Олег Морткович
Ребенком его прятали от нацистов в подвале почти тысячу дней. Врач-нефролог Олег Морткович рассказал, как уже в старости разыскал свою спасительницу — простую крестьянку — и добился для нее звания Праведника народов мира.
— Как при родителях-москвичах вы оказались в начале войны на Украине?
— Вообще, мой папа был родом из Одессы. Но с мамой он действительно познакомился в Москве, когда стал там врачом. Отец оперировал мамину родную сестру — та сильно разбилась, упав с гимнастической трапеции. Моя мама приходила за сестрой после операции ухаживать — и сразу отцу приглянулась. Еще бы, она была балериной, красавицей. Впрочем, папа мой тоже был хорош собой и блестяще образован — он в совершенстве владел несколькими иностранными языками, что меня когда-то очень поразило.В общем, они поженились и жили в столице, но в 1937 году, когда случился первый процесс над «белыми халатами», на моего папу посыпались неприятности. Дедушка, мамин отец, тут же отправил их в свой дом в село Дашев в Винницкой области на Украине: «Там вас никто не найдет». Дело в том, что до революции в Дашеве располагалось родовое поместье Потоцких, и мой дедушка был там управляющим. Родители приехали в Дашев, быстро там обжились — лекаря Мортковича и его умницу-жену все любили и уважали. В 1939 году у них родился я. А ровно через 2,5 года после началась война. Отца тут же призвали на фронт, мама, прекрасно знавшая немецкий язык, сама ушла переводчицей к партизанам. Меня она оставила своей подруге, пообещав скоро за мной вернуться. Но уже 25 июля 1941 года Дашев был оккупирован немцами, которые первым делом принялись искать и убивать евреев. Их в селе на начало войны было 967 человек, больше трети от всего населения. 28 октября 1941 года нацисты расстреляли в Дашеве 814 евреев. Те, кто все же чудом пережил эту кровавую бойню, были уничтожены в 1942 году недалеко от деревни Купчинцы, в нескольких километрах от Дашева.
— Как выжили вы?
— Мамина подруга невероятно испугалась, что немцы убьют ее за укрывательство еврея. И просто вынесла меня ночью в поле. Под открытым небом, совершенно один, я пролежал трое суток. Меня подобрал пастушок — и принес в свой дом в соседней деревне. Через два дня к нему явился полицай вместе с крестьянкой Натальей Бондарь. «Вот сын лекаря Мортковича, ты за него отвечаешь жизнью», — позже передавал мне слова полицая пастух, которого я разыскал в 2012 году. Я потом выяснил, что этот полицай дружил с моим отцом, имел связи с партизанским отрядом. Но он ушел, и я остался на руках крестьянки. Именно Наталья Федоровна Бондарь, эта простая женщина с огромным сердцем спасла меня, рискуя своей жизнью. Она скрывала меня у себя в подвале почти три года, пока в 1944-м Красная армия не освободила нашу деревню. Представляю, как тяжело ей все эти годы приходилось. Наверняка она вздрагивала от каждого шороха и стука. Я был маленьким, но на всю жизнь запомнил шершавые руки женщины, закрывавшие мне рот: «Тише, хлопчик, тише, потерпи немного».
В 1945 году за мной приехали бабушка с дедушкой из Москвы. Они уже знали, что мои родители погибли. Гораздо позже я выяснил, что и отец, и мать были схвачены немцами как партизаны, зверски замучены и расстреляны: отец — весной 1943 года, мама — полгода спустя. Удивительно, что им удалось такое время продержаться живыми, когда почти все односельчане были расстреляны в первые месяцы войны. Бабушка с дедушкой выяснили мое местонахождение через Министерство обороны и тут же направились в те еще не совсем спокойные из-за бандеровцев украинские места. Наталья Федоровна не хотела меня отдавать, безумно ко мне привязавшись. Но дед обладал в тех краях большим авторитетом. Он мягко убедил ее, что в столице у меня будет больше возможностей.
“пастушком”
В Москве я и живу с 1945 года. Из-за долгого заточения в подвале я почти не мог ходить, был очень слаб, произносил лишь несколько слов — ведь никто не рассказывал мне сказок, не пел песен. Первое время каждую ночь кричал, плакал, мне снилось, что надо мной плывут тяжелые облака и падают, падают на меня. Став взрослым, связал это с тем, что пролежал один в поле трое суток, видя лишь небо. Впрочем, я об этом еще очень долго ничего не знал: бабушка считала, что мне эта информация ни к чему.
— Когда вы узнали обо всем произошедшем с вами в годы войны?
— Для начала я прожил долгую жизнь. В школе я учился посредственно — сказывались пробелы в развитии. Надо мной еще все издевались из-за походки: подвальная сырость на всю жизнь повредила мне суставы. И, конечно, оскорбляли меня как еврея Но я знал свою цель — стать врачом, как папа. Вида крови не боялся — с 15 лет работал санитаром в морге, чтобы попасть в медицинский университет, даже несмотря на царивший вокруг антисемитизм. Специальность тоже выбрал по тем временам «неказистую» — нефрологию: знал, что более престижные области медицины для меня, как для советского еврея, закрыты. В итоге ни о чем не жалею. Еще студентом я сотрудничал с академиком, лечащим врачом Андропова, потом участвовал в создании первого аппарата искусственной почки, разрабатывал медицинское оборудование для полевой хирургии, для космонавтов, погружался в медицину катастроф. У меня масса патентов.
И вот уже выйдя на пенсию, я случайно полез дома в старинные книги в кожаных переплетах. И из них выпали два листка. Первый — автобиография моего отца, написанная им за три месяца до войны. Выяснилось, что я даже не знал его отчества. Бабушка говорила, что зять у нее был Ефим Самойлович, оказалось — Ефим Меерович. Вторым листком была справка конца 1944-го, выданная Наталье Бондарь: в ней говорилось, что она воспитывает сына расстрелянного фашистскими захватчиками партизана Ефима Мортковича, лекаря из Дашева. Я сразу же отправился в Дашев.
— Неужели нашли Наталью Бондарь?
— К сожалению, она скончалась еще в 1952 году, ей было 60 лет, за ее плечами осталась тяжелая, одинокая жизнь. Чтобы разузнать о ней больше, меня отправили к ее другу — пенсионеру, жившему неподалеку. И он тут же вспомнил мальчика, которого прятала его соседка: «Я же его сам с поля и принес! Мы поэтому всю жизнь и дружили». Да, это был тот самый «пастушок», нашедший меня, брошенного на произвол судьбы! Впоследствии я, как мог, заботился о нем, каждый год старался к нему ездить. Даже снял о нем документальный фильм — жалко, что его Праведником народов мира не признали.
Как только вернулся тогда в Москву после судьбоносного посещения Винницкой области, сразу же отправил бумаги во Всемирный центр памяти жертв Холокоста «Яд Вашем». Просил и за пастуха, и за Наталью Бондарь. Дашев посетила специальная комиссия — по ее решению звание Праведника народов мира присвоили только Наталье Бондарь. К огромному сожалению, она рано ушла из жизни. Но у нее теперь есть дети, внуки, и на Аллее праведников в Иерусалиме выбито её имя, и в память о ней посажено оливковое дерево.
— Сейчас вы руководите Московской организацией бывших малолетних узников гетто и концлагерей. Много ли вас, и как переживаете пандемию?
— Еще несколько лет назад нас было 450, на сегодня остался 141 человек — пандемия коронавируса унесла жизни 11. Почти все — выдающиеся личности, ведь жили не только за себя, но и за тех, кто был расстрелян, замучен, сожжён в газовых камерах. Среди нас — масса врачей, основоположников новых направлений в науке, лауреатов госпремий. До пандемии мы часто встречались. Сейчас сидим по домам — помогаем друг другу, как можем: продуктами, лекарствами и, конечно, онлайн-общением, что, возможно, важнее всего.
Беседовала Яна ЛЮБАРСКАЯ, Jewish.ru
Оцените пост
(голосовало: 5, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
