы доедим трупы.
…Я проснулся в поезде на конечной остановке. «Поезд дальше не идет», — сказал кондуктор. «Вот чертовщина какая снится, заснул в метро после трудов праведных», — подумал я и поспешил вон из метро, домой.
Home, sweet home. Жена на кухне, стол сервирует — мое любимое пюре картофельное с горошком и зеленью. Банка с огурцами нежинскими и помидорами солеными. Рюмка водки ледяной в стакане запотевшем. Жена, меня увидев, бросилась навстречу, снимая фартук, поцеловала, убежала со словами: «Забегалась совсем, сейчас в порядок приведу себя». «Ну и дела», — подумал я и сел. Жена вернулась через пять минут, в коротком платье и с подвязками, выглядывающими из-под юбки, которые чулки держали. На шпильках туфли. «Здравствуй, милый» — она меня приветствовала, нежно улыбаясь. «Здравствуйте и вам, — сказал я, тупо глядя на ужин праздничный. — А вилка где?» — «Забыла, ой, совсем забыла. Прости», — она за вилкой кинулась, водой ополоснула и краем юбки стала вытирать, при этом ноги оголив свои совсем. Смотрел как в трансе я в тарелку, на рюмку запотевшую и банку с огурцами. От банки крышка на столе лежала, и на обратной стороне ее был текст: «Факт номер шесть-один-четыре. Когда-то все закончится, мы гости в этом мире. Любовь, не проходящая с годами, затмит красу Олам Ха-Ба. И страх появится пред старостью и смертью». — «А как же к детям и родителям любовь?!» — «С детьми, родителями этот процесс естественный — родители стареют, дети крепнут. Ведь дети — это будущее. Нормально умереть, детей оставив. Родители — это прошедшее и настоящее. Должны переживать родителей потомки. Ну а жена, вторая половина, это жизнь — любовь горячая к жене привязывает к миру этому. Нешама не желает расставаться с телом, пугает человека старость, о смерти мысли вызывают страх. Соленья покупайте нежинские: под крышкой каждой банки — новый факт».
«Факт». Непонятная речь. «Факт». Кто-то громко говорил над самым моим ухом: «Факт, факт». Похоже на английский. Я открыл глаза. Я проснулся опять. Теперь на лавке в парке. Рядом со мной сидели бродяги, говорили по-английски и постоянно использовали слово «факт». Сон во сне! Смерть пугает человека? Сны пугают человека! Мне снился сон про огурчики, водку и жену, и в том сне мне снился еще один сон, о вине и крабах, не помню уже точно, о чем еще — кошмар на улице Вязов, короче. Сон во сне — вот она, водка-волшебница, что творит с мозгами человека. Надо меньше пить! Я и сейчас сплю? Точно, сплю.
Опять сплю, до сих пор сплю. Факт! Бесконечные сны во снах. Я вышел из парка.
Теперь мне снился Нью-Йорк. Вот нью-йоркское такси поехало — желтые короли. Америка — вокруг иномарки, небоскребы, все в джинсах фирменных, говорят по-английски. Я всегда мечтал жить в Америке. Может, в этом сне отдохну от философии и аллегорий? Я долго шел по Манхэттену, как в тумане. Статуя Свободы — зеленая и совсем маленькая. Перешел Бруклинский мост. Триумфальная арка — Париж в Нью-Йорке, чего в снах не увидишь! Централ-парк, потом по длинному бульвару с деревьями с двух сторон вышел к океану. Сел на лавку, стоявшую на деревянном настиле — передо мной пляж и море. Красиво. Огляделся: со всех сторон звучит русская речь, но вывески на английском языке. Брайтон, что ли?! «Сегодня ты на Брайтоне гуляешь…» Ха-ха, я тоже кое-что знаю про Америку — Брайтон, «Одесса», Вилли Токарев.
Точно, продолжаю спать. А не пора ли проснуться — опоздаю на завод, получу прогул, тогда фотографию с доски почета снимут. Я решил пройтись по Брайтону. Все по-русски говорят, прикол. Неужели мы вышли из Союза? Неужели Б-г вывел нас из СССР, как когда-то из Египта? Ну да, конечно, вывел, во сне то есть. Союз нерушимый — и мы, евреи, никуда из него не денемся. Во сне я был по другую сторону Тростникового моря — железного занавеса, как и миллионы других советских евреев.
Мы помним Египет, из которого вышли три тысячи лет назад. Как нам не вспоминать Союз, из которого мы вышли совсем недавно?! Вышли из СССР, а пришли куда? А может, мы еще бродим по Синаю?! Должно мое поколение бывших рабов полностью вымереть в пустыне, прежде чем нашим потомкам будет разрешено вернуться в землю Израиля? Как знать, как знать… Мое поколение — особое поколение, поколение исхода. Мы дадим новую энергию иудаизму! Это все, конечно, до того момента, когда я наконец проснусь. Если бы мы вышли из Союза, можно было бы сделать исключение и дописать к ТАНАХу еще одну книгу — Исход, часть вторая. Конечно, это сон. Шува Хашем ет Шевитену. Ведь такой потенциал подавлен. Советские евреи рвутся вернуться к корням. А люди вокруг меня выглядели как простые иммигранты — и разговоры у них были какие-то мелочные, тривиальные. Да, сон опять подкачал, не радовал перспективой — пора возвращаться обратно, в советскую жизнь, где потенциал есть, просто он, еврейский потенциал, пока подавлен репрессиями и гонениями. Это факт.
Я старался думать о реальном мире — во сне, пока не проснусь. Дети Исхода, выглядевшие как простые американс, вносили тревогу в мой сонный мозг, я торопился вернуться из желанной и далекой Америки, где я не был никогда, обратно. Хотелось побыстрее уйти от этого грустного будущего, представленного мне как сновидение таинственными механизмами моего подсознания. Я старался проснуться и вернуться в серые будни своей советской жизни, которые хранили скрытые возможности моего народа.
Я думал во сне о том, что стою у окна в спальне своей квартиры на улице Советов. Две пятиэтажки углом напротив. Утро, выходной день, мусорная машина только что уехала. Люди в тапочках, в серых пальто поверх трико, с пустыми цинковыми ведрами расходились по домам. Из зала доносились звуки передачи «Служу Советскому Союзу!». Январский ветер кружил в воздухе, организуя, согласно своим таинственным законам атмосферной хореографии, в impromptu балет сотни использованных вместо туалетной бумаги обрывков газет, оставленных старой мусоровозкой. Голые деревья, серый, покрытый сажей из заводских труб, снег на улице. В голове играла 40-я симфония; в этот раз она звучала почему-то в соль-диез миноре, и поэтому еще более волнующе, чем обычно. Но я не мог проснуться.
Сон продолжался, затягивался на годы. Мне снилась Америка. Мое поколение бывших рабов прижилось на Синае, питаясь манной и перепелами. Мое поколение доживало свой век в пустыне и никуда не торопилось.
Леви ПЕРЕПЕЛИЦА,
Бруклин, Нью-Йорк
Оцените пост
(голосовало: 1, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
