Тала Харкин: «Верить, молиться, надеяться»

Максим с дочерью и мамой.

7 октября 2023 года повлияло на всех израильтян, но близкие заложников, до сих пор находящихся в плену ХАМАСа – это особая категория людей, особая боль. Как с таким можно жить? Что нужно делать, и чем мы можем помочь? Об этом мы говорили в Хайфе с Талой Харкин. Ее сын Максим второй год находится в плену в Газе.

Я попросил Талу рассказать о себе, о семье, сыне и о событиях 7 октября и после.

– Я родилась в Донецке, и сын мой тоже родился в Донецке. Мы приехали в Израиль 22 года назад, когда Максиму исполнилось 17 лет.

Он закончил Киевское суворовское военное училище имени Богуна (сейчас – военный лицей им. Богуна), приехал в Израиль и пошел служить в армию. Мой сын работал, учился, у него дочь, которой четыре с половиной годика. Сейчас она живет в России. У меня есть еще один сын, ему 12 лет. В марте у него будет бар-мицва.

Жили, и все было хорошо. Максим две недели пробыл в России со своей дочерью и приехал буквально за четыре дня до 7 октября. Отработал несколько дней и сказал мне, что армейский друг пригласил его на этот фестиваль (фестиваль Supernova Sukkot Gathering). Он написал мне: «Мамочка, я побуду немного и вернусь». Я пожелала ему хорошо отдохнуть.

В 7 часов утра он мне пишет: «Мамочка, все хорошо, я по дороге домой, скоро буду…».

Тала с плакатом: 7 октября они отобрали у меня моего сына и мою жизнь.

– Это уже в тот момент, когда начались бомбежки, обстрелы?

– Да, но он мне ничего не сказал. И через 15 минут он снова написал мне: «Мама, я так люблю тебя». И все.

Я звонила, все звонили, мы уже поняли, что начался массированный обстрел, что есть террористы. Я побежала в больницу, потом в полицию… Тишина. И так два месяца, пока он был в статусе пропавшего без вести, он и его друзья. Через два месяца мы узнали, что его друга расстреляли. Еще через две недели мы узнали, что жена этого друга была взорвана в автомобиле; похоронили одни зубы. Две девочки остались сиротами.

И только неделю спустя с помощью российских властей и посла РФ в Израиле – он очень помог с документами – от мамы другого заложника, Елены, я узнала, что Максим и Саша в плену.

– Саша Труфанов. Это сын Елены, которая сама была заложницей и которую с мамой отпустили (интервью с Еленой Труфановой в №1696).

– Да, Елена очень сильная, очень умная, очень хорошая женщина, которая просто спасла и детей, и всех. Мне рассказывали именно израильтяне, что Лена настолько придавала им сил и защищала их, что она просто женщина-героиня. Она вышла из плена, она борется за жизнь своего сына, и она очень хороший человек. Люди, которые вернулись, сказали, что, благодаря внутренней силе матери, она просто их вытащила. Люди попали в плен с маленькими детьми, и это был шок. Это была ситуация нереальная для нормального человека и даже для ненормального. Это то, что я знаю.

– А как вы уже более года живете?

– Я верю в Б-га. Это единственное, что меня сегодня держит на ногах. Это то, благодаря чему я не сломалась. Максим – ребенок, которого я родила очень рано, в 16 с половиной лет. Я вышла замуж по большой детской любви. Этот человек не только мой сын, но и мой друг. Он моя спина, для меня он все. Сказать, что у меня украли жизнь, это ничего не сказать. Моя надежда на Б-га. Мой сын очень хороший, он всегда помогает в трудную минуту людям, живет для других. Каждый день я благодарю Б-га за то, что мой сын жив. За то, что есть возможность сохранить жизнь оставшимся в таких диких условиях – мы надеемся – пожилых людей и детей. Моя вера меня держит. Моя вера, что все, что они проходят, с Б-жьей помощью вернется им силой, духом. Каждый пройдет этот путь и найдет смысл своей жизни.

А я как мама просто прошу у Б-га, чтобы мой сын вернулся живым и как можно быстрее. Очень тяжело мне как матери и как бабушке, потому что моя внучка каждый раз звонит и шепотом спрашивает: «Бабушка Тала, где же мой папочка?» А я вынуждена ей говорить, что он на работе. А она смотрит мне в глаза и говорит: «Сколько мне еще ждать папочку?» И что ты можешь ответить ребенку? Это очень тяжелая ситуация. Ужасная. Для меня, для всех остальных семей – знать, что в каких-то двух часах езды от тебя твои близкие находятся непонятно где, непонятно, в какой ситуации, и такое продолжительное время… Очень тяжело.

Что делать? Верить, молиться, надеяться. Это то, что я делаю. Я зажигаю свечи. Скоро поеду на могилу Рахели в Бейт-Лехеме.

Тала показывает доллар от Ребе.

– Я желаю вам, чтобы слезы и страдания, которые вы испытываете, в конце концов, обернулись слезами радости, когда ваш сын вернется. А мы будем радоваться вместе с вами.

Тала проводит меня в комнату ее сына Максима. Я обращаю внимание на фотопортрет Любавичского Ребе, к нему прикреплена долларовая купюра.

– Этот доллар мне передала Ханна вместе с портретом Любавичского Ребе для моего сына, – объясняет Тала, – на радость, на удачу. У этого доллара есть секрет – его номер 1988. Это год рождения моего сына. Именно этот доллар. Именно в это время. И поэтому мы говорим про связи, да?

Я все сохранила для него и передам ему, когда он вернется. Это очень важно. Люди передают свою энергию, частичку своего сердца, своей души, все это очень дорого мне и моему ребенку.

На комоде фото дочери Максима, стихотворение, написанное подругой Талы, знак участия в операции Харабот-Барзель – «Железные мечи», который передали Максиму армейские друзья, его тфилин. Тала получает и хранит все письма для Максима от школьников, от деток.

Тала с младшим сыном.

– Вы говорили, что работаете над собой, и это началось до последних событий. В чем выражается эта работа? Как привнести духовность в свою жизнь?

– Моя бабушка – еврейка, Песа Роха Меклер – чудесная женщина, она меня вырастила, очень многое мне дала. Она рассказывала о традициях, о кашруте. Я все прекрасно знала: у бабушки на плите с одной стороны стояли одни кастрюльки, с другой – другие. В холодильнике тоже все было по полочкам, и все это делалось молча. Мацу я ела с пяти лет, ее присылала из Канады тетя Фира, бабушкина подружка. Я выросла в таком городе, где не было национализма. У нас было очень много русских, татар, греков, евреев. Донецк – такой «салатный» город, рабочий. И мы уважали всех. Не было никаких разногласий по поводу национальности. Всегда отношения строились на более духовных вещах.

Знания традиций у меня поверхностные, я соблюдаю шаббат, зажигаю свечи. В честь своей бабушки, в первую очередь. Отдельно я зажигаю в честь Максима.

Что касается духовности… Нужно быть человеком благодарным, любить и делиться с ближним. Чем может поделиться человек? Только тем, что он имеет. Человек здоровый может поделиться своим здоровьем. Человек любящий может поделиться любовью. Человек богатый может поделиться средствами. Что и написано у нас в Торе.

А когда у человека в душе ничего нет, он может делиться хамством, невежеством. К сожалению, эти люди для меня несчастные, просто потому что у них нет Б-га в сердце.

– Мы говорим о тех людях, которые могут взять другого человека в заложники. Об этом сказано в Торе: «Не укради». Заповедь «Не укради», нарушение которой карается смертной казнью, запрещает, прежде всего, похищать людей и удерживать против их воли. Не укради душу, не укради человека.

Тала с внучкой.

Я вам желаю, чтобы у вас были настоящие причины для благодарения и радости. Правило такое: чем больше человек жалуется, тем больше у него причин жаловаться, и чем больше человек благодарит, несмотря на страдания, тем больше у него будет причин в дальнейшем для радостей.

– Я вам очень благодарна. Каждый человек должен чувствовать себя счастливым, потому что каждый получил любовь от Всевышнего. Это то, что в нем заложено вместе с душой. Хочу пожелать людям покоя, умиротворения, любви и такой веры, какая есть у меня.

– Я спрашиваю себя: что мы можем сделать? В первую очередь, мне кажется, все наши читатели могут молиться о сыне Талы, Максиме, и о всех других заложниках. Если те, кто никогда не зажигал свечей, в преддверии шаббата зажгут и будут думать и желать освобождения всем заложникам, излечения раненым, мира Израилю и всему миру, то это та лепта, которую мы можем внести.

Беседовал Лев КАЦИН