Еврейский Мир

Зима пятьдесят третьего года, последнего года моего пребывания в лагере, была тяжелым временем – разгар «дела врачей».

В январе в центральной печати появилось сообщение ТАСС об аресте группы «врачей – вредителей», которые якобы специально ставили неверные диагнозы и неправильно лечили выдающихся политических и военных деятелей (деятели эти перечислялись конкретно), добиваясь их смерти. Большинство этих «врачей – убийц», «агентов иностранных разведок», были евреи.

Начались увольнения с работы, «разоблачения» и аресты все новых и новых «еврейских вредителей».

Люди, приходившие навещать заключенных, рассказывали страшные истории. Шестнадцатилетняя девушка совершенно искренне делилась с братом известием, что их районный врач – еврейка покончила с собой, сделав тридцати пяти детям уколы, от которых они умерли. Молодой парень говорил, что шестерых евреев – инженеров поймали при попытке взорвать завод, на котором он, почти что очевидец, работает. Ну как было не поверить таким рассказчикам?! Они в это верили, и другие им верили. Да не будь я евреем, может, сам бы поверил.

Помню, еврей-заключенный, тот самый, который спрашивал, можно ли курить в Йом Кипур, говорил мне про врачей:

– Не верю, что это выдумка. Нельзя такое выдумать. Действительно, это не умещалось в голове. Столько фактов, имен, улик, а главное – признаний!

– Зачем, зачем им было это нужно? – недоумевал он.

Я сказал ему, что думаю – все это неправда. Он возмутился:

– Во всем тебе поверю, только не в том, что это – фальшивка! По всей территории лагеря развесили плакаты: человек в белом халате, с бородой, с крючковатым носом, режет ребенка; кровь льется рекой. Подпись под рисунком: «Врачи – убийцы».

Когда я проходил мимо такого плаката, мне неизменно бросали:

– Эй, Абраша! Что твои доктора делают с нашими детьми? Если проходил не один, следовала реплика:

– Вот и «Джойнт» в полном составе.

О «Джойнте» – Американском обществе помощи нуждающимся евреям – газеты твердили, будто оно занимается диверсиями и вербовкой шпионов в СССР.

Суд над «врачами – убийцами» был назначен на шестое марта. Приговор был заранее известен – повесить «убийц» на Красной площади в Москве. Сразу после суда Сталин намеревался выселить всех евреев страны в Сибирь и на Дальний Восток. В домоуправлениях, по месту жительства и в отделах кадров по месту работы (чтобы никого не пропустить) были составлены списки евреев: тех, у кого и отец, и мать евреи (они подлежали депортации в первую очередь), и тех, кто родился в смешанном браке. Потом, в Израиле, мне довелось встретить людей, которые успели получить распоряжение явиться к поезду не больше чем с двумя сумками (одна женщина была из Москвы, другая – из Ленинграда).

Сталин намеревался начать высылку еще в середине февраля, но списки были не готовы. Он нажимал, торопил и крайним сроком для суда назначил шестое марта.

По дороге половина выселенных должна была погибнуть: голод и холод в неотапливаемых вагонах, крушения поездов, расправа на остановках – народ «бурно выразит» свое возмущение преступлением врачей…

Исследовавший этот вопрос юрист Я. Айзенштат в своей книге «О подготовке Сталиным геноцида евреев», изданной в Иерусалиме в 1994 году, пишет, что впоследствии бывший председатель Совета Министров СССР Н. А. Булганин подтвердил в беседе с профессором Я. Этингером, что «получил от Сталина приказ подогнать к столице и другим крупным городам несколько сот военных железнодорожных составов… Булганин утверждал, что Сталиным планировалось организовать в пути крушения и нападения на эшелоны со стороны «народных мстителей». В феврале пятьдесят третьего года теплушки без нар были уже сосредоточены на Московской окружной дороге, в районе Ташкента и в других местах».

Я. Айзенштат пишет также, что в конце пятьдесят второго года известный историк академик Е. Тарле рассказал своему родственнику о готовящейся депортации и о том, что уже назначено, кому именно погибнуть от «народного гнева», кому достанутся ценные коллекции московских и питерских евреев – коллекционеров, кому – «освобождающиеся» квартиры…

Н. С. Хрущев, первый секретарь ЦК КПСС, приводил свой диалог с «великим вождем». Вождь высказывался в приказном тоне:

– Надо дать излиться на них народному гневу.

– На кого «на них»? – спросил Хрущев.

– На евреев, – ответил Сталин. – До места должно доехать не больше половины.

Для тех немногих, что уцелеют, в тайге были выстроены бараки по типу концлагерей, длиной в полтора километра, без отопления, в одну доску. И доски едва пригнаны. И это – при тамошних морозах!

МОЙ СТАРЫЙ ЧЕМОДАН

Есть у меня чемодан, который я люблю держать под рукой, сидя за столом в Пурим и на Седер в Песах. С этим необыкновенным чемоданом трижды происходили чудеса.

Начнем с того, что чемодан краденый. Что значит – краденый? В лагере, где я находился, имелось мебельное производство. Естественно, заключенные крали фанеру. А из фанеры делали чемоданы. Но, выходя на свободу, это «государственное имущество» они должны были оставлять за проволокой. Один такой оставленный чемодан достался мне, и я держал в нем свои вещи.

В конце февраля группу заключенных, и меня в том числе, переводили в другой лагерь. День отъезда объявили неожиданно, собраться надо было немедленно. Я оказался перед сложной проблемой: как перенести в новый лагерь мое тайное имущество? Тфилин, мишнает, Пасхальную Агаду, Танах, на котором я написал слова из Теилим: «Если бы не Тора Твоя, мое утешение, я бы пропал в беде» (119:92). Потом, после лагеря, я эту книгу отдал одному еврею, который от нечего делать изучал ислам. Не знал человек, что изучать надо.

Страшно даже подумать, что будет, если, не дай Б-г, найдут. Я уж не говорю об обвинениях в контрреволюции. Но ведь сразу начнется: «Откуда это и как сюда попало?» Вишнев же меня предупреждал: «Резать будут на куски – не говори».

Что делать? Оставить – сердце не позволяет. Взять с собой – вдруг найдут? И как не найти! Стоят три надзирателя, смотрят во все глаза, обыск идет самый тщательный, перебирают все…

Я решил сделать так: положил на дно чемодана книги и тфилин, на них – немного сухарей, сверху – машинку для бритья. Здесь уже несколько раз говорилось, что еврейский закон запрещает бритье лезвием, поэтому я не позволял, чтобы меня брили вместе со всеми: заключенным бритвы не полагалось, их брил «парикмахер». Я брился сам – только машинкой. На самый верх я положил горшочки из-под риса.

Сейчас объясню, как они ко мне попали. В лагере я ничего, кроме хлеба, не ел, поэтому каждые десять дней жена приносила мне горшочек с рисом. Должен сказать, рис мне так надоел, что с тех пор я на него смотреть не могу.

Однажды, незадолго до того, как нас перевели из этого лагеря, рис принесла не жена, а какая-то незнакомая женщина.

– Что с женой? – спрашиваю.

– С сыном сидит. У него воспаление среднего уха. Положение серьезное.

Проходит несколько недель – никого нет. Потом опять приходит женщина и приносит горшочек с рисом. Что происходит? Женщина объяснила:

– Жена прийти не может, заболела, – и опять исчезла.

Можете себе представить мое состояние! Чужие люди приносят еду, о семье нет никаких сведений! Я был так расстроен, что не мог после работы найти свой барак! В барак с закутком (я его восстановил и по-прежнему забегал туда учиться и молиться) я дорогу находил, но жил я теперь в другом – и его не мог отыскать. Удивительная вещь: там и всего-то несколько этих бараков, а я каждый раз по полчаса тыкался то в один, то в другой, а в свой не попадал. Пока кто-нибудь не сжалится надо мной и не скажет: «На, вот тебе твой барак», – и отведет туда…

Некому было отдать эти два горшочка, и я положил их сверху в чемодан. И только потом понял, насколько не случайным было все стечение обстоятельств и горшки в чемодане. Но тогда мне трудно было это понять.

Собрав чемодан, я сказал Всевышнему: «Рибоно шель олам, я делаю, что я могу. Ты сделай, что Ты можешь».

Продолжение следует

Из книги «Чтобы ты остался евреем»

Оцените пост

(ещё не оценено)

Загрузка...

Поделиться