Я не знаю другого отца, которому сын был бы столь обязан знаниями, как я — моему отцу, благословенна его память. Это отец учил меня «алеф-бейт» (еврейскому алфавиту), дал мне знание Танаха (Пятикнижия, Пророков, Писаний), учил со мной «Шулхан арух» (свод еврейских законов), Мишну, Гемару (составные части Талмуда).
Как отцу это удалось — ума не приложу, но я ни одного часа не учился в школе. При советских порядках и законе об обязательном начальном образовании — это просто чудо. Чтобы я мог общаться на равных с ребятами, отец какое-то время нанимал для меня частных учителей, которые немного занимались со мной по школьной программе математикой, физикой и русским языком. В основном и этими предметами он занимался со мной сам (как и когда отец приобрел эти знания, мне неизвестно, но такое и не спрашивают о талмид-хахаме — человеке, умеющем учиться, он сделал это ради меня, только бы не отдавать меня в школу).
Отец всегда брал меня с собой в синагогу. В шесть лет я уже знал назубок все молитвы и молился наизусть. Однажды — мне было лет восемь — мы с отцом сидели в сторонке и слушали, как шохет (резник, который режет скот для общины, он должен хорошо знать законы шхиты — правильного убоя скота и вообще быть человеком праведным и сведущим в Торе) разбирал мишнает с группой евреев (там было человек тридцать). Отец тихо сказал мне: «Хочу, чтобы ты знал, здесь он объясняет неправильно». Я удивился, почему же отец не поправляет шохета?
Занятия закончились, мужчины прочли вечернюю молитву и разошлись. Шохет подошел к отцу, поговорил с ним, и отец, как бы между прочим, заметил: «Знаете, в мишнает есть одно место, которое не все правильно понимают», — и объяснил. «Ой, — говорит тот, — а ведь и я объяснил неверно. Надо завтра повторить все заново и исправить ошибку». Тут я понял, почему отец сперва промолчал. Он не хотел при всех ставить резника в неловкое положение. Этот случай был для меня хорошим уроком.
Отец был очень мягкий и даже застенчивый человек. Он говорил: «Если кому-то что-то нужно, пусть приходит ко мне, и я ему помогу». А мама была очень активной. Если она знает, что у кого-то в чем-то нужда, то сама туда побежит.
Еврейский закон предписывает евреям в праздник Суккот спать и есть в сукке (специальном шалаше с крышей из веток). Особая обязанность — поесть в сукке в первую ночь. В другие дни, если идет дождь, можно уйти в дом и поесть там, но в первый день праздника надо дождаться, когда дождь кончится, и поесть в сукке. В Казани лишь один-два еврея имели возможность строить сукку, у нас такой возможности не было. Однако ели мы всегда в сукке. Помню, однажды в первый вечер Суккот мы с отцом помолились и пошли искать сукку (о том, у кого она есть, даже в миньяне не говорили, настолько это было тайно). Подошли к дому, где обычно она была, — нет сукки. Дошли до другого места — тоже нет. Шел страшный дождь, но мы продолжали поиски. Часа четыре — до полуночи — искали, у кого в этом году стоит сукка, все никак не могли найти. Но нашли! И поели в сукке.
С момента, как я себя помню, мы жили в жактовской (государственной) трехкомнатной квартире. Звучит неплохо, верно? Но выглядело это так: родители со мной — втроем — в двенадцатиметровой комнате, соседская семья — в таких же апартаментах, а центральная комната отдана молодежной группе Еврейской секции Компартии.
Из книги воспоминаний «Чтобы ты остался евреем»
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
