Наша спокойная жизнь в окопах над Ворей длилась недолго. Предстояло наступление на широком участке Западного фронта. В обороне противника перед фронтом нашего батальона доминировала сильно укрепленная безымянная высота, которая была ключевой в немецкой оборонительной системе. Овладеть высотой лобовой атакой было не только чревато огромными потерями, но практически невозможно скромным вооружением нашей пехоты. Именно такая задача была поставлена перед подразделением. Командование бригады это хорошо понимало, но наше предложение атаковать высоту после охвата ее соседями с правого и левого флангов было отвергнуто. Заведомо провальная операция была мотивирована отвлекающим маневром. Наш батальон должен был стать и стал жертвой с целью отвлечь силы противника от направления главного удара. Жертва была принесена, но была ли она оправдана?
Назначенное для начала операции утро выдалось удивительно ясным. Небо над западным горизонтом уже было нежно-голубым с редкими облаками. В иное время такое тихое утро располагало к мечте о хорошей жизни. Но в это утро перед началом наступления больше думалось о том, как эту жизнь сохранить, не столько собственную, сколько жизни, которые тебе доверили. Теперь, спустя почти семьдесят лет после того утра, я не в состоянии осознать, как мы, юные офицеры, несли ту невероятную тяжесть ответственности за сотни человеческих жизней. Впрочем, предаваться мечтам тогда было некогда: тишину раскололи оглушительные пушечные выстрелы, взрывы снарядов и мин. Небо покрылось пороховым дымом, черными комьями земли и огненными вспышками разрывов снарядов. После получасовой артподготовки началось наступление на высоту. Речку Воря мы без потерь преодолели под прикрытием артподготовки. Наше продвижение к вражеским окопам началось после того как артобстрел был перенесен в глубь обороны противника. Короткое время мы продвигались довольно стремительно. Но вскоре по нашим рядам был открыт артиллерийский и минометный огонь. Я впервые видел, как вместе с землей взлетали окровавленные руки, ноги и все то, что еще какой-то миг до этого называлось людьми. Я не сомневался, что с наблюдательного пункта бригады это жуткое зрелище было видно, но я прокричал в телефонную трубку просьбу перенести артиллерийский и минометный огонь по огневым точкам переднего края обороны фрицев. В ответ раздался площадный мат и грозное требование наступать. Было очевидно, что неоправданные потери никого из руководства не волновали. Небольшими группами мы приближались к немецким окопам. Эта тактика сохранила часть батальона. С огромными потерями нам удалось достичь небольшой ложбины, в которой можно было укрыться от перекрестного огня. Мы несколько задержались в естественном укрытии, несмотря на грозные требования ускорить продвижение. Оказавшийся рядом со мной в воронке от разрыва орудийного снаряда командир взвода разведчиков Леня Лоев смачно выругался:
— Мы что соревнуемся с немцами, кто больше укокошит своих? Тут нам равных нет.
— Леня, уймись, — прервал я его. — Помни, что штрафбат рядом.
Он и в этой ситуации остался фаталистом:
— Какая разница где меня настигнет смерть. Ее называют героической только в газетах, а в жизни она просто смерть.
Когда взрывом немецкого снаряда прервалась связь со штабом, Леня сказал, что исправлять связь не будем: останется больше живых солдат. В тот момент я был возмущен его самоуправством, но как я был ему благодарен впоследствии! К концу операции из батальона остались всего 112 солдат и офицеров. Высотой и деревней мы овладели, когда соседи на наших флангах почти окружили высоту. Противник отступил через оставшийся коридор. Того же можно было добиться без напрасных жертв. Это был мой первый жестокий опыт. Подобных примеров впоследствии было немало.
После войны, когда страна узнала правду о сталинском режиме, я понял, что человеческая жизнь была обесценена задо лго до войны, когда в
ГУЛАГе были превращены в пыль миллионы. Как можно не любить свой народ?! Настроение у оставшихся в живых солдат и командиров было подавленным. Так завершилась моя первая атака в той кровавой войне.
Когда мы обосновались в немецкой землянке, Леня нашел страницу из немецкого поэтического сборника и прочел знаменитое стихотворение Гёте «Der Erlkönig» («Лесной Царь»).
«Wer reitet so spät durch Nacht und Wind?
Es ist der Vater mit seinem Kind;
Er hat den Knaben wohl in dem Arm,
Er fasst ihn sicher, er hält ihn warm»…
А затем с чувством продекламировал те же строки в переводе В. Жуковского, словно не было сегодня атаки на позиции народа Гёте, в которой погиб едва ли не весь батальон.
«Кто скачет,
кто мчится под
хладною мглой?
Ездок запоздалый,
с ним сын молодой.
К отцу, весь
издрогнув,
малютка приник;
Обняв, его держит
и греет старик»…
Как мог народ, создавший гениальную поэзию, поверить Гитлеру? На этот вопрос до сих пор нет ответа.
Опубликовал: Исаак ВАЙНШЕЛЬБОЙМ
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
